Всё не так - Миротвор Шварц

— И сейчас все было бы по-другому! — мечтательно и вместе с тем зловеще возгласил Фогель. — Никакой холодной войны, никакого противостояния с НАТО, никакого ядерного паритета, никаких дурацких церемоний вроде этого допроса. Германия правила бы миром, немецкий народ наслаждался бы мирным трудом и счастливой жизнью, а ты, славянский унтерменш Тарас Захарченко, лежал бы расстрелянный в канаве. Это в лучшем случае.

— Ну, вот видите, — спокойно ответил Тарас. — Вот мы с вами побеседовали об альтернативной истории. Я выдвинул свою версию, вы, гражданин Фогель — свою. Не сошлись во мнениях — бывает. Где же тут антигерманская деятельность?

— Перестаньте валять дурака, — сказал следователь уже более спокойным тоном. — Вы прекрасно понимаете, что подобная статья в журнале, который читает вся страна, не может не призвать миллионы советских граждан к сопротивлению существующему… порядку вещей. Пусть даже к сопротивлению мысленному.

— Я никогда и никого ни к чему не призываю, — покачал головой Тарас. — Я работаю в «Огоньке», а не в «Правде». Мои статьи — это не партийные директивы, а всего-навсего пища для ума. Информация к размышлению.

— Хватит! — ударил кулаком по столу Фогель. — Я вам сейчас тоже дам немного информации к размышлению, прежде чем отправлю в камеру. Ваш единственный шанс, Захарченко — это чистосердечное признание и раскаяние в вашем преступлении. Так или иначе, суд признает вас виновным непременно — но в случае раскаяния вы сможете рассчитывать на снисхождение. А если будете по-прежнему упираться — пеняйте на себя.

— Я не намерен признаваться в том, чего не совершал, — спокойно ответил Тарас. — А уж каяться и подавно. Мне никогда еще не было стыдно за содержание моих статей.

Не удостоив подследственного ответом, немец нажал кнопку переговорного устройства, чтобы вызвать конвоиров.

Тарас понял, что разговор окончен.

21:00

Минск

Улица Маяковского

Петя Грибусевич полулежал на диване, ел пирожки с повидлом, пил квас и слушал новый альбом группы «Шлехте Юнген Блау».

В эти минуты его отец, Николай Васильевич Грибусевич, всё ещё ломал себе голову, не зная, как поступить с разоблаченным шпионом. Которого следовало расстрелять за измену Родине — то есть при этом совершить акт антигерманской деятельности.

В эти минуты брат Пети, Антон Грибусевич, снова и снова мучительно прикидывал, как именно провезти в Германию документ, удостоверяющий наличие у него «неправильной» бабушки. Документ крайне нужный — и в то же время несказанно опасный.

В эти же минуты дядя Пети, Тарас Захарченко, находился в гестаповских застенках, и никакого шанса выйти оттуда на свободу у него не было.

А сам Петя полулежал на диване, ел пирожки с повидлом, пил квас и слушал новый альбом группы «Шлехте Юнген Блау».

Его отец, брат и дядя нашли в жизни свою дорогу — и добились немалых успехов. А Петя пока что плыл по течению.

И тем не менее им всем сейчас было плохо, а Пете хорошо.

Даже очень хорошо.

Рассказ второй

Страдания молодого Вальтера

9 мая 1988 года

21:00

Москва

Кооперативное кафе «Улыбка»

— Ну и как это называется? — поморщился майор вермахта Вальтер Шольц, сделав первый глоток.

— Это, мой забывчивый друг, называется «кофе», — саркастическим тоном ответил капитан гестапо Гельмут Фогель. — Я, конечно, понимаю, что с возрастом у каждого человека развивается склероз — но ведь тебе, Вальтер, нет еще и сорока пяти…

Хотя Шольц был старше своего приятеля лет на десять (не говоря уже о более высоком звании), но тем не менее первую скрипку в их дуэте играл именно Гельмут. Таков уж, наверное, закон природы — нагловатые и остроумные циники с привлекательной внешностью уверенно руководят, а скромные и тихие добряки с полнеющим животиком, лысеющей головой и очками на носу безропотно им подчиняются.

— Нет, Гельмут, это отнюдь не кофе, — покачал головой Вальтер. — И ты сам в этом непременно убедишься, как только осмелишься это… пойло попробовать.

— Гестаповца не устрашит ничто! — торжественным тоном произнес Фогель, улыбаясь лишь уголками губ. — А уж тем более чашка какого-то кофе, не угодившего некоему майору интендантской службы…

И Гельмут величавым движением поднес принесенную официантом чашку ко рту, а затем столь же величаво из этой чашки отпил… после чего выражение его лица несколько изменилось. Ему явно хотелось выплюнуть выпитое обратно — но Фогель все же пересилил себя и довел глоток до конца.

