Тайная война Разведупра - Михаил Ефимович Болтунов

«Показания, — напишет Звягинцев, — о его (Мрочковского. — Авт.) шпионской деятельности в пользу немецкой и французской разведок были выбиты еще до войны у осужденных к расстрелу руководителей Разведупра Красной армии Берзина, Никонова, бывшего заместителя начальника 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР Валика, бывшего руководителя отделения фирмы “Востваг” в Монголии Дайнлундера и других.

Суть обвинений сводилась к тому, что Мрочковский расшифровал сеть наших коммерческих предприятий за границей перед иностранными разведками, а возглавляемая им фирма “Востваг” оказалась “засорена шпионами”. Обвинение было основано на предположениях и общих фразах.

В обвинительном заключении, например, отмечалось, что бывшие руководители разведывательного управления активно использовали руководимую Мрочковским сеть коммерческих предприятий в своих вражеских целях, что Мрочковского, арестованного в 1939 году в Париже, выпустили из концлагеря при обстоятельствах, вызывающих подозрение».

Абсурдность этих обвинений, разумеется, понимал начальник Разведуправления генерал-лейтенант Филипп Голиков. Он приезжал в США в 1941 году во главе Советской военной миссии и трижды встречался с Мрочковским на квартире у исполняющего обязанности военного атташе полковника И. Сароева.

Стефан Иосифович в тот период находился на нелегальном положении. Однако Голиков не решился или не нашел нужным отстаивать перед НКВД Мрочковского. Там, в США, он принял решение о закрытии сети фирм МСКП. В частности, это подтверждается шифрограммой начальника военной разведки генерала Голикова в Центр от 31 августа 1941 года, в которой он сообщал: «Я велел Томсону (псевдоним Мрочковского. — Авт.) дело кончать». Никаких других документов, показывающих, на основании чего принято это решение, в архиве не было найдено.

Так рухнул 18-летний труд сотен людей, упорной работой и талантом создававших МСКП — глобальную сеть советских раз-ведорганизаций.

По свидетельству Фанни Мрочковской, которую муж привлекал к работе в качестве связника, через нее только в последние годы работы в Париже и в Нью-Йорке Стефан Иосифович передал в Разведуправле-ние 2 миллиона долларов наличными. Но теперь это было не в счет.

Оставалось только одно — решить проблему возвращения Мрочковского на Родину. Сделать это было крайне трудно. Шла Вторая мировая война, в США действовал режим военного времени, а Мрочковский находился на нелегальном положении, да еще с фиктивными австрийскими документами. И, разумеется, не имел визы на въезд в США.

Пришлось организовать задним числом его трудоустройство в советскую закупочную комиссию и также задним числом получать въездную визу.

Большую помощь в этом деле оказал посол Советского Союза в США М. Литвинов, имевший крепкие связи в Госдепартаменте.

В ноябре 1942 года Мрочковскому удалось одному выехать на Родину через Ближний Восток. В апреле 1943 года в Советский Союз убыла его семья. Однако, когда они приехали в Москву, Стефан Мрочковский уже сидел в подвалах Лубянки.

Он не признал ни одно обвинение. И о нем словно забыли. В ожидании суда советский разведчик и американский миллионер провел в тюрьме 9 (!) долгих лет.

Как писал тот же Вячеслав Звягинцев: «…Несколько недель интенсивных допросов, а затем, когда даже для следователей становилось очевидной беспочвенность обвинений, об арестованных напрочь забывали. Для них начиналась пытка ожиданием предстоящего суда, растягивавшаяся на годы.

Арестованные находились в полной изоляции, не зная, когда состоится и состоится ли вообще суд. Они не знали, что происходит на войне, живы ли их близкие. О судьбе арестованных родственникам тоже ничего не сообщалось. Для них такая неизвестность тоже была пыткой ожиданием».

Все это в точности перенес Стефан Мрочковский. 26 августа 1952 года наконец состоялся суд по его делу. Кроме обвинений в шпионской деятельности Стефану Иосифовичу вменили в вину антисоветскую пропаганду и агитацию, которую он якобы вел как за границей, так и после ареста среди сокамерников.

К тому же арестованный И. Гвоздь, который находился вместе с ним в одной камере, показал, что Мрочковский был недоволен своим арестом, говорил о хорошей жизни в США.

Суд признал Мрочковского виновным и приговорил к 15 годам лишения свободы с конфискацией имущества.

Трудно представить, что чувствовал в этот момент наш великий разведчик-нелегал. Отсидев 9 лет без суда, теперь он должен провести в тюрьме еще полтора десятка лет. К счастью, меньше чем через год приговор в отношении Мрочковского был отменен и дело прекращено. Он вышел на свободу.

Однако вскоре после освобождения его стали преследовать неудачи: Стефан Иосифович упал, сломал бедро, перенес четыре операции, остался калекой. У него стал развиваться атеросклероз, воспаление легких. С этих пор он уже не вставал с постели. Были парализованы органы речи. Но он слышал, понимал, что ему говорят, мог читать.

Жили они в квартире рядом с Драгомиловским химзаводом, где даже и здоровому человеку трудно дышать.

… Генерал Всеволод Соколов снял пальто, отряхнул с воротника дождинки и аккуратно повесил его на вешалку. Он собирался с духом. Что скажет он этому поистине великому разведчику, который без движения, без речи, забытый всеми, лежал в комнате, куда звала Фанни Марковна.

Соколов сделал несколько шагов по прихожей и открыл дверь в спальню…

«Мрочковские были очень взволнованы встречей со мной, — напишет он через несколько дней в докладе на имя начальника ГРУ. — Сам Стефан Иосифович понимал, откуда я, его глаза наполнились слезами. Он брал меня за руку. Она восклицала: “Что же вы так поздно пришли, ведь сейчас он вам уже ничем не может помочь”.

По ее словам, за 11 лет после освобождения Мрочковского никто из нашей службы не пришел и не поинтересовался их делами, здоровьем.

Мне было стыдно…»

ПО ИМЕНИ КСАНТИ

Спецпоезд Маршала Советского Союза Климента Ворошилова стоял на запасных путях под Могилевом. Шел седьмой день войны.

Позавчера за Оршей его поезд завернули обратно. Ворошилов ругался, кричал, но железнодорожник стоял на своем. Это был кряжистый, крепкий мужчина, лет пятидесяти, в форменной черной фуражке, куртке. Как оказалось, в Гражданскую войну он служил в Первой конной под началом у Ворошилова.

Своего командира узнал сразу — в гимнастерке, с синими кавалерийскими петлицами, Ворошилов точь-в-точь как на предвоенном портрете, который висит у них в красном уголке рядом с портретом Кагановича.

— Товарищ маршал! Климент Ефремович! — увещевал разбушевавшегося Ворошилова железнодорожник. — Как же я вас пропущу? На следующем перегоне немецкие танки. Мне же никто этого не простит. Ехайте обратно в Оршу.

Ворошилов кипел, но поделать ничего не мог. Железнодорожник прав — немецкие танки перерезали железную дорогу на Минск. И он несолоно хлебавши возвратился в Оршу, а потом в Могилев.

Ворошилов сидел за большим столом, установленном посреди вагона, перебирал телеграммы, которые выучил почти наизусть и слушал Шапошникова.

Борис Михайлович, бледный, больной, лежал