Остров гуннов - Федор Метлицкий

– Ты чего? – примирительно бросил «либерал». – В нашей эпохе терпимости!

Я успокоился. Неужели наблюдаю зачатки толерантности?

Он вальяжным жестом приветствовал новое роскошное блюдо – миндальное пирожное, которое древние римляне приносили в жертву своим богам. Миндаль и специи поставлялись из страны гиксосов, с которыми, несмотря на напряженность отношений, шла бойкая торговля.

Мой новый приятель Савел играл лицом, как зверь, приготовившийся к прыжку.

– Тихо! Может быть, он пришелец с неба. Имейте уважение.

Спорящие замолчали. Ведущего «позоров» побаивались.

Их недоумение и настороженность испугала. Впервые осознал, что меня могут принять за ведьмака и судить по их законам. Представил какое-то аутодафе, костер, невыносимые языки пламени по телу, и содрогнулся.

Понял, что, хотя сам был в начале самопознания, вокруг меня жестокие дети средневековья, – в сравнении с тем невообразимым великим и грозным, что произойдет в нашей цивилизации, чего не могу вспомнить. Услышал стук колес какого-то вагона-теплушки, холодное бездомное небо войны.

Я старше их на столетия. Они даже не носят нижнего белья! Какая глубокая провинция! Ее ясные идеи угнетали меня, не помню, когда. Они представляют будущее в виде гладкого прогресса, где будет все лучше и лучше. Во всяком случае, мир никогда не оборвется, как в мышлении древних греков. Даже в ожидаемом ими апокалипсисе их жестокое божество поставит ошую – грешников, а одесную – праведников, и праведники будут ходить в цветущих садах. Они еще не знают грядущих разрушений, куда приведет хищное нутро идеи хрематологии (неведомо как попавший сюда термин Аристотеля об экономике наживы).

Я рассказал о стычке старцу Проклу. Он встревоженно помолчал, поглаживая седую бороду.

– У нас верят и пню, даже нобили. Смотри, как бы не взяли в оковы. Меня тоже подозревали в сношениях с демонами.

Во мне мелькнуло нехорошее предчувствие.

– И что, истина не интересует?

– Действительно только то, что творится на самом деле.

Старик вздохнул.

– Сейчас меньше суеверий. Стала преобладать хрематистика, то есть культ денег. В свете е безмилостная конкуренция. Ее камени-жернова смалывают всех. Свет много сложнее, его трудные шаги отвергают нравственные хвиляния. Возможны ли моральные подходы? Аз не знам, аз не знам.

4

Чтобы впредь не попадать впросак, я перерыл всю библиотеку открытий и догадок, собранных в обители старца, открыл в ущелье хранилища-подвала залежи заплесневелых книг по истории, экономике, в том числе этой земли. Здесь были даже глиняные таблички, кто знает, может быть, из самой Александрийской библиотеки. Нашел много философов и экономистов, от Аристотеля до Канта, но, наверно, не позже. Они знают нашу историю! Оказалось, многое из истории моей страны – общее. Откуда? Неужели существовал какой-то тоннель, через который мы были некогда связаны?

Мой взгляд аутиста открыл в залежах книг и летописей калейдоскоп странного постоянства кровавых событий.

История новых гуннов развивалась ровно, в отрыве от остальной дерущейся цивилизации, но общие с ней тенденции прослеживались.

Она остановилась на каком-то этапе. Еще не закончился «железный век». Промышленность – на уровне средних веков: преобладают фабрики типа «свечных заводиков», паровые машины, солеварки и ветряные мельницы. На причалах самого большого порта, куда я ходил в надежде выбраться из Острова на родину, вечно громыхают примитивные краны, описывая своими руками круги с грузом, чтобы попасть ими в трюмы пароходиков, перевозящих рыбу, пеньку и специи. Странен вид движенья железного, заслонившего веру Творца, так остывшего, отяжелевшего у грустящего скучно лица.…

Для археологов и историков Остров был бы чудом, сохранившим многие древние обычаи почти в неприкосновенности.

До сих пор бытуют языческие верования, древний обычай сжигать своих умерших. Правда, за деньги – и сюда проникло общество потребления. След анимистического взгляда на природу – тотем волка остался на знаменах государства.

Когда-то поклонялись идолу вроде Священного Пня, мученика, чье туловище было жестоко отрезано, он страдал и завещал терпение. В него еще верят старые люди, но Пню стали поклоняться «новые гунны». В роскошных капищах молились на древние золоченые деревянные идолы, иногда необыкновенно изящные – божества вечности и бесконечной пустоты ожидания.

