Мужики и бабы - Борис Можаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Кадыков пришел из милиции, его боевые соратники вповалку валялись на полу, подстелив под головы хозяйские шубняки и фуфайки. На всю избу гремел затяжной богатырский храп. Зиновий Тимофеевич потолкал в мягкое место сапогом одного за другим - всех подряд, но никто даже не промычал.
- Хряки вы, хряки и есть.
Плюнул, выругался и полез на поветь спать, наказав хозяйке разбудить его в четыре часа пополудни.
Между тем Герасим Лыков лежал на лесном холме недалеко от Сенькина кордона, кормил комаров и матерился от бессилия. Местечко он выбрал удобное - отсюда, из-под могучей поваленной сосны, хорошо просматривались обе дороги, ведущие к кордону. И Сенькин запасник виден был - небольшая бревенчатая избушка, стоявшая на склоне озера на месте бывших тырлов.
Какой лес мощный, какая сила прет из земли, думал Герасим, глядя на молодую зачащенную урему, идущую сразу от озера и до самого извилистого русла Чертанки, мелкого притока Оки.
Всего двенадцать лет назад, на его памяти еще, здесь были такие клеверища и сеяные травы, что падай с разбегу - не ушибешься. Как в перину хлястнешься и уснешь без подушки. А теперь такая чертова прорва поперла все заросло, и плюнуть негде: ольха, береза, осина, рябинник, чернотал, да еще хмелем перевито все и буйным вьюнком с горькой волчьей ягодой. Вот что поджидает всю нашу землю матушку-кормилицу. Чуть прозевал, и глядишь вместо ели да сосны паршивая ольха, а вместо клевера - ядовитые бусинки волчьей ягоды.
Нет, не за страх и преданность перед Васей Белоногим лежал здесь по-медвежьи Герасим и кормил своей кровью комаров; его мучила и жгла лютая ненависть ко всякому ворью, к этому людскому черноталу, глушащему, по его разумению, добрые побеги. Если им дать волю, запсеем, сами в ворье превратимся, из горла будем рвать друг у друга последний кусок. Вот до чего дойдем, если не дать им окорот.
Он лежал и радовался, что удачное местечко выбрал, что всех он видит, как архангел Гавриил, только меча разящего нету у него. Не то бы он всем этим живоглотам башки посносил, не дожидаясь милиции. Он видел, как привез из Ермилова Сенька Кнут жадовские пожитки, потом - как приехали лесник Кочкин с каким-то лысым мужиком, привезли живого барана; видел, как ходил дважды Сенька в избушку на бывших тырлах и подолгу там оставался; потом в эту избушку ходил тот приезжий, лысый, и тоже долго не выходил оттуда. "Чего они там делают? - думал Герасим. - Клад у них там, что ли?" Ему хотелось переползти туда, заглянуть, но он боялся выдать себя. Они с меня здесь с живого шкуру спустят, и никто не увидит и не услышит.
Главное, ему надо было выследить Жадова, узнать - с кем он приедет? И на чем? Если на рыжей кобыле, то сыматься ему немедленно и бежать по ермиловской дороге навстречу милицейскому разъезду.
Жадов приехал только под вечер, когда спала жара и на озере закрякали, захлопали крыльями дикие утки, выплывшие на кормежку из камышей. В тарантасе вместе с Жадовым сидела наряженная девица с целой копной белых волос.
В упряжке была рыжая кобыла, в яблоках, та самая, которую видел он в Елатьме.
Герасим вылез из своего укрытия, пробрался частым ельником до дороги и побежал без оглядки в Ермилово. Когда он собирался ночью в засаду, Кадыков предложил ему ехать на лошади.
- А где я ее спрячу? - возразил он. - Во-первых, ее кумары заедят. И потом, она заиржать может - выдаст меня с головой.
И какая лошадь смогла выдержать эту засаду? Медведь и то бы не улежал, посмеивался Лыков и трюхал по дороге. Был он невысок, плотен, с мощными неугомонными ногами. Бегал хорошо. Бегать наперегонки - было его слабостью. В каком бы обозе ни шел, с кем бы ни повстречался на попутной дороге, обязательно предложит:
- Давай наперегонки! Вот до того столба чесанем? Ударим по рукам, на кисет? А?!
С воза спрыгнет, лошадь остановит, а побежит перегоняться. Лишь бы охотник нашелся. Да об заклад бы побились. А там, хоть на что - на кисет, на кепку, на рукавицы... Ну, чесанем? Во-он до того столба!
С милицейским разъездом встретился он в трех верстах от кордона. Его окликнул Кулек из-за толстой сосны.
- Стой! Ваши документы? - и высунул ухмыляющуюся рожу.
- А где Кадыков? - спросил Герасим.
- Вон там, все в чаще хоронятся.
Из густого подлеска - зарослей черемухи да жимолости вышел Кадыков, за ним остальные гуськом. У Бородина и Белоногого за плечами торчали ружья.
- Ну, что там, на кордоне? Рассказывай! - приказал Кадыков.
- Все в сборе, то есть пять человек: четверо мужиков и одна девка, торопливо доложил Герасим.
- Жадов приехал?
