Есть так держать! - Олег Селянкин

Витя растерянно посмотрел на Бородачева. Как же так? Откуда же возьмутся зайцы?

Бородачев, казалось, прочел в глазах Вити эти вопросы и охотно пояснил:

— Зайцы увидят морковку, подбегут к ней, понюхают, а табак в нос! Косые расчихаются да как стукнутся головой о камень! Ты только не ленись и собирай их.

Верить или нет? Бородачев смотрит серьезно, но в голосе его есть что-то такое, заставляющее насторожиться. Не успел Витя принять какого-либо определенного решения, как за спиной у него раздался спокойный голос Николая Петровича Щукина:

— Старший матрос Бородачев!

— Есть! — ответил тот и поспешно встал с коробки из-под пулеметной ленты.

— Комсомольская организация поручила вам учить юнгу, а не высмеивать! — Парторг Щукин говорит спокойно, но смотрит так строго, что Захар краснеет и отвечает без обычного задора:

— В последний раз, товарищ главстаршина…

Обиженный, Витя, насупившись, сидит перед рубкой и смотрит на проплывающий справа гористый берег. Над белыми от гальки обрывистыми склонами — нежно-зеленый ковер травы, а в оврагах — кряжистые курчавые дубки. Хоть и красиво, но не то, что в Жигулях. Там горы поросли лесом, подступили к реке с обеих сторон, и река, сжатая ими, быстро текла, словно хотела вырваться на простор. Не было там ни островов, ни песчаных отмелей.

А здесь что ни поворот, то остров или рукав реки, называемый воложкой.

Изредка появляются маленькие домики, прилепившиеся к обрывистому берегу и словно повисшие над водой. Около них стоят белые и красные бакены. В домиках живут бакенщики. Они наблюдают за рекой.

Все это уже знакомо и немного надоело.

И вдруг из-за горы показался город. Длинные, чуть дымящие трубы заводов стоят на его окраинах, будто всматриваясь в зеленеющие степи, в молодо играющую волнами реку.

— Сталинград, — с гордостью произнес кто-то.

Витя оглянулся. К нему подошел капитан-лейтенант Курбатов. Он, как всегда, чисто выбрит, китель и брюки сидят на нем по-особенному красиво, словно специально для него придумали форму моряка.

А город уже рядом. Сначала промелькнули одноэтажные домики, каким-то чудом державшиеся на обрывах, а потом появились дома, красивые, как в Ленинграде, трамваи, гранитная набережная.

Около причалов вереницей стоят пароходы. Они большие, белые, с цветными полосками на трубах. По путям железной дороги, которая проходит почти у самой воды, паровоз тащит длинную цепочку красных вагонов, цистерн и платформ. Паровоз по сравнению с домами и пароходами кажется маленьким замарашкой.

На светлом фоне неба отчетливо видны стволы зенитных пушек, а на платформах стоят танки, закрытые брезентом. В сквере на набережной сидят люди в больничных халатах и с белыми повязками. Они что-то говорят, смеются и радостно машут руками катерам. Витя, хотя и знал, что нельзя этого делать на военном корабле, не вытерпел и помахал им бескозыркой.

Больше часа идут катера мимо города.

— Дворец физкультуры… Дворец пионеров… — называет Курбатов особенно красивые дома, и кажется, не будет конца этому перечню.

— А все-таки наш Ленинград лучше! — неожиданно перебивает его Витя.

Курбатов усмехается, кладет руку ему на плечо и тихо отвечает:

— Он будет таким же красивым, как Ленинград.

Город скрылся за островом, а Витя и матросы все еще смотрят туда, где чуть заметными темными облачками плывет по небу дым из заводских труб.

Под вечер, когда диск солнца стал необыкновенно большим и багровым, катера остановились. Они подошли прямо к деревьям, стоявшим сейчас в воде, и закрепились канатами за скользкие стволы. У бортов колышется черная вода, и кажется, что здесь глубоко-глубоко. Над катерами переплелись ветви деревьев и чуть слышно шелестят молодой листвой.

Хорошо. Прохладно. Тихо.

— Вот здесь и будем стоять, — сказал Курбатов.

— И долго? — не вытерпел Витя.

— Пока не пойдем дальше, — отшутился Курбатов, но потом ответил серьезно: — Военный человек, Витя, не должен спрашивать об этом. Приказ будет — и пойдем.

Глава четвертая

БУДНИ НА ТРАЛЬЩИКЕ

За бортом ласково журчит вода. Лучи солнца пробрались сквозь марлю, которой затянут иллюминатор, и остановились на лице Вити. Они стараются разжать его веки и будто нашептывают: «Вставай, соня! Посмотри, как хорошо кругом!»

