Крабат, или Преображение мира - Юрий Брезан

Что же касается Хандриаса Сербина и его жены Марии, достигших весьма преклонного возраста и оставшихся на старости лет одинокими, то было весьма просто перевезти их, осторожненько, как ласточкино гнездо. Но ведь делалось бы это не для них, а для удобства и для прогресса, который уселся на лошадь, пришпоривает ее и погоняет хлыстом, но весь вопрос в том, кто же тут лошадь?

Хандриас Сербин внимательно со всех сторон оглядел веник, остался доволен своей работой и сказал: "Мы отсюда не уйдем, пока нас не вынесут ногами вперед".

Если два охотника гонятся за одним медведем, то может случиться, что медведю удастся сберечь свою шкуру, и тогда его дружелюбно станут величать даже Топтыгиным или Михайло Ивановичем.

Конечно, холмик Хандриаса Сербина не был медведем, и, хотя прогресс и смахивает на одноглазого охотника, который уж очень высоко занесся на своем скакуне, не все дают скакать на себе так, будто нечистый их попутал.

Председатель прислал машину, которая отвезла стариков в больницу, где их тщательно обследовали. Вернувшись домой, Хандриас Сербин разложил все лекарства на столе и подсчитал, во сколько один день их жизни обходится государству. Сумма получилась внушительная и наполнила его гордостью; у него полегчало на душе, и он решил снабдить и больницу, и председателя вениками собственного изготовления.

Встретившись с бургомистром, директор не упомянул в разговоре про одичавшую яблоню, с которой, по его мнению, были связаны мистические и лишенные смысла легенды, препятствующие прогрессу, а сказал только про липу на холме, потому что такое старое и красивое дерево должно охраняться. Бургомистр - то ли из-за липы, нуждающейся в охране, то ли по другим причинам - однажды в полдень появился на холме и, выпив с Хандриасом Сербином и его женой по чашке кофе, заговорил о моровом столбе, о его культурно-историческом значении и о том, что его надо подновить; он обещал позаботиться об этом, а также о том, чтобы кое-что починить в доме Сербинов.

Этот бургомистр, не любивший выставлять напоказ своих талантов, отличался от других бургомистров содержимым верхнего ящика письменного стола. Этим он и приобрел известность. В ящике лежало семь медалей, которыми он был награжден за отличную работу, а также семь официальных, полученных им в письменном виде выговоров за невыполнение директив и распоряжений вышестоящих органов. А сверху этих порицаний и поощрений лежал листок со списком четырнадцати "святых чудотворцев". Термин этот был заимствован бургомистром из книг духовных, однако сами чудотворцы были вполне земными: это были дочери и сыновья Саткулы, которые занимали ответственные посты в разных сферах или были какими-нибудь знаменитостями, во всяком случае, они выручали бургомистра не из четырнадцати, описанных в священном предании, а из гораздо большего числа бед. Думая про моровой столб, бургомистр вспомнил о директоре музея, который тоже был включен в этот список.

Но Яна Сербина среди этих четырнадцати не было. Если бы бургомистра спросили: почему, он бы ответил, что у него нет сомнений по поводу того, что Сириус светит ярче нашего солнца, но ведь не он согревает своими лучами и картошку, и картофельных жучков, и людей, которые научились бороться с этими жучками.

Что же касается великого открытия, сделанного Яном Сербином, о котором все вокруг говорили, то бургомистр опасался, как бы с помощью этого открытия не вывели породу таких бургомистров, которым ничего не нужно будет хранить в верхнем ящике письменного стола. Никаких медалей, никаких выговоров и никакого списка святых чудотворцев. Что за радость тогда быть бургомистром!

Посидев еще немного у Хандриаса Сербина и его жены за спокойной беседой, он встал и, прежде чем усесться на свой мопед, подошел к липе. Был ясный день, дул сильный ветер, и старое дерево и впрямь выглядело очень красивым. Здесь наверху вообще было очень красиво, даже в это время года. Бургомистр целиком отдался этому не случайно возникшему у него чувству прекрасного.

Неясное ощущение родило мысль: нельзя, чтобы эта красота пропадала зря.

Мысль стала четче: может быть, этот старый двор стоит переделать в дом для престарелых?

Или отдать его молодежи, чтобы она здесь что-нибудь организовала?

Потом, уже подъезжая к деревне, бургомистр сообра-8ил, что лучше всего сделать тут ресторан, в нем можно будет отмечать юбилеи и праздники, а летом устраивать танцы на свежем воздухе.

В своем рабочем кабинете он написал на листе бумаги: "Крабатов колодец" - вот и название для ресторана - и положил листок в самый верхний ящик. Так ощущение родило идею. Бургомистр достал свой список. Пока еще не было нужды в "чудотворцах", но ведь многие беды можно предотвратить, если "чудотворцы" заблаговременно сотворят свое чудо.

