А может, это просто мираж… Моя исповедь - Наталия Валерьевна Гулькина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моего братишку звали Павлик, и я смеялась и дразнила его: «Павлуха — два уха». Он был пухленький, лопоухий, белобрысый, но самый красивый. Вот только ноги у него были колесом. Они не выпрямлялись у него очень долго, и меня это всегда смешило. Мама с папой Володей делали ему массаж, и постепенно ножки выпрямились.
Отчим был красивый и добрый, но любил закладывать за воротник и дико ревновал маму. В угол меня стали ставить гораздо чаще. Я могла стоять там часами. Мне даже горшок рядом оставляли. Я в него запускала резиновые игрушки, потому что мне было скучно. Тогда я думала, что своих детей никогда не буду наказывать и ставить в угол. Собственно, я их и не ставила, а, наверное, зря… Когда родители приходили, я вскакивала и вставала носом в угол, вроде как я все время там стою. А так я не уходила далеко из этого угла, сидела рядом, играла, рисовала. Пару раз на обоях нарисовала — мне за это влетело. Угол — это было мое коронное место. Временами я чувствовала себя чужой в семье, мне казалось, что братика все любят, а меня — нет. Так и жили.
Вскоре у деда закончилась командировка, и они с бабушкой вернулись в Москву. Мы всем семейством приехали к ним в гости в Рублево. Был большой праздник, все были счастливы!
— Мы приехали насовсем. Как ты тут, доченька?
— Бабуля, мне без тебя было так плохо, я скучала, — произнесла я и расплакалась. Она меня приголубила, и я, успокоившись, пошла играть во двор. Когда я вернулась, бабушка встретила меня со словами:
— Хочешь — живи с нами. Мы же столько лет жили вместе!
Мама не стала возражать.
Я переехала жить к ним в поселок городского типа Рублево. Мы жили в огромной коммуналке на четыре семьи. Через какое-то время мама разошлась со своим мужем, не выдержав его трудного характера. И она снова вернулась жить в Рублево.
Жизнь в Рублеве
Сколько чудесных дней, месяцев и лет я провела в этом прекрасном поселке! Можно сказать, что это была одна большая деревня, где все знали друг друга: кто с кем сошелся или разошелся. Если свадьба, то собирались по сто человек в кафе, а все дети поселка стояли на улице, смотрели в окна и кричали: «Горько!» Если кто-то умирал, то хоронить шли всем миром, бросая под ноги еловые ветки. Играл духовой оркестр, друзья несли гроб, а родственники шли сзади, обливаясь слезами, за ними шел почти весь поселок, все сопереживали друг другу. Затем были поминки, но нас, детей, уже не пускали туда, и мы бежали за гаражи играть в прятки.
Оставшись в одиночестве, маме пришлось отвоевывать свое место под солнцем и судиться за жилплощадь. А я продолжала жить с бабушкой и дедушкой всё в той же коммунальной квартире на улице Советской в пятнадцати минутах ходьбы друг от друга. У нас был свой сад и большой огород, где росло буквально все. Вокруг домов росли яблони, вишни а также слива, крыжовник, малина. Бабуля любила сажать розы, пионы, тюльпаны. Больше всего я ненавидела полоть сорняки у клубники. Каждое утро мне давали таз, чтобы я шла собирать ягоду. Две — в таз, три — в рот. Потом с бидоном на груди я залезала по лестнице на самый верх раскидистых вишневых деревьев и подолгу сидела там, поедая вишню, поклеванную воробьями, так как там она была самая крупная и сладкая. Наше большое окно выходило прямо в этот вишневый сад. Бабушка из комнаты увидит меня и кричит:
— Хватит есть, собирай вишню.
— Да я собираю, это просто плохие, они клеваные.
— Ну, если клеваные, то ешь.
С другой стороны дома у нас был сад, где росли сливы, смородина, малина. Там же стоял сарайчик, в котором у деда хранились грабли, лопаты. Был погреб, где стояли банки с соленьями и вареньями, бочки с огурцами. Бабушка с дедом заготавливали на зиму запасы для всей семьи. Помню, как мы заворачивали в газету каждый зеленый помидор и клали в диван, туда, где обычно держат постельное белье, а у нас там хранились помидорчики и потихоньку дозревали. На Новый год у нас на столе всегда были спелые помидоры.
Бабушка рассказывала — когда моя мама была девчонкой, у них были свои поросята и корова. Мама даже на свинье каталась, настолько большие они вырастали, и было очень жалко, когда подходило время резать скотину. Все плакали, потому что привыкали к животным, и есть их уже не могли: мясо и сало продавали. Со временем от живности отказались, и остались только сады и большущий огород, на котором скучать никому не приходилось…
В общем, все у нас было свое, и в дополнение к этому дед каждую пятницу приносил с работы «заказ», который ему полагался как сотруднику Госплана СССР. Там всегда была баночка красной икры, соленая или копченая рыбка, кусок свежего мяса, палка копченой колбасы или кусок буженины. И если для многих советских людей это было пределом мечтаний, то меня ничего из вышеперечисленных деликатесов не волновало. Меня не могли заставить съесть ничего из этого набора, у меня совсем не было аппетита. Я была жутко худая — кожа да кости. Чего только в меня не пихали, включая гадкий рыбий жир! Родителей очень заботило мое здоровье, и они всегда старались меня накормить. Мне же было хорошо и так — я с утра до вечера носилась по улице: прятки, салки, мяч, бадминтон, скакалки!
Никогда не забуду один случай, как бабушка застукала меня за процессом выливания тарелки борща в форточку. А дело было так: бабуля в очередной раз позвала меня со двора обедать. Накрывала она