Но Вите вставать не хочется: вчера очень поздно уснул из-за комаров. Их так много, и такие они нахальные, что стоит только на секунду появиться щелке, как в каюту влетает целый рой «пикировщиков», и то над одним, то над другим ухом раздается противное, однообразное, тоненькое и гнусавое их гудение. И что хуже всего — простыню они прокалывают своими хоботками, а под одеялом жарко.

— Как в банной парилке! — обычно ворчит Василий Николаевич.

Все-таки Витя приоткрыл глаза. На стенках каюты темные полосы: комары дожидаются следующей ночи.

«Я вас сейчас тряпкой», — думает Витя и намеревается встать, но в это время на палубе раздается сигнал побудки, и сразу так спать захотелось, что глаза закрылись сами собой.

— Витюша, слышишь? — спрашивает Курбатов, вставая с койки.

— Слышу, — отвечает Витя и нехотя сбрасывает с себя простыню.

«И зачем Василий Николаевич сам каждый день выходит на зарядку? — думает он. — Когда я буду командиром, то в выходной обязательно до завтрака буду спать».

Витя пополнел. Василий Николаевич говорит, что теперь на его ребрах сигнал боевой тревоги не сыграешь: затянуло жирком. Все верно, а насчет жира он ошибается. Не жир, а мускулы: ведь не напрасно Витя каждое утро занимается физкультурой. Витя часто смотрит на свои загорелые руки и ждет, скоро ли на них появятся такие же большие упругие шары, как у Курбатова, Бородачева и у других моряков. Вот и сейчас Витя с силой сгибает руку и пробует упругость мышц. Как будто бы лучше, чем вчера… А на палубе звучит новая команда:

— Купаться!

— Опаздываешь, Виктор, — говорит Василий Николаевич.

И Витя, всунув ноги в большие ботинки, бежит наверх, позвякивая подковками по ступенькам трапа. Он понимает, что опаздывать нельзя: юнга, как и все другие моряки, обязан точно выполнять распорядок дня.

Едва Витя выскочил на палубу, как солнце ударило лучами ему в глаза и заставило зажмуриться. Почти белыми кажутся на берегу пески, а палуба, покрытая тонким слоем масла, блестит, как каток в праздничный вечер.

— Опаздываешь, юнга, — басит Николай Петрович и притворно-сердито командует: — А ну, марш!

Скинув ботинки, Витя бросается в воду, но не успел он полностью погрузиться, как сильные руки подхватили его и выбросили на поверхность.

— Каждая малявка еще на глубину лезет, — несется вслед.

Конечно, это Бородачев!

Хочется рассердиться. Ведь он, Витя, не маленький, но Захар плывет рядом и говорит, щуря глаза:

— А что я тебе сегодня покажу! Пойдешь со мной после обеда?

— А ку… — начал Витя, но вода неожиданно приподнялась, закрыла с головой, хлынула в рот.

Витя вынырнул и отплевывается, а Захар плывет рядом и, как ни в чем не бывало, спрашивает:

— Никак знакомого осетра с добрым утром поздравил?

Это уже слишком! Мало того, что сам за ногу дернул, так еще и смеется!

Витя устремился к Бородачеву, плывет изо всех сил, вот-вот схватит, но в самый последний момент Захар взмахивает рукой, ложится на бок и быстро удаляется, оглядываясь назад. Его глаза смеются и дразнят: «Что, взял? Мал еще за мной гоняться!»

Расстояние между ними увеличивается. Витя немного устал, но плывет следом: нельзя бояться трудностей, нельзя бросать начатого дела — так говорят все моряки.

— Окончить купание! — раздается команда, и Витя с Бородачевым возвращаются к катеру, мирно договариваясь о прогулке.

Начинается обычный день катеров-тральщиков. Давно спала вода, и теперь катера стоят не в лесу, а у обрывистого берега, который называется яром.

На Волге по-прежнему спокойно. Правда, изредка появлялись фашистские воздушные разведчики, но и они быстро уходили, встретив дружный отпор истребителей и зенитчиков. Матросы жадно хватали все новости с фронта и в ожидании настоящего дела изучали (который раз!) оружие, или, как говорили моряки, занимались боевой подготовкой.

Первые дни Витя все время проводил с ними, но однажды Курбатов остановил его и сказал:

— Если хочешь освоить специальность, то учись. С сегодняшнего дня до обеда ты будешь готовиться к сдаче экзаменов за четвертый класс, а потом можешь изучать либо машину, либо пулемет. Лично я советую тебе не метаться, а сначала как следует освоить одно и лишь потом браться за другое.

И Витя начал заниматься. Не хотелось ему учиться: матросы трал ставят, глубинные бомбы бросают, а ты сиди тут над книжками, решай примеры, зубри правила да жди, когда придет Курбатов и спросит: «Ну, как дела?»