Здесь есть веротерпимость. В основном верят во всевидящего и жестокого Господа Мира, выбравшего гуннов в качестве избранного народа, отделив от нечестивых других. Я бы назвал его дохристианским, хотя видел у Прокла сонм разных богов на парсунах. Поклоняются Великой Лани. Продвинутые верят в Демиурга, устроившего гармоническую вселенную. Мир гуннов все еще целиком погружен в атмосферу страха наказания за грехи, заключен в оболочку времени, озаряемую чудом за бугром.

Но у всех глубоко внутри сидит языческий Священный Пень.

Здесь преобладает чувство национальной исключительности. Идентификация нации произошла из-за объединяющих походов за добычей, их косички на затылке появились, чтобы удобнее было резать врагов. А сейчас – отбирать на стороне не у кого, кругом вар – вода. Только у конкурентов-купцов и чужаков-гиксосов, живущих на южной стороне Острова, тоже потомков одного из воинственных племен исчезнувшего государства, не имевшего ничего на голых плато, где справедливым считалось тотальное истребление завоеванных племен. Поэтому продолжалась борьба за объединение в одно государство с гиксосами. Война была неизбежна, потому что те навязывали свою цивилизацию и культуру, якобы, превосходящие другие.

Выработалась психология смертников, не ставящих жизнь ни во что. Смертная казнь – любимое развлечение. Все убеждены: «Преступник должен лежать на плахе». Я вообразил топор, внезапно обрушенный на живой организм не только обозленный на мир, но и мечтавший о счастье, и почувствовал нехорошее бодрящее волнение.

Поражала почти механическая природная жестокость отношения гуннов к ближним. Могли запросто бросить на пику, посадить на кол, залить жидким оловом глотку, затравить псами бродягу или разбойника. Хотя, мне казалось, у них все-таки были задавленные угрызения совести. Против человеческой природы не попрешь.

Суды неизменно составляли обвинительные приговоры, не было слышно ни об одном оправдательном. Здесь организована система лечения, но не предупредительного, а когда уже поздно лечить. Никто не хотел видеть страдающих, их отсылали за пределы города, или в далекую окраину. Туда бросали на произвол судьбы стариков. Голодных детей-сирот собирали за пределами города в нищих детских приютах, давно ограбленных прислужниками, где воспитывали в спартанском духе, то есть поркой. Усыновлению ставили такие бюрократические препоны, что отбили всякую охоту.

Мой старец Прокл рассказал, как в молодости к ним в бурсу привели старого седого героя с топорщащимися во все стороны усами и широкими красными лампасами – атамана гуннов. На вопросы бурсаков он молчал, и неожиданно поднял вверх кусты усов и отрывисто прохрипел:

– Меч выдернул – рраз! И напополам! Разпался в различные стороны.

Да, тот еще багаж привезли на Остров!

Странная вещь! Народ страстно хочет жить в благодатной земле, вся культура тоскует по иной жизни, где было бы всего «от пуза» и от этого всеобщая близость и доверие. Главной в его культуре была Священная степная книга, подобная Библии, с мифами об отпадении Адама и Евы от рая, и о Лани, показавшей гуннам брод через залив Меотиду в благодатную землю – Эдем, где можно было упокоиться навсегда. Но, судя по всему, благодатной земли так и не достигли.

Но что же не дает жить?

Я вывел из книг библиотеки старца Прокла некий закон систематического торможения их истории.

Свойство вселенной быть живой, в горячем возбуждении приносящей радость обновления, существует наряду со свойством быть разрушительной и застывшей. История перемежается этими течениями.

Философы гуннов привезли на Остров или открыли объективированный взгляд на мир. Прорывалась вера в разум, трезвый взгляд об относительности познания. Своего рода начало местечкового антропоцентризма Возрождения, где человек становится центром вселенной, хозяином природы, обладателем ее несметных золотых россыпей. Мечта гуннов о захвате мировых богатств.

Реальность предметного мира существовала до человека. Человек творит, открывая и обозначая новый предметный мир: вещи, знаковые системы, обозначения, азбуку. Здесь, на Острове, обществом гуннов овладела идея рационализма, то есть холодного расчета. Материальный предметный мир превратил его в раба своей собственной сущности, впавшего в зависимость от вещей, перестал быть собой. И образование стало рациональным, средством для воспитания делового хитрована. Этот культ оказался выгоден существующему строю.