Девушка у обрыва - Вадим Шефнер

Из юности

Однажды ранней осенью мы шли с Андреем по берегу залива. Поравнявшись с лодочной станцией, Андрей сказал:

– Возьмём лодку. Давно мы с тобой не катались на лодке.

Мы взяли шлюпку и стали выгребать в залив. Мимо нас проходили яхты, прогулочные электроходы, а мористее видны были не спеша идущие морские пассажирские корабли, грузовые суда и большие парусники. Эти парусники были очень красивы – совсем как на старинных гравюрах. Только на них не было команды: паруса поднимались и убирались специальными механизмами, которыми управлял КАПИТАН [13]. Парусники эти перевозили несрочные грузы и вполне себя оправдывали. Правда, иногда из-за чрезвычайной сложности управляющего устройства с некоторыми из этих парусников происходили странные вещи. Они вдруг начинали блуждать по морям, не заходя ни в какие порты. Такие блуждающие корабли были опасны для мореплавания, и их старались выследить и обезвредить, что было не так-то просто. У КАПИТАНов вырабатывался эффект сопротивления, и они норовили уйти от преследования.

Мы с Андреем гребли всё дальше в залив. Двухпалубный атомоход прошёл недалеко от нас, подняв большую волну. Андрей замешкался с вёслами – грёб он плохо, но я успел поставить шлюпку носом к волне. Нас тряхнуло, немного воды перелилось через борт, но всё обошлось благополучно.

– Могло кончиться и хуже, – сказал я Андрею. – Мы могли очутиться в воде, а ты ведь до сих пор не умеешь плавать. Как это странно: изучаешь воду, делаешь с ней опыты, а плавать не умеешь. Может быть, ты хочешь усмирить бури и штормы?

– Нет, бури и штормы останутся. Но вода, по моему убеждению, со временем станет слугой Человека. И время это, быть может, не так уж далеко.

Я промолчал. Я давно знал, что вода – пунктик Андрея, и не хотел с ним спорить.

– К такому выводу можно прийти не только исследовательским, научно-техническим путём, но сама логика жизни говорит об этом, – продолжал Андрей. – У Человека есть друзья: металл, камень, дерево, стекло, пластмассы – друзья верные и испытанные. Но Человечество растёт, ему нужен новый сильный Друг и союзник. Такого друга у него пока нет. Зато у него есть враг – вода. Вода – враждебная стихия, вода антистабильна.

– Вода – это и есть вода, и ничего с ней не сделаешь, – вставил я словечко.

– Но когда Человек подчиняет себе сильного и опасного врага, то именно этот сильный и опасный враг становится самым верным и надёжным союзником. А Человеку нужен сейчас великий новый союзник. Только подчинив себе воду, Человек станет полным властелином планеты.

– Мели, Емеля, твоя неделя, – сказал я Андрею, – выслушав его слова.

– Какой Емеля? – удивился Андрей.

– Просто есть такая старинная поговорка. Не буду тебе её расшифровывать.

В то время я уже серьёзно интересовался историей литературы и фольклором XX века и имел на этом пути несомненные успехи. В старинных книгах я выискивал древние поговорки, пословицы, прибаутки и выписывал их в отдельную тетрадь. Кроме того, я изучал Поэтов XX века, надеясь со временем написать о них историческое исследование. Одновременно я работал над моим любимым детищем – СОСУДом.

Одиннадцатые и двенадцатые классы в нашей школе были специализированные, и после окончания десятого класса я пошёл на гуманитарное отделение. Андрей же – на техническое. Мы по-прежнему отправлялись в школу вместе, но, придя в неё, расставались до конца учебного дня. Мы, как и прежде, были с Андреем дружны, вместе ходили в театр и кино, а во время летних каникул вместе путешествовали то по Америке, то по Австралии, то по Швеции. Но лучше всего сохранились в моей памяти наши совместные прогулки по родному городу. Мы бродили и по старинным улицам, сохранившим свой вид в неприкосновенности с XX века, и по Новому городу, где высились новые здания, казавшиеся мне тогда очень высокими, – ведь аквалидного строительства ещё не было.

Раз, проходя мимо одного здания, я заметил у входа надпись:

«ОРФЕУС (Определитель Реальных Фактических Естественных Умственных Способностей)».

Я давненько уже хотел проверить свои умственные возможности, в широте которых я, при всей своей скромности, не сомневался. Поэтому я шутливо предложил Андрею:

– Давай зайдём сюда, узнаем, на сколько баллов тянут наши умы.

– Зайдём, если тебе хочется, – согласился Андрей. – Только я не очень верю в точность этого агрегата.

– Может быть, ты боишься, что кто-то из нас окажется потенциальным идиотом? – поддразнил я его.

– Всё возможно, – ответил Андрей. – Иногда я чувствую себя таким глупцом…

Мы вошли в помещение, и вскоре нас повели каждого в отдельную комнату, обставленную какими-то приборами. Ассистент подвинул мне кресло, надел мне на голову какой-то пластмассовый шлем с проводами.

– Думайте о том, что вас больше всего интересует и о чём вы чаще всего размышляете, – сказал Ассистент.

Я стал думать о своём любимом детище – СОСУДе, и вскоре на приборах задвигались стрелки, вспыхