Дочь Генриха VIII - Розмари Черчилл

Но Кэтрин была уязвима с другой стороны, с точки зрения ее религиозных убеждений, поэтому ее враги стремились дискредитировать ее в глазах короля, ведя бешеные атаки против ее друзей-реформаторов в надежде, что на общей волне арестов и последующих осуждений и она где-нибудь оступится и не избежит той же участи. «Мы сначала подстрелим несколько мелких оленей, прежде чем нацелим свои луки на вожака», — говорил Гардинер своим друзьям.

Его план провалился, ибо король оставался подчеркнуто глухим, когда эти коварные намеки нашептывались ему в ухо. Он вновь наслаждался сладкими плодами с древа супружеских отношений, довольный своей хорошенькой женой и ее ласковыми руками, которые могли унять дьявольскую боль в его ноге. Она была таким же добрым католиком, как и он, или почти таким же. А если она читает книги, посвященные новому учению, ну так что же, и он их читает, чтобы знать, как спорить с этими реформаторами. Кэйт — проклятая еретичка? Вздор! Просто она умная женщина, ее живой интеллект заставляет ее ознакомиться с суждениями, содержащимися в книгах по любому предмету, заявил как-то король Гардинеру со сводящим того с ума умиротворением.

На этот раз епископ потерпел поражение, но он мог позволить себе подождать другого удобного момента. Время остудит королевский пыл, непременно остудит, особенно если его жена не сможет подарить ему сына. Тогда он начнет спрашивать себя, зачем он выбрал себе еще одну бесплодную жену, и его глаза начнут опять рыскать по придворным дамам, выискивая новое симпатичное личико… Вот в этот-то день Гардинер сможет спокойно возобновить свои атаки.

Через три года его надежды начали сбываться со все возрастающей скоростью. Благочестие Кэтрин, ее выдающиеся способности, даже ее острый ум начинали приедаться королю. Как блуждающий огонек, непостоянное пристрастие Генриха обратилось на герцогиню Суффолкскую, теперь часто бывавшую при дворе. Она была вдовой его старинного приятеля и зятя Чарльза Брендона, который женился на ней после смерти сестры Генриха. Герцогиня, еще совсем девочка, сверкала своей испанской красотой, унаследованной ею от матери, леди Уиллоугби. Все чаще и чаще взгляд короля останавливался на ней на балах, маскарадах и банкетах. Ее происхождение наложило на нее отпечаток живости, которая сводила красоту королевы к банальной. Очаровательная маленькая шалунья, задумчиво смотрел на нее Генрих, такая способна привести в движение самую застоявшуюся кровь… При этом он чувствовал, что его собственная кровь закипает, как в лихорадке. Еще одним привлекательным моментом было то, что герцогиня наградила своего умершего мужа двумя сыновьями-погодками. Как хороша она была бы в роли любовницы! Король даже выпятил губы от этой сладострастной мысли. Но, увы, мужчине в его зрелом возрасте требуются более постоянные отношения с женщиной…

Неясный образ дамы сердца формировался за его полуприкрытыми веками, когда они как-то в полдень сидели с королевой у него в кабинете. Сначала живое личико и зовущий рот, затем более смело — ее маленькие, дерзко торчащие груди, ясно обозначавшиеся под квадратным вырезом ее корсажа. Он облизнул пересохшие губы и вдруг осознал, что Кэтрин смотрит на него вопросительно. Она ждала ответа на какой-то свой вопрос. Генрих неопределенно хмыкнул, и она продолжала говорить своим ясным, слегка поучительным голосом. Ее родители и оба ее прежних мужа поощряли ее умение вести дискуссию по любому вопросу, хотя в последние годы для нее главной темой стала религия.

Еще не так давно королю нравилось разговаривать с ней подобным образом. Всю жизнь он любил теологические споры, неизбежно одерживая в них победы над оппонентами, и острый ум Кэтрин бросал вызов его собственному. Но это время кончилось вместе с окончанием первого взлета их любви. Сегодня, когда он слушал неторопливо льющийся поток ее слов, он не чувствовал ничего, кроме знакомого прилива раздражения. «Болтливый язык, вот все, что мои жены могли дать мне», — подумал он угрюмо. И ничего больше. К этому времени ей надо было давно наградить его хотя бы парой принцев рода Тюдоров, достойных братьев Эдуарда. Оба его предыдущих брака оказались бездетными. Ему следовало бы прислушаться к этому предостережению. Пресвятая Богородица, неужели он до конца своей жизни обречен быть привязанным к этой вечно что-то верещащей и бесплодной женщине?

Неожиданно его внимание обратилось на нее. Недавно он запретил один перевод Священного Писания, и это вызвало весьма негативную реакцию среди реформаторов.

— Без сомнения, ваше величество смягчится и позволит читать этот перевод? — настаивала Кэтрин. — Я не могу поверить, что вы лишите святого слова Божьего даже самых безграмотных из ваших подданных.

— Если они безграмотные, как они смогут читать Священное Писание?

— Другие смогут прочесть его им.

— Ага! — Он воинственно вцепился пальцами в свой пояс, но королева не сумела вовремя разглядеть первые признаки дикого гнева, который того и гляди мог завладеть им. — А эти другие — еретики, которые только и ждут, чтобы вызвать беспорядки в моем королевстве. Запомните вот что, мадам. Многие из тех, кто рвется толковать Священное Писание, делают это не для своего удовольствия, а чтобы собрать тексты и отдельные примеры, которые они могли бы использовать для словесной атаки на мою церковь. Это подлые бунтовщики, которые хотели бы не только уничтожить нашу католическую веру и духовенство, но и разрушить всю нашу социальную систему. Это надо же, эти подлецы даже отрицают божественное происхождение моего царствования!

Вены на его лбу вздулись, как красные веревки, но Кэтрин необдуманно продолжала настаивать:

— Я полагаю, что вы заблуждаетесь, сир. Они добрые христиане, заинтересованные только в том, чтобы изучить ученье Божье.

— Вы осмеливаетесь обвинять нас в неправильных суждениях!

И только теперь, когда было использовано королевское «мы», королева осознала, но слишком поздно, на какой опасный путь она вступила, и судорожно принялась искать возможность сойти с него.

— Разве я могу быть столь самонадеянной, чтобы в чем-то обвинять ваше величество? Я имела в виду только…

— Что вы имели в виду, мадам, нам абсолютно очевидно. Вы безошибочно указали, куда тянутся ваши симпатии.

— Конечно же, нет.

— Конечно же, да. Мы не глупы. — Его глаза сузились до щелочек. — Мы увидели, что наша королева столь горячо борется за дело этих презренных реформаторов, что становится абсолютно ясно: она заодно с ними.

— Нет, — С пергаментно-белым лицом, вся трясясь, Кэтрин вскочила на ноги. — Уверяю вас, вы заблуждаетесь в отношении меня.

— Мы никогда ни в чем не заблуждаемся. — Его голос стал обманчиво спокойным: — И мы больше не нуждаемся в вашем обществе. Мы не желаем разговаривать с особой… зараженной ересью. Убирайтесь прочь с глаз моих.

Не говоря больше ни слова, она, спотыкаясь, пересекла комнату и, открывая дверь, чуть не упала в руки Гардинера, дожидавшегося в приемной аудиенции у короля. Возбужденное состояние Кэтрин скрыть было невозможно, а когда епископ, поклонившись, вошел в кабинет и увидел искаженное гневом лицо короля, его сердце застучало в груди молотом от радости. Эти двое явно поссорились, причем весьма серьезно. Гардинер чувствовал, что его хитрый план скоро начнет приносить плоды. Он быстро покончил с делом, приведшим его сюда, но, прежде чем выйти, задержался у двери, чтобы запустить пробный шар.

— Я смиренно прошу прощения у вашего величества, но меня глубоко печалит то, что я вижу вас таким огорченным. С вами все в порядке, сир?

— С телом все в порядке, но дух мой огорчен, как вы правильно заметили. — Генрих никогда не любил Гардинера, хотя и признавал его исключительные способности. Елейные манеры и длинные речи епископа раздражали его. Но глубокая рана, только что нанесенная ему, требовала возможности кому-нибудь довериться. — Дела принимают скверный оборот, когда мужа и монарха начинает обвинять его собственная жена. Никогда не думал, что в моем преклонном возрасте о моих деяниях начнет судить женщина.

Лицо епископа Гардинера умело изобразило притворный ужас.

— Конечно же, ее величество не может быть виновата в столь страшном преступлении?

Генрих проворчал:

— Королева отчитала меня за то, что я запретил, чтобы это бесценное сокровище — слово Господне — свободно обсуждалось, извращалось и осмеивалось любым реформистским смутьяном в моем королевстве.

— Но, сир, если бы я не услышал этого из ваших собственных уст, я посчитал бы это невозможным. Ведь жена должна сидеть у ног своего мужа, набираясь мудрости от него. — Гардинер с удовольствием развивал эту тему с апломбом пожизненного холостяка. — Я считаю основополагающим началом любого удачного брака кротость и смиренность жены, покорно склоняющейся перед высшими суждениями своего супруга во всех вопросах. Особенно когда этим супругом является мудрейший, высокообразованнейший монарх во всем христианском мире, тот, кто…