Тайна "немецкого золота" - Геннадий Соболев

14 февраля Троцкий отчитывался в Петрограде перед ВЦИК Советов. «Я думаю, что мы правильно поступили, товарищи! — сказал он. — Я не хочу сказать, что наступление Германии исключено. Но я думаю, что позиция, которую мы заняли в этом вопросе, в очень большой степени затруднила германскому империализму наступление. Но мы можем сказать только одно: если в нашей стране, истощенной, доведенной до отчаянного состояния, если в нашей стране можно поднять дух наиболее революционных жизнеспособных элементов, если возможна у нас борьба за защиту нашей революции, то только в результате того положения, которое создалось сейчас, в результате нашего выхода из войны и отказ подписать мирный договор»[641]. После обмена мнениями ВЦИК по предложению его председателя Я. М. Свердлова единогласно одобрил действия советской делегации в Брест-Литовске[642]. Увы, Троцкий, успевший даже объявить о демобилизации армии, оказался плохим пророком, потому, что еще накануне, 15 февраля, «германскому империализму» ничто не помешало принять решение продолжать военные действия, а заявление советской делегации считать фактическим разрывом перемирия с 17 февраля[643]. 18 февраля, сразу же после отъезда из Петрограда военно-морской миссии во главе с вице-адмиралом Кейзерлингом и экономической миссии во главе с графом Мирбахом главнокомандование германской армии возобновило боевые действия на Восточном фронте. Тем не менее собравшийся утром 18 февраля ЦК большевистской партии отверг 7 голосами против 6 предложение Ленина немедленно возобновить переговоры о заключении мира с Германией. И только вечером 18 февраля, когда стало известно о взятии немцами Двинска, после горячих споров большевистский ЦК принимает 7 голосами против 6 предложение о немедленном заключении мира на прежних условиях германской стороны. За это предложение вместе с Лениным теперь голосовал и Троцкий[644]. В составленной ими «радиограмме правительству Германской империи» сообщалось, что «Совет Народных Комиссаров видит себя вынужденным, при создавшемся положении, заявить о своей готовности формально подписать тот мир, на тех условиях, которых требовало в Брест-Литовске германское правительство»[645].

Радиограмма о согласии заключить мир за подписями Ленина и Троцкого была получена германской стороной утром 19 февраля, но немецкое командование, воодушевленное триумфальным продвижением своих войск по территории России, потребовало официальный документ, а пока захватывало город за городом практически без сопротивления. Угроза захвата нависла над Петроградом, который 20 февраля был объявлен на военном положении. 21 февраля Совнарком принял декрет-воззвание «Социалистическое отечество в опасности!», который поддержала и партия левых эсеров. В то же время левые эсеры голосовали против помощи Антанты в борьбе с Германией. Поступившее предложение финансовой и военной помощи от Франции и Англии обсуждалось 22 февраля на заседании ЦК партии большевиков. Бухарин, Ломов и Урицкий высказались за принципиальную недопустимость «пользоваться поддержкой какого бы то ни было империализма», но победила точка зрения Троцкого, высказавшегося за приобретение оружия везде, где только можно, следовательно, и у капиталистических правительств. Отсутствовавший на этом заседании Ленин прислал записку: «Прошу присоединить мой голос за взятие картошки и оружия у разбойников англо-французского империализма»[646]. Вождь большевиков, в очередной раз показывал, как надо действовать во имя интересов революции.

23 февраля Германия предъявила советскому правительству ультиматум, который, по мнению генерала Гофмана, содержал все требования, какие только можно было выдвинуть[647]. Ультиматум огласил на состоявшемся в тот же день заседании ЦК большевиков Свердлов, а выступивший после него Ленин предложил немедленно принять оглушившие присутствовавших условия, заявив, что в противном случае он выходит и из правительства и из ЦК. «Для революционной войны, нужна армия, ее нет. Значит, надо принимать условия», — резюмировал он. Троцкий полемизировал с Лениным скорее для сохранения лица, утверждая, что не подписав ультиматума, мы бы держали весь мир в напряжении», но в конце своего выступления заявил, что он не возьмет на себя ответственность голосовать за войну. Хотя Ленину и удалось в результате ожесточенной полемики с левыми коммунистами добиться принятия германского ультиматума 7 голосами против 4 и 4 воздержавшихся, большевистское руководство оказалось в глубоком расколе, а часть членов ЦК — Бухарин, Ломов, Бубнов, Урицкий и другие пригрозили отставкой со своих постов[648]. В ночь на 24 февраля состоялось заседание ВЦИК, на котором с докладом о германских условиях выступил Ленин. Повторив прежние доводы за немедленное подписание ультиматума, он впервые столь откровенно признал, что принятая советской стороной на переговорах в Брест-Литовске линия поведения не оправдала себя. «Мы сделали все, что возможно для того, чтобы затянуть переговоры, — говорил он, — мы сделали даже больше, чем возможно, мы сделали то, что после брестских переговоров объявили состояние войны прекращенным, уверенные, как были уверены многие из нас, что состояние Германии не позволит ей зверского и дикого наступления на Россию. На этот раз нам пришлось пережить тяжелое поражение, и поражению надо уметь смотреть прямо в лицо»[649]. Большевикам с большим трудом удалось провести резолюцию, одобряющую подписание мира: 116 голосов за и 85 против при 26 воздержавшихся; против голосовали меньшевики, правые и левые эсеры, анархисты-коммунисты, а большинство левых коммунистов не приняло участия в голосовании. Утром 24 февраля Совнарком известил германское правительство о принятии условий и об отправке в Брест-Литовск полномочной делегации. Подписывать «похабный мир» никто не хотел, и с большим трудом удалось составить делегацию во главе с Г. Я. Сокольниковым[650], которая в ночь на 25 февраля выехала в Брест-Литовск.

