Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали - Джеймс Поскетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После получения степени Бос страстно увлекся физикой, однако его отец хотел, чтобы сын выучился на врача: для молодого бенгальского выпускника по тем временам это была гораздо более надежная профессия. В конце концов они достигли компромисса: было решено, что Бос отправится изучать естественные науки в Кембриджский университет. Это позволит ему и продолжить научное образование, и получить необходимую подготовку, чтобы сдать экзамены на врача. Благодаря рекомендации мужа своей сестры, который несколькими годами ранее учился в Кембридже, Бос смог получить место в колледже Христа. Бос прибыл в Кембридж, как и ранее в Калькутту, в идеальное время: в 1882 г. в университете полным ходом шла реформа преподавания наук с новым упором на практический аспект и экспериментальную работу. А незадолго до того британский первопроходец теории электромагнетизма Джеймс Максвелл основал при Кембридже Кавендишскую лабораторию. Словом, Бос получил возможность учиться в одном из самых передовых центров физической науки в мире. Именно здесь он вплотную занялся изучением электромагнетизма{423}.
По возвращению в Калькутту в 1885 г. Бос категорически отказался от идеи стать врачом. С рекомендательными письмами из Кавендишской лаборатории ему удалось устроиться в Президентский колледж при Калькуттском университете – он стал первым в истории профессором физики индийского происхождения. Но его жалованье было втрое меньше, чем у его европейских коллег (очередное вопиющее проявление несправедливости колониального правления). Твердо решив бороться с этими предубеждениями, Бос вернулся в Индийскую ассоциацию развития науки – уже в качестве лектора. Он постоянно совершенствовал свою манеру чтения лекций, чтобы вдохновлять новое поколение индийских ученых. Здесь же, в недавно модернизированной лаборатории Индийской ассоциации, он всерьез занялся исследованием свойств электромагнитных волн. К тому времени их существование было установленным фактом. Однако задача состояла в том, чтобы экспериментально доказать, что разные виды электромагнитных волн, будь то световые или радиоволны, обладают одинаковыми физическими свойствами. Для этого нужно было показать, что радиоволны, как и световые волны, могут испытывать поляризацию и преломление. Обнаружение этих свойств у радиоволн означало бы, что радиоволны и свет – это, строго говоря, одно и то же{424}.
Оригинальность Боса проявилась в разработке инструментов, необходимых для проведения этих экспериментов. В Калькутте не было нужных специалистов, и, кроме того, дело осложнялось обычными для местного климата жарой и влажностью. Поскольку заказывать дорогостоящее оборудование из Европы Босу было не по карману, он нашел местного бенгальского жестянщика и обучил его изготавливать научные приборы с нуля. Бос использовал любые подручные материалы. Стесненные обстоятельства и подтолкнули Боса к ряду важных открытий. В конце XIX в., когда индустриализация охватила всю Индию, Бенгалия превратилась в мировой центр производства джута: тысячи фабрик перерабатывали растительное сырье на экспорт. Как обнаружил Бос, если поместить «скрученный джут» между радиопередатчиком и приемником, то пересекающиеся нити этого наидешевейшего растительного волокна позволят поляризовать радиоволны{425}.
В другой раз Бос столкнулся с тем, что железные опилки, используемые в когерере для детектирования электромагнитных волн, быстро покрывались ржавчиной в индийском климате. Тогда он заменил опилки стальной проволокой и покрыл ее кобальтом, чтобы защитить от влаги. Это не только решило проблему, но и указало Босу на то, что чувствительность приемника зависит не от основного металла, а только от его покрытия. Статья об этом прорыве, порожденном особенностями тропической среды, была опубликована в престижном журнале Proceedings of the Royal Society of London и внесла важный вклад в развитие радиосвязи. Учитывая растущий интерес к использованию электромагнитных волн для передачи сообщений на расстояние, разработка чувствительного и надежного радиоприемника была приоритетной задачей: это должно было стать первым шагом к созданию коммерческой системы беспроводной телеграфии. Предложенная Босом новая конструкция могла быть адаптирована «для практических и потенциально прибыльных целей», как отметил один технический журнал в Лондоне{426}.
