Самозванка - Скотт Вестерфельд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не она станет гарантом.
А я.
Мир перед глазами раскачивается еще сильнее.
– Фрей справится с этим, – говорит Дона.
Рафи разворачивается к ней.
– Интересно, в каком мире? Это ведь не просто кучка зевак, просящих автограф, – это другая правящая семья!
– Мы обучим ее, – заверяет Дона.
– За месяц? Она даже не знает, как одеваться, как есть. Она едва умеет поддерживать разговор!
Слова Рафи ранят в самое сердце, хотя она и пытается меня защитить.
– Верно, – соглашается Дона. – Такого наша программа обучения не предусмотрела.
– Потому что никто из вас не понимает. – Она оборачивается к отцу. – Папочка, другие семьи не так добры, как ты думаешь. Палафоксы сожрут ее заживо!
Я смотрю на Рафи и недоумеваю: неужели она считает меня такой слабой? Она не может всю жизнь держать меня взаперти.
Но моего мнения никто не спрашивает. В мою сторону даже не смотрят. Они настолько привыкли делать вид, что меня не существует.
Поэтому я подаю голос:
– Я могу это сделать.
Вновь воцаряется тишина, будто все забыли, что я вообще умею разговаривать.
– Рафи, я шестнадцать лет копирую тебя. Для этого я и была рождена.
Сестра неверящим взглядом смотрит на меня. Она хочет возразить, но момент упущен – мое предательство спутало все карты.
Наш отец удостаивает меня оценивающей улыбкой.
– Хорошая девочка. – И снова отводит взгляд. – Решено.
С чувством облегчения Дона поспешно выводит нас из кабинета.
– Пойдемте. Предстоит еще столько работы. Фрей, твои уроки французского начинаются сегодня вечером.
– Французского? – переспрашиваю я. – Но Виктория расположена на юге. Почему не испанский?
Рафи со вздохом утирает слезы.
– Их старший сын ходил в женевскую школу. Разве ты не знала?
Я качаю головой. Я в принципе не знала, что у Палафоксов есть сын. И даже не знала, что в Женеве говорят по-французски.
Я ничего не знаю.
Рафи мрачно, едва заметно улыбается мне.
– T’es dans la merde[5], – говорит она.
Даже со своими жалкими познаниями во французском я прекрасно понимаю смысл ее слов.
Макиавелли
– Ton accent est terrible[6], – заявляет Рафи.
Не сомневаюсь.
– Encore[7], – командует она, и симуляция запускается заново.
Я пытаюсь – правда пытаюсь, но посреди упражнения у меня начинает заплетаться язык. Взирающий с эйрскрина приятный мужчина выглядит озадаченным. На нем берет, а за его спиной парит аэродром Парижа, поскольку эта симуляция была спроектирована для самых маленьких.
Устав от моих неудач, в дело вступает Рафи и доделывает за меня упражнение. Легко. Безупречно. И слишком быстро, чем совершенно мне не помогает.
Мужчина в берете вновь доволен.
Je le déteste[8].
Моя сестра постоянно, каждый день изучает языки. Стоит ей двумя пальцами указать на какой-то предмет, как гарнитура сирано в ухе шепчет ей перевод на французском, тремя пальцами – на немецком. Вдобавок ко всему у нее есть живые преподаватели по обоим языкам, которые обучают ее местным жестам и выражениям, чтобы не складывалось впечатление, будто она обучалась у какой-то машины.
Безусловно, в этом она гораздо лучше меня. Пока я училась воевать, Рафи обучали остроумию, практичности и мудрости.
Моя сестра недовольно машет рукой, и эйрскрин гаснет. После встречи с нашим отцом она пребывает в дурном настроении.
– Фрей, не могу поверить, что ты все забыла!
В детстве Рафи научила меня устаревшему французскому. Поэтому я могла вести светскую беседу с гостями, не заставляя ее чувствовать себя неловко. И тогда не обязательно было знать неправильные глаголы.
Потому что неправильные глаголы никому не нужны.
– Рафи, никто не будет меня проверять. Уверена, Палафоксы даже не знают, что ты говоришь по-французски!
– Они все знают обо мне. Помнишь нашу поездку в Монтрё?
Взмахом руки она снова включает экран. Перед нами появляется новостной канал, где улыбающаяся Рафи позирует с детишками в школьной форме на фоне парящего снежного сада. Она выглядит очаровательной, уверенной в себе и совершенно не похожа на ту, кто стал бы коверкать местную грамматику.
Мои же воспоминания из этой поездки связаны не со школьниками. Я пряталась в нашем гостиничном море все то время, пока моя сестра и отец встречались со знаменитостями. А после ее место перед вежливой толпой заняла я, нацепив на себя шубу из искусственного меха поверх бронежилета. Приманка для скрывающегося в снегу убийцы.
Поэтому путешествия для меня не несут никакого веселья. Я все так же вынуждена прятаться, только пространства становится меньше.
Я падаю на свою кровать.
– Сама виновата, нечего было выпендриваться.
– А нечего было говорить ему, что ты хочешь поехать!
– Мои слова не имеют значения. – Я смотрю на Рафи – пусть даже не думает отрицать.
Она отводит взгляд.
– Ладно. Это он виноват. Если бы люди доверяли ему, Палафоксам не понадобилась бы заложница.
Мне остается только пожать плечами. Так оно и есть – такова его сущность.
Но та отважная часть меня, что осмелилась заговорить перед нашим отцом, действительно хочет это сделать.
Рафи ничего не понимает. Она каждый день очаровывает людей, делает все возможное, чтобы жители Шрива не только любили, но и боялись нас. А все мои долгие годы тренировок свелись к двум минутам и четырем секундам – столько времени ушло у меня на спасение ее жизни.
– Мне нужно это сделать, Рафи.
Она шепчет в ответ:
– Чтобы помочь ему? Он ведь даже не замечает тебя.
Уязвленная в самое сердце, я отворачиваюсь. Она никогда не произносила этого вслух.
– Я хочу чувствовать себя полезной.
Рафи вздыхает:
– Ты ненавидишь его не так сильно, как я.
Подобное обвинение я слышу уже давно. Но Рафи легче ненавидеть нашего отца – он-то признает ее существование.
– Я ухожу не навсегда. По словам Доны, обеспечение безопасности руин продлится два месяца.
– Обеспечение безопасности руин? Если хочешь обмануть Палафоксов, то перестань хотя бы изъясняться как военный советник. – Рафи подходит к окну и смотрит на сад. – Почему люди воюют за этот ржавый мусор, мне никогда не понять.
– Всем нужен металл. Мы не можем снова рыть ямы в земле.
– Потому что таким образом ржавники практически уничтожили весь мир, – цитирует она. – Может быть, в режиме Красоты и было разумное зерно. Если бы все по-прежнему оставались пустоголовыми красавцами, не было бы всех этих войн.
Я смеюсь над ней – должно