Бургомистр не боялся ни председателя, ни директора школы с их планами. Оба они были достаточно влиятельны, чтобы мешать друг другу до тех пор, пока он не достигнет цели. Он еще раз прочел список, представив выбитое красивыми буквами на доске название будущего ресторанчика, и поздравил себя, мысленно пожимая сам себе руку. Он отмахнулся от смутного предчувствия, что этим он вызовет новый поток медалей и выговоров, и решил для начала послать старикам на холм магнитофон. Пусть они расскажут все, что знают о Крабате. На новом объекте можно будет хорошо использовать фольклор.

Он представил себе зал с камином, по не с изысканным мраморным, нет, у них будет имитация деревенского очага, который когда-то можно было встретить здесь, да и в других местах, в каждом доме. По стенам развешана старинная домашняя утварь, стулья и столы такие, какие были, в крестьянских домах на рубеже века.

Все гости приезжие, может быть даже иностранцы, и директор ресторана "Крабатов колодец" приветствует гостей на их языке. Директор - бывшая продавщица из их лавки: это место для нее подойдет, решил бургомистр, она неглупа, изучает уже второй иностранный язык, надо послать ее в соответствующее училище.

Конечно, гости явились к ужину, сегодня традиционный праздничный ужин, когда-то дружка Петер Сербин ввел его для всех свадеб. Обязательный атрибут ужина - густой соус с хреном золотисто-желтого цвета и такой остроты, что, чем больше его съешь, тем мягче он щекочет горло, и по-настоящему умеют готовить его только здесь, секрет изготовления этого соуса переняли у Сербинов, вместе с их холмом.

А потом кто-то включит магнитофон, и зазвучит песня, может быть та, что сочинил мельник Кушк, когда Петер Сербин праздновал свою победу над Райсенбергом, и поет ее слаженный мужской хор - голоса в нем, конечно, поставлены лучше, чем у тех, кто когда-то чуть было не разнес трактир и вызвал роды у канторской дочки, но ведь поющие верили, что воспевают победу.

Пылает огонь в камине, тени пляшут на стенах, и Хандриас Сербин рассказывает - но сначала не о Крабате, нет, мы видим Якуба Кушка и рядом с ним девушку, у нее очень смуглая кожа, а на лбу красное пятнышко - знак касты.

Девушка поет незнакомую песню:

Велик или мал урожай,

Только-только рис уберу я -

Горсть зачерпнет раджа,

Джунгли возьмут другую.

Тигр крадется в лесу,

Чтобы третью горсть добыть,

Четвертую горсть донесу

Голод мой усыпить.

"Не пой мне грустных песен, Сунтари, - говорит Якуб Кушк, - мне и так грустно".

"Тебе грустно потому, что ты хочешь меня покинуть, - говорит девушка, - зачем ты тогда меня покидаешь?".

Якуб Кушк молчит, ведь всю ночь этот вопрос лежал между ними на циновке.

"Гора как тысяча тигров, - говорит Сунтари, - она убьет вас прежде, чем вы увидите ее вершину".

В низкую бамбуковую хижину входит Крабат, скоро наступит утро. Крабат говорит: "Горсть земли с самой высокой вершины, горсть со дна самого глубокого моря, горсть влажной земли из джунглей, горсть песка из пустыни, горсть глины, горсть чернозема, земля из больших городов и из бедных селений - это будет самая плодородная почва, и на ней вырастет посаженное мною дерево".

"Я плачу", - говорит Сунтари.

"Твоя слеза согреет нас в снегах высочайшей вершины и даст нам прохладу в горячих песках пустыни", - говорит Крабат.

"Дурга - дочь самой высокой вершины - смочит вашей кровью жертвенный камень, а Ракшаса захочет вашего мяса", - говорит девушка.

Крабат откидывает циновку, которая закрывает вход в хижину. Солнце уже взошло.

Сунтари встает, она складывает руки на груди и говорит: "Пусть Видья даст вам свою мудрость и укажет дорогу, и пусть сопутствует вам Лакшми и принесет удачу".

Сорок дней ждала Сунтари возвращения Крабата и Якуба Кушка. Богиня мудрости указывала им путь, и богиня счастья не покидала их. Крабат прогнал своим посохом страшную Дургу, а пожирающая людей Ракшаса убежала, заслышав звуки трубы мельника Кушка. Крабат поднялся на самую высокую вершину и отколол от скалы камень величиной с кулак. Сунтари заплакала от радости, и камень впитал ее слезы, как губка. "Пусть не засохнет дерево, которое ты посадишь", - сказала она.