Любовь в облаках - Барбара Картленд

Отец сидел там же, где она оставила его, в старом кожаном кресле, а на его губах была улыбка, которая сказала Чандре, что он находился в состоянии едва ли не райского блаженства.

— Ваш чай, сэр, — произнесла Эллен, ставя поднос на стол возле кресла.

— Спасибо, Эллен. Думаю, что мисс Чандра уже сообщила тебе радостное известие?

— С одной стороны, это радует, сэр, — ответила Эллен, — однако, с другой стороны, хорошо ли вы подумали о том, сколько сил вам для этого потребуется?

— Я думал о том, что это будет одно из самых интересных путешествий в моей жизни, — произнес профессор с видимым удовлетворением.

— Я просто прикинула в уме, сэр, — продолжала Эллен так, словно профессор ничего не сказал, — что минул добрый десяток лет с тех пор, как вы совершили подобное путешествие в последний раз. Тогда, если вы потрудитесь припомнить, вы отправились в Сикким.

— Ах да, я помню это очень хорошо! — сказал профессор. — Это была удивительная поездка, хотя результат был не совсем тот, что я ожидал, Он перевел взгляд на Чандру и проговорил:

— Если ты помнишь, я привез несколько небольших буддистских рукописей, которые сейчас хранятся в библиотеке министерства по делам Индии, однако они не столь древние, как мы надеялись.

— Когда я читала их несколько лет назад, папа, мне показалось, что они не представляли собой особой ценности, — ответила Чандра, — по крайней мере с точки зрения коллекционера, поскольку относятся к более позднему периоду.

— Все это было десять лет назад, сэр, — продолжала упорствовать Эллен.

— Верно, Эллен, десять лет назад! — согласился профессор. — И все-таки я чувствую в себе достаточно сил, чтобы отправиться в Непал.

— Надеюсь, что вы будете такого же мнения, когда доберетесь туда, сэр, — язвительно произнесла Эллен и, чтобы не продолжать спор, в ходе которого она могла сказать вещи, о которых потом придется пожалеть, заторопилась к выходу из кабинета.

Профессор улыбнулся.

— Эллен всегда хотелось укутать меня в одеяло и никуда не пускать. В этом она ничем не отличается от твоей покойной матери. А вот ты, моя дорогая, мыслишь более логично.

Ты понимаешь, что такая возможность представляется лишь раз в жизни и ничто не заставит меня отказаться от нее.

— Нет, я понимаю, — ответила Чандра, — и сознаюсь, что и сама испытываю радостное предвкушение от того, что у нас есть шанс заполучить манускрипт Лотоса.

— Ты сможешь помочь мне перевести его, — сказал профессор, — и, наверное, это будет такая работа на санскрите, которая на деле захватит воображение современного мира.

— Это было бы настоящее чудо, — тихо проговорила Чандра. В ее голосе слышалась скорее грусть или даже горечь, чем радость.

Она знала, как мало интереса вызвали те переводы, которые ее отец уже сделал. Для нее они были полны глубоких, прекрасных, вдохновляющих мыслей, способных воодушевлять и звать к звездам умы тех, кто их понимал.

Для нее самой работа ее отца, которую с пренебрежением кое-кто называл «бессмысленной возней с пыльными старыми книгами», открывала новые горизонты и знакомила с великими духовными учениями.

Протянув руку, профессор бережно взял обе ее ладони в свою.

Девушка неподвижно стояла рядом с отцом.

— Ты была мне хорошей дочкой, Чандра, с тех пор, как умерла твоя мать, — произнес Уорделл. — Мне так не хватает ее. Мне не хватает ее все больше с каждым днем, но у меня есть ты, и это очень помогает.

— Я очень рада этому, отец, — ответила Чандра, — и что бы там ни говорила Эллен, ты должен отправиться в это путешествие. Ты уподобишься Ясону, ищущему Золотое Руно, и даже если к тому времени, когда ты туда доберешься, рукописи там не окажется, с тобой все равно останется предвкушение открытия и радость научного поиска.

Отец кивнул головой, и когда она посмотрела на него, ей показалось, что в его глазах зажегся новый свет и он словно помолодел.

Старея, человек начинает жить надеждой. Это главное, что остается у него в жизни, подумала она про себя. А с другой стороны, без надежды нельзя жить в любом возрасте.

Это куда лучше, чем любое снадобье, которое может прописать доктор.

Она сжала ладонями руку отца и сказала:

— А теперь я поднимусь наверх, в мансарду, папа, и посмотрю твои вещи, которые мы с мамой убрали туда, когда ты вернулся из поездки в Сикким. Мы переложили их нафталиновыми шариками, и поэтому они должны сохраниться такими же, как и тогда, когда ты надевал их в последний раз. К тому же ты не прибавил в весе, так что эта одежда будет тебе в самый раз.

Профессор рассмеялся и похлопал себя по животу.

— Да уж. Животиком я пока еще не обзавелся, и лошади будет нетрудно нести меня по горам.

— Мне бы хотелось, чтобы ты вел дневник, куда записывал бы все, что происходило за день, — сказала Чандра. — Чтобы я могла прочитать его, когда ты вернешься, и, несмотря на то что я осталась здесь, в Англии, мне будет казаться, что я путешествую вместе с тобой.

— Такие путешествия не для женщин, — произнес ее отец таким тоном, словно очень сожалел о том, что дочь не может отправиться с ним.

— Ты не говорил это, когда мама настаивала на том, чтобы поехать с тобой в Сикким, — ответила Чандра. — И не забывай, что я ездила с тобой в Индию тем летом, когда на равнинах стояла страшная жара.

— Ты отлично перенесла то путешествие, — подтвердил профессор, — даже несмотря на твой юный возраст.

Открыв дверь, Чандра задержалась на пороге.

— Папа, — вполголоса начала она, — наверное, нет смысла просить лорда Фроума, чтобы он разрешил мне поехать с тобой? В конце концов такая важная персона, как ты, имеет право на помощника. Если хочешь, я могла бы исполнять роль твоего личного камердинера.

Профессор добродушно усмехнулся.

— Всю свою жизнь я обходился без камердинера, но, конечно же, я бы с удовольствием взял тебя в качестве помощника! Однако думаю, что разговаривать об этом с Фроумом будет бессмысленной тратой времени. Он последний, к кому я обратился бы с подобной просьбой.

— Почему последний? — полюбопытствовала Чандра.

— Да потому что он имеет репутацию женоненавистника, — ответил профессор. — Я слышал много всяких разговоров на эту тему, и все сводится к одному: якобы он начал путешествовать по миру из-за того, что какая-то женщина разбила ему сердце.

Чандра шагнула назад в кабинет.

— Как это очаровательно! — произнесла она. — И ты знаешь, кто была эта женщина?

— Не имею об этом ни малейшего представления, — ответил профессор. — Фроум очень независимый человек, сам себе хозяин. Гордый и резкий, он редко ладит с кем-либо. А уж с женщинами в последнюю очередь. Вот и все, что я о нем знаю.