Пастырь добрый - Надежда Попова

Собственно, называть обоих своих сослуживцев «старшими» он продолжал скорее инерционно, да еще по той причине, что каждый из них годился ему в отцы – поскольку прошлое его дознание, кроме разочарований, ран и мучений, принесло также и повышение в чине, вознеся дознавателя четвертого ранга Курта Гессе сразу до ранга второго, теперь de jure[3] он пребывал с ними наравне. Однако, вполне отдавая себе отчет в их несомненно большей опытности, он держался по-прежнему уважительно с обоими, помня о том, что учиться ему предстоит еще многому, невзирая на лестные отзывы сверху и не раз отмеченные начальством отличную интуицию и дотошность. Сегодня совет сослуживцев был просто необходим; ответ каждого из них Курт знал заранее, однако рассказать о вчерашнем посетителе все же решился.

Как он и ожидал, оба, выслушав его рассказ, разразились смехом и ехидными колкостями, призывая его сознаться в том, что и сам до сей поры заглядывает под кровать, прежде чем лечь в нее ночью.

– Я всего лишь рассматриваю все возможности, – попытался отбиться Курт. – И я хотя бы заглядываю в кровать перед тем, как лечь, в отличие от отдельных знакомых мне личностей, которым все равно, кто в ней лежит. Вы Керну на исповеди рассказываете о своих потехах в пыточной, майстер инквизитор Райзе?

– Я всегда говорил, что иметь в качестве духовника собственного начальника – дурная традиция, – преувеличенно печально вздохнул Густав. – К чему обер-инквизитору такие знания о своих подчиненных; согласен со мной, Дитрих?

– Он застукал тебя в подвале? – довольно неучтиво ткнув пальцем в Курта, с ухмылкой уточнил старший сослуживец; Бруно, сидящий в стороне, прыснул.

– Майстер Ланц, а ведь это неплохая статья дохода для Друденхауса, – заметил он, глумливо улыбаясь. – Сдавайте допросную местным шлюхам внаем на час-другой. Майстер Райзе будет посредником…

– Довольно, – оборвал Густав. – Мое времяпрепровождение обсудили уже вдоль и поперек; это не ваше дело и уж тем более – не твое, Хоффмайер. Ясно?

– Да, виноват, – чуть смущенно отведя взгляд, кивнул помощник.

– Знаешь, как это называется, академист? – не на шутку разозленно добавил Райзе. – Это называется наушничанье.

– Я инквизитор, Густав; доносы – часть моей службы… Ну, будет, в самом деле, – все никак не имея сил согнать с лица издевательскую ухмылку, отмахнулся Курт. – Так что мне делать с заявлением того парнишки? Выбросить в очаг? Сдать в архив? Поговорить с родителями?

– Поговорить с родителями? – переспросил Ланц таким тоном, словно его младший сослуживец и приятель внезапно вскочил на стол и принялся танцевать на нем в чем мать родила. – И о чем, абориген? Брось, это детские глупости. О чем ты только думаешь…

– О том, что его рассказ не столь уж глуп, если покопаться в старых делах. Я всю прошлую зиму провел в архиве, перечитывая отчеты…

– …столетней давности? – уточнил сослуживец. – Мне ли рассказывать тебе, как тогда велись расследования и сколько из этих отчетов имеют под собою хоть сколь-нибудь веское основание.

– Я имею в виду, – пояснил Курт нерешительно, – те отчеты, где упоминается нечто похожее. К примеру, poltergeist[4]… Знаешь, столы, ездящие по дому, стук, шаги в пустых комнатах… дыхание; о нем парень упоминал – громкое дыхание в пустом шкафу…

– Resolutio[5] «отказать в расследовании» – и в архив, – категорично подвел итог Ланц. – Вот когда в их доме начнут ездить столы, и это увидит кто-то кроме мальчишки, который по закону и показаний-то давать не имеет права в отсутствие родителей, вот тогда мы и станем думать, как быть с пустыми или полными шкафами. Дело в архив, и забудь об этой чепухе. Есть дела и серьезнее, а главное – ближе к яви.

Еще минуту назад ухмыляющиеся лица сослуживцев осунулись и посерьезнели так внезапно, что он нахмурился, вопрошающе переглянувшись с помощником; Бруно пожал плечами.

– Что-то произошло? – спросил Курт, невольно понизив голос, и Райзе тяжело вздохнул, сползя со стола, на котором сидел во все время разговора.

– Еще неизвестно, но вскоре, убежден, произойдет. Чуть менее чем за минуту до твоего прихода являлся наш агент в магистрате с весьма скверными новостями: вчера вечером к ним со слезами прибежала женщина – сказала, что пропала ее одиннадцатилетняя дочь; девочки не было весь день. Сперва она пыталась искать ее сама и только к вечеру пришла заявить о пропаже, куда следует.

– Почему нас не оповестили?

– Потому, – пожал плечами Ланц, – что трупа пока нет. А нет трупа, абориген, нет и убийства, нет убийства – нет подозрений на то, что здесь замешана малефиция, а это означает, что нет причин и к тому, чтобы ставить в известность Друденхаус. Вот когда найдут труп…

– Полагаете, найдут? – тихо уточнил Бруно, и Ланц, не оборачиваясь к нему, вздохнул:

– Хоффмайер, а как ты думаешь? Девчонка одиннадцати лет загуляла в местном трактире и утром явится, хмельная и ублаженная?.. Убита. В этом я уверен. Найдут; не сегодня – завтра. И если у светских вновь начнутся проблемы с расследованием, нам опять придется заниматься всем этим и исполнять их работу.

– Как и всегда, – вздохнул Курт кисло.

– Ничего сверхъестественного мы, как обычно это бывает, в деле не отыщем, – кивнув, продолжил Ланц, – однако заниматься им будем; в этот раз я не жду даже того, что светские потащат в петлю первого угодившего под руку. Подобные дела даже они усердствуют расследовать добросовестно – девчонка из благополучной во всех смыслах семьи, и если родители узнают, что их надули с виновником, скандалу не оберешься. Другой вопрос – что это добросовестное дознание у них навряд ли сложится.

– Так… И что мы будем делать? Что говорит Керн?

– Мы – пока ничего, – откликнулся Райзе невесело. – Старик дал указание ждать, и он, согласись, прав; если пособить в расследовании мы еще как-то можем, то уж разыскивать пропавших – не наша работа, пока, опять же, нет каких-либо указаний на то, что в этой пропаже что-то нечисто в самом истинном смысле. Но в чем он точно убежден (и мы с Дитрихом тоже) – так это в том, что следует готовиться к неприятному дознанию.

– А светские что собираются делать? – вновь подал голос Бруно. – Сами они помощи у нас не просили?

От того, как просто прозвучало «у нас» из этих уст, Курт невольно улыбнулся, невзирая на безрадостную тему идущей беседы. Этот ли человек всего только год с небольшим назад ярился и бесновался при одной лишь мысли о том, что вынужден иметь хоть какое-то отношение к Конгрегации?.. Он ли еще так недавно ненавидел само слово «Инквизиция» и все, что с ним связано, включая свое в ней положение? Впрочем поправил он сам себя, согнав с губ улыбку, что касается последнего, то здесь удивляться нечему – положение и впрямь не из приятных.