Лежачая больная - Клэр Гриффен

Как всегда, он прочел мои мысли.

— Ну же, Ватсон. Самый прославленный чечеточник нашего времени, звезда пантомимы. Настоящий художник, истинный гений в своей области.

Дэн Лено в тот вечер явно пребывал в ударе. Он убедительнейшим образом перевоплощался в самых разных людей, демонстрируя несравненный юмор кокни, широчайшую гамму чувств, париков и нарядов.

Зрители вокруг нас буквально корчились в креслах от хохота, но Холмс в своем вечернем костюме сидел молча, сложив пальцы перед грудью и сонно взирая на представление из-под полуопущенных век. Однако у меня сложилось впечатление, что он внимательно наблюдает за кривляньями и ужимками коротышки.

На другой день, к моему немалому удивлению, он оделся для визита к Эбернетти уже безо всякого маскарада.

— Игры кончились, Ватсон, — ответил он на мой недоуменный взгляд. — Думаю, теперь обе стороны знают о том, кто я такой и что меня интересует.

— Думаете, нас представят их матери?

— Не сомневаюсь.

Туман окутал Лондон. Церковные колокола звучали приглушенно и меланхолично. Поздним утром туман не рассеялся, и я поразился, когда Холмс предложил нам прогуляться до Гровнер-сквер пешком.

— В этой мгле? Да вы с ума сошли, Холмс! Чего ради…

— Я хочу прибыть на Гровнер-сквер в определенном состоянии ума, и в этом мне способен помочь лишь туман. Если не желаете сопровождать меня, оставайтесь у своего уютного камелька, но если вам хочется пережить одно из наиболее странных приключений, какие вам доводилось заносить на бумагу, а я-то знаю, как вы любите протоколировать наши небольшие расследования, — тогда надевайте шляпу, пальто, самый теплый из ваших шарфов, берите самую прочную вашу трость… ах да, и ваш армейский револьвер.

— Мой револьвер, Холмс? Уж не думаете ли вы, что эта парочка представляет для нас угрозу?

— Будет разумно приготовиться к любой неожиданности.

Следующие полчаса не принесли мне решительно никакого удовольствия. Я льщу себе мыслью, что не отношусь к числу впечатлительных натур с чрезмерно развитым воображением, но я буквально чувствовал, как туман ощупывает меня своими призрачными пальцами. Фонарные столбы высились как маяки: к ним приближались с радостью, а удалялись от них с неохотой. Палая листва на тротуарах шуршала, словно за нами кто-то бежал. Мне поминутно хотелось обернуться, и я с трудом удерживал себя от этого. Когда мы пересекали Оксфорд-стрит, из мглы, подобно экипажу-призраку, зловеще выдвинулась коляска. Я вздрогнул.

— А мы ведь почти у цели, Ватсон, — усмехнулся Холмс.

— Мейфэр, можно сказать, вымер. Все разумные люди сидят дома.

Чарльз Эбернетти не проявил ни малейшего удивления или любопытства, увидев, что его новый знакомый подстригся и сбрил усы. Он с прежним радушием встретил нас и проводил в маленькую гостиную, прямо к камину.

— Как вы промокли! — воскликнул он.

— Мы шли пешком.

Чарльз заморгал:

— В такой туман? Как необычно!

— Нельзя ли нам увидеть леди Эбернетти? — отрывисто спросил Холмс.

— А вот и Сабина. Видишь ли, Саби, эти господа желают сейчас же увидеть матушку.

— Боюсь, она задремала, джентльмены. Но будьте уверены, мистер Холмс, доктор Ватсон, нынче же днем вы с ней встретитесь.

Бледность мисс Эбернетти особенно бросалась в глаза по контрасту с ее темно-бордовым платьем из мериносовой шерсти с отделкой из бархата и кружев, собранным элегантными складками на небольшом турнюре. Она обращалась к моему другу без особой теплоты, однако и без явной враждебности.

— Может быть, пока сыграем партию-другую? — предложил Чарльз.

На лице сыщика промелькнуло выражение досады, но он пожал плечами и уселся за столик. Какое-то время мы играли в этой напряженной атмосфере. Похоже, все испытывали неловкость. Лишь Чарльз, казалось, стремился придать нашей встрече нечто дружеское. Я заметил, что мой друг внимательно за ним наблюдает. Судя по всему, молодой человек пребывал в сравнительно неплохом расположении духа, не очень-то естественном в сложившихся обстоятельствах.

В дверь постучали. Явился высокий сухопарый дворецкий.

— Что случилось, Минтер? — брюзгливо спросил Чарльз. — Я не звонил.

— Посыльный только что принес вот это, сэр. — Дворецкий вошел с письмом на серебряном подносе.

Чарльз, извинившись, вскрыл конверт:

— Это от Рэнделла Берка.

— Один из друзей моего брата по актерскому обществу, — пояснила Сабина.

— Рэнделл куда-то задевал сценарий и хочет позаимствовать мой. Господа, боюсь, мне придется ненадолго вас покинуть.

— Как, Чарльз, ты выйдешь в такую ужасную погоду? — запротестовала его сестра.

— Он живет на Брук-стрит, это совсем рядом. Пройтись быстрым шагом мне только на пользу. Если уж наши друзья пришли сюда с самой Бейкер-стрит, то я как-нибудь сумею пробежаться за угол и обратно. Жаль, что приходится прерывать игру, но делать нечего.

Холмс подошел к эркеру и отвел занавеску. Вскоре мы увидели, как Эбернетти в пальто и шарфе торопливо идет мимо железной ограды.

— Нельзя ли нам сейчас увидеть вашу мать? — Он повернулся к мисс Эбернетти.

— Узнаю, проснулась она или нет. — Она потянула за шнурок звонка. — А пока, может быть, выпьете чаю?

— Мисс Эбернетти, мы с вами понимаем, что это не визит вежливости, а деловая встреча. Пожалуйста, разрешите мне увидеть вашу мать. Немедленно.

— Мистер Холмс, — она приблизилась к нему и очень серьезно посмотрела ему в лицо, — прошу вас, примите мои извинения за те слова, которые я сказала вам в пятницу вечером. Мы с сестрой уже много лет пребываем не в лучших отношениях, но меня все равно поражает, что она решила нанять сыщика, чтобы за нами следить. Вам известны ее мотивы?

— Я не вправе обсуждать мотивы миссис Бертрам, — сухо ответил Холмс.

Вновь появился Минтер, толкая перед собой чайный столик. Холмс отверг предложенное угощение и опять обратился к окну. Чувствуя некоторое смущение, я согласился выпить чаю и присоединился к мисс Эбернетти, но отказался от печенья с тмином.

— Вы смотрите, не идет ли Чарльз? — поинтересовалась Сабина почти спокойным тоном. — Он наверняка скоро будет.

Она не спеша пила чай, поддерживая со мной бессвязную беседу о пустяках. Холмс не выказывал нетерпения: напротив, его лицо делалось все мрачнее. Когда наконец в глубине дома зазвучал звонок, в его глазах блеснула насмешка.

— Полагаю, ваша мать наконец готова принять нас. Мы поднимемся.

Нервы мои были напряжены после нашей странной прогулки сквозь туман, и теперь, в этом сумрачном проходе, я чувствовал липкий холод, словно этот туман впитался в стены. Сабина как тень скользила впереди нас. И вот она приблизилась к двери комнаты, где лежала больная.

— Матушка, я привела двух джентльменов, они хотят вас видеть.

Она толкнула дверь.

В кровати с пологом сидела фигура, едва различимая в сумраке. Седые вихры, выбившиеся из-под чепчика с оборками, свешивались на лоб. На сером от старости и болезни лице выделялись сердитые глаза, смотревшие на нас. Она подняла руку, в которой сжимала палку.

— Это еще что? Вы же знаете мои распоряжения. Я не желаю никого видеть! — сварливо закричала она пронзительным голосом. — Убирайтесь, убирайтесь все. Вон отсюда и больше не показывайтесь мне на глаза!

— Матушка, не надо так волноваться. — Дочь приблизилась к больной, но та остановила ее взмахом палки.

Я никогда не забуду последовавшую сцену. Уже не помню точных слов, однако в моей памяти навсегда сохранятся те интонации, с которыми изрыгались эти ужасающие проклятия, страшные оскорбления и ругань, метившие в самое сердце нашей спутницы. Я ощутил глубочайший стыд из-за того, что невольно стал причиной унижения и замешательства мисс Эбернетти.

Она хладнокровно выдержала все эти нападки, однако в конце концов повернулась к нам и спросила негромким дрожащим голосом:

— Это все? Вы довольны?

Холмс развернулся и вышел из комнаты. Я тотчас же последовал за ним. Резкий голос преследовал нас и на лестнице. В вестибюле мисс Эбернетти повернулась к нам. Вид ее был мрачен. На смертельно бледном лице глаза казались особенно большими и темными.

— Мисс Эбернетти, приношу вам мои глубочайшие извинения. Позвольте пожелать вам доброго дня, — произнес Холмс. — Минтер, подайте мой ольстер.

Престарелый дворецкий замер у парадной двери.

— Значит, вы уходите, — быстро отозвалась она. — А вы не хотите дождаться брата? Разве перед ним вам не следует извиниться?

— Будьте любезны передать ему мои сожаления. Пойдемте, Ватсон, нам пора.

— Позвольте, я хотя бы пошлю Минтера на угол, чтобы он поймал кэб.

— Благодарю вас, мы вернемся тем же способом, каким и пришли, то есть пешком.

Я подавил стон, с трудом влезая в промокшее пальто и беря трость.