Одержав трудную победу в верхах большевистской партии, Ленин в эти критические дни стремится убедить в правильности своей линии и партийные низы, а также подготовить общественное мнение к тяжелым условиям мира. 25 февраля 1918 г. он публикует в «Правде» статью «Тяжелый, но необходимый урок», в которой были подвергнуты ожесточенной критике левые коммунисты. Ленин обвинил их открыто в том, что они «приняли начало массовых стачек в Австрии и Германии за революцию», в шапкозакидательских настроениях: «Где уж им, германским империалистам, — мы вместе с Либкнехтом спихнем их сразу!». Он осуждал разгул революционной фразы, в то время как Совнарком получал «мучительно-позорные сообщения об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую линию, о неисполнении приказа уничтожать все и вся при отступлении; не говоря уже о бегстве, хаосе, безрукости, беспомощности и разгильдяйстве». Призывая сознательных рабочих сделать выводы из горьких и тяжелых уроков, данных германским империализмом, он делал особый упор на отношении к защите отечества, к обороноспособности страны, к революционной, социалистической войне. «Мы — оборонцы теперь, с 25 октября 1917 г., - подчеркивал Ленин, — мы — за защиту отечества с этого дня»[651]. Призыв к защите отечества и укреплению обороноспособности страны был более чем своевременен: в связи с продолжавшимся наступлением немецких войск на заседании Совнаркома 26 февраля 1918 г. обсуждался вопрос об эвакуации правительства и правительственных учреждений из Петрограда в Москву. В подготовленном Лениным и принятым Совнаркомом постановлении говорилось: «1. Выбрать местом нахождения Москву. 2. Эвакуировать каждому ведомству только минимальное количество руководителей центрального административного аппарата, не более 2–3 десятков человек (плюс семьи). 3. Во что бы то ни стало и немедленно вывезти Государственный банк, золото и Экспедицию заготовления государственных бумаг. 4. Начать разгрузку ценностей Москвы»[652].

28 февраля 1918 г. советская делегация, преодолев на своем пути немало затруднений, прибыла в Брест-Литовск и сразу же потребовала от немцев прекращения их наступления, но получила решительный отказ. 1 марта мирные переговоры возобновились, и полномочный представитель Германии фон Розенберг, которому было поручено подписать мирный договор, предложил советской делегации обсудить его проект. Г. Я. Сокольников попросил зачитать весь проект, а после его оглашения заявил, что отказывается «от всякого его обсуждения как совершенно бесполезного при создавшихся условиях», тем более, что уже грядет мировая пролетарская революция[653]. 2 марта секретарь советской делегации Л. М. Карахан направил в Петроград следующую телеграмму: «Как и предполагали, обсуждение условий мира совершенно бесполезно, ибо они ухудшены сравнительно с ультиматумом 21 февраля и носят ультимативный характер. Ввиду этого, а также вследствие отказа немцев прекратить до подписания договора военные действия мы решили подписать договор, не входя в его обсуждение и по подписании выехать»[654]. 3 марта 1918 г. состоялось официальное подписание мирного договора между Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, с одной стороны, и Советской Россией, с другой. В оглашенной с советской стороны декларации отмечалось: «Этот мир продиктован с оружием в руках. Это — мир, который, стиснув зубы, вынуждена принять революционная Россия. Это — мир, который, под предлогом освобождения российских окраин, на деле превращает их в немецкие провинции…». Глава советской делегации Сокольников после подписания не удержался от пророчества: «Мы ни на минуту не сомневаемся, что это торжество империализма и милитаризма над международной пролетарской революцией окажется временным и преходящим». После этих слов генерал Гофман в возмущении воскликнул: «Опять те же бредни!»[655]. Драматическая история переговоров в Брест-Литовске, на мой взгляд, не дает оснований считать, что большевистское правительство было послушным исполнителем воли Германии.