Бос, очень любивший представления и внимание, в 1895 г. провел в ратуше Калькутты публичную демонстрацию своих научных достижений. Это не было банальной лекцией по физике. Нет, Бос сконструировал несколько хитроумных устройств, призванных доказать не только существование радиоволн, но и возможность их использования для передачи сигналов. В некотором роде это было репетицией его лекции в Королевском институте, состоявшейся двумя годами позднее, – но гораздо более эффектной репетицией. В одной комнате Бос установил передатчик, а в другой, на расстоянии более 75 м от нее, – приемник, который был подключен к звонку и к небольшому горшочку с порохом. Затем он попросил сэра Александра Маккензи, вице-губернатора Бенгалии, сесть на стул между двумя комнатами на пути радиоволн. Эксперимент был нехитрым, но в высшей степени зрелищным. Когда Бос включил свой электромагнитный передатчик, приемник в дальней комнате мгновенно ожил, звонок зазвенел, а порох в горшочке вспыхнул с громким хлопком. Радиоволны прошли через две стены и через тело сэра Александера Маккензи, который был весьма впечатлен этой первой в Индии публичной демонстрацией беспроводной телеграфии. Вскоре новость о калькуттском эксперименте достигла Европы. Именно благодаря этому громкому успеху в 1897 г. Бос получил возможность вернуться в Великобританию и прочитать свою знаменитую лекцию в Королевском институте{427}.
В конце XIX в. Джагдиш Чандра Бос стал одним из самых известных физиков в мире. После лекции в Лондоне на него посыпались приглашения отовсюду: он выступал с лекциями и в Прусской академии наук в Германии, и в Гарвардском университете в США. В 1900 г., как уже упоминалось ранее, Бос присутствовал на Первом всемирном физическом конгрессе в Париже. Его статьи публиковали ведущие научные журналы, он получил ряд патентов на свои радиотехнические изобретения, а в 1920 г. был избран членом Королевского общества. Но, несмотря на все эти достижения, сегодня имя Боса за пределами Индии почти забыто. Отчасти в этом повинно наследие колониализма и расизма – то, против чего Бос боролся большую часть своей жизни. А отчасти – и нежелание рассматривать историю науки в Индии как часть более широкой, глобальной истории. Между тем, как и в других странах мира, индийская наука была в значительной мере сформирована тем же миром промышленности, национализма и войн{428}.
Для того чтобы как следует понять историю развития науки в Индии в конце XIX в., необходимо учитывать перемены в характере британского колониального правления в этот период. В 1858 г., в год рождения Боса, прямое правление индийскими колониями, которыми прежде управляла Ост-Индская компания, перешло к британской короне. Так началась эпоха «британского раджа», продлившаяся до обретения Индией независимости в 1947 г. Еще до того, как Индия стала частью Британской империи, Ост-Индская компания основала в стране три первых университета – в Калькутте, Мадрасе и Бомбее. Новая колониальная власть, в свою очередь, создала ряд новых научных учреждений, в том числе Пенджабский университет в 1882 г. и Аллахабадский университет в 1887 г. Расширение доступности высшего образования для местного населения было частью колониальной политики по обеспечению кадрами Гражданской службы Индии, поскольку многие посты – в Геологической службе Индии, занимавшейся разведкой минеральных ресурсов, или в Метеорологическом департаменте, осуществлявшем мониторинг погоды, – требовали научного образования{429}.
Установление официального колониального правления в Индии совпало с началом ее индустриализации и отчасти способствовало этому процессу. Если Ост-Индскую компанию, владевшую монополией на торговлю с Индией, интересовала в первую очередь коммерция, «британский радж» открыл регион для гораздо более широких капиталовложений. Британские и индийские инвесторы начали вкладывать деньги в строительство заводов и железных дорог, а в начале XX в. колониальное правительство и вовсе