— Ну и гадость! — скривился Гельмут, вновь обретя способность говорить. — Да, Вальтер, на этот раз ты оказался прав. Действительно, это не кофе. Это какая-то бурда, которая годится разве что для свиней. И зачем мы только сюда пришли?

— А ведь я предлагал пойти в офицерскую забегаловку, — заметил Вальтер.

— Я наивно полагал, — пожал плечами Фогель, — что в кафе мы хотя бы посидим с комфортом. Тем более что в кооперативном кафе ассортимент по идее должен быть лучше, чем в государственном.

— Дороже — да, — согласился Шольц. — Лучше — нет. Во всяком случае, на этот раз.

— А-а, да что тут поделаешь? — махнул рукой Фогель. — Что возьмешь с этих русских? Угораздило же меня сюда попасть…

— Я сюда попал уже давно, — заметил Вальтер. — Сразу после училища…

— Гитлера на них нет, — в сердцах сказал Гельмут, чуть понизив голос.

Впрочем, зал в кафе «Улыбка» был практически пуст, а до стойки, за которой стоял директор заведения, было достаточно далеко. Кроме того, из динамиков раздавалась популярная музыка.

Внезапно Вальтер захохотал.

— Смех без причины… — произнес по-русски Гельмут, с интересом глядя на поведение старого приятеля.

— Да нет, причина-то у меня есть, — ответил Шольц, немного успокоившись. — Я просто кое-что вспомнил. Гуляю неделю назад по Арбату, вижу каких-то «неформалов», как их тут называют. То ли металлистов, то ли люберов, то ли просто хулиганов — идут, короче, смеются, поют что-то, на окружающих — ноль внимания. А на скамейке сидят двое старичков. И один другому говорит: «Сталина на них нет». Совсем как ты сейчас…

— Тоже мне сравнение! — фыркнул Фогель. — Тем более что Сталин-то уже успел русскими… поруководить — да так, что они до сих пор помнят. А вот Гитлер так и не показал им, как выглядит загадочная мать некоего Кузьмы.

— Гитлер много чего не смог сделать, — меланхолическим тоном сказал Вальтер.

— Эх, если бы Гитлер сейчас был фюрером! — воскликнул Гельмут, после чего покосился в сторону стойки.

Впрочем, никто, кроме Шольца, его не услышал. Тем более, что в динамиках как раз начался припев известной песни из очень популярного фильма:

— Айне, айне, айне, айн моменто,

Айне, айне, айне сантименто…

Разумеется, в итальянской песне — и даже в псевдоитальянской — следует употреблять артикль «уно», а никак не «айне». Однако режиссер намеренно использовал именно немецкое слово, дабы таким образом тонко намекнуть на несколько противоестественную дружбу Германского Рейха с фашистской Италией. Официального же объяснения от создателей картины никто даже не потребовал — в конце концов, текст песни так или иначе был совершенно бессмысленным.

— Подумай только, Вальтер, — продолжил Фогель, — как это было бы великолепно! Ну разве при Гитлере посмел бы какой-нибудь славянский ублюдок принести нам такую гадость вместо кофе? Да его бы за такое немедленно выпороли до полусмерти, после чего отправили бы спать не в теплый сарай, как обычно, а в холодный карцер — и притом без ужина! А этот мерзкий еврей, — Вальтер едва заметно кивнул головой в сторону директора кафе, — и вовсе не оскорблял бы наших арийских взоров своим жалким существованием…

— Думаешь, их бы всех отправили в Израиль? — понимающе кивнул Шольц.

— Или в Израиль, или куда-нибудь еще… — немного загадочным тоном ответил гестаповец.

— Ох, Гельмут, Гельмут, — покачал головой Вальтер. — И как ты можешь с такими убеждениями жить? Просыпаться по утрам, ходить на работу, смотреть в глаза людям, наконец?

— А ты? — лукаво прищурился Фогель.

Ответил Шольц не сразу. В конце концов, он тоже был убежденным национал-социалистом, и тоже относился к Адольфу Гитлеру с благоговением. И все же взгляды Гельмута казались Вальтеру слишком уж… радикальными.

— Настоящий национал-социалист, — заговорил наконец Шольц, — это прежде всего патриот Германии. Долг верного члена национал-социалистической партии состоит в том, чтобы всемерно бороться за величие Рейха и поддерживать гегемонию своего отечества в Европе и Азиатской России…