- Только что... то есть, когда я убег. На рыжей кобыле, с девкой.
- Кто убег с девкой, ты?
- Какой я? Жадов, говорю.
- Перестань! - цыкнул на Белоногого Кадыков и Герасиму: - А еще кто?
- Значит, Сенька Кнут, лесник Кочкин и какой-то лысый... так, среднего роста.
- Понятно, - сказал Кадыков. - Чего делают?
- Барана привезли. Варят перед домом. Кто у костра сидит, кто на тырлы ушел, в избушку возле озера.
- Тьфу, дьявол! Заметят издаля - могут разбежаться, - сказал Белоногий.
- Догоним! Куда они денутся? Чай, не зайцы, - возразил Бородин.
Кадыков пожевал губами, почесал подбородок:
- Надо двигаться. Не то вдруг возьмут да разъедутся.
- Куда они разъедутся? Лишь бы не спугнуть. Их теперь от казана с мясом на веревках не утащишь. Подождем немного: соберутся они все у стола, выпьют как следует... Тогда им море по колено. Вот мы и нагрянем в гости. Всех сразу и возьмем, кучей, - говорил Вася.
- Ладно, поехали! А там поглядим, что делать. По коням!
- А мне куда? - спросил Герасим.
- За нами пойдешь, пешой. Мы потихоньку поедем.
Дальше поехали с такой осторожностью, словно под ногами были кочки и болота. Впереди, припадая на луку, вытягивая шею, ехал Кадыков с таким выражением лица, будто к чему-то принюхивался и никак не мог определить чем это пахнет? За ним, мерно покачиваясь, поглядывая в разные стороны, ехали остальные. Замыкал эту настороженную кавалькаду всадников топотавший в широких разношенных лаптях Герасим Лыков; его неопределенного цвета выгоревшая куртка потемнела на спине от пота и болталась понизу, как помятый мешок.
В лесу было торжественно и тихо, сосны на песчаных гривах стояли строго и прямо, как свечи, чуть тронутые сверху багряным отсветом закатного солнца; а из темных лесных падей, понизу, у выпирающих горбатых корневищ текли и путались в переплетении мягких ветвей жимолости и лещины сизые языки вечернего тумана. Невнятно, издалека, как с того света, доносился одинокий и сдавленный крик дятла-желны:
"Уа-ак! Уа-ак! Уа-ак!" Словно безнадежно и устало плакал потерявшийся ребенок.
К Сенькину кордону подошли еще засветло. Лошадей оставили в придорожных лесных зарослях.
- Герасим, останешься здесь, - приказал Кадыков Лыкову. - И что бы ни случилось - ни шагу от них, понял? Если кто кинется к лошадям с кордона, кричи нам.
- Сморчков, а ты давай низом, - обернулся он к Кульку. - Чеши той чащей, к озеру. Там есть избушка - бывшие тырлы. Так я говорю? - спросил Белоногого.
- Так точно! - упредил Васю Герасим Лыков. - Избушка на тырлах.
- Вот эту самую избушку обследуй. И заляжешь там. В случае чего сигналь выстрелом.
Подождав, пока Кулек, по-медвежьи ломая валежник, скрылся в чаще, Кадыков спросил:
- Собаки есть на кордоне?
- Нет собак, - ответил Герасим.
- Странно, лесной кордон - и нет собак, - сказал Бородин.
- А это - верный признак воровской малины, - пояснил Вася Белоногий. Там, где собираются волки, собакам делать нечего. Еще не вовремя шум подымут.
- Ну, ребята, с богом... пошли!
К дому зашли со стороны сарая, чтобы из окон не увидели. Перед заплотом догорал костер; на треноге висел, пуская пары, прокопченный чайник. Второй крючок болтался пустым, значит, котел с мясом сняли.
Кадыков, прижимаясь к стенке сарая, а потом к высокому бревенчатому заплоту, быстро продвигался к дому. За ним, растянувшись, топали остальные. На крыльцо поднялись все вместе и толкнули дверь. Было заперто. Кадыков забарабанил щеколдой. Изнутри послышался скрип растворяемой избяной двери, хлябанье жидких сенных половиц. Наконец раздался отрывистый голос Жадова:
- Кто здесь?
- Отворяй! - сказал Кадыков.
- У нас все дома.
- А я говорю - отвори дверь! Милиция, понял?
Молчание... Кадыков и Вася Белоногий дружно налегли на дверь, она затрещала и затряслась.
- Открывай, слышишь!! Или высадим дверь...
Вдруг в сенях гулко грохнул выстрел, как будто в пустое ведро выстрелили.
- Кто сунется в дом - на пороге уложу! - крикнул из сеней Жадов.
- Брось дурить! - сказал Кадыков. - Добровольно не сдадитесь - выкурим, как пчел.
В сенях еще раз стрельнули, на этот раз в дверь - пуля пробила доску и, зудя как шмель, улетела в лес.
Все шарахнулись от двери, попрыгали с крыльца под надежную бревенчатую стенку заплота.
- Бородин, давай вдоль сарая на задворки! Там станешь за сосной... И замри! - шипел Кадыков. - Гляди, кабы кто вдоль сарая не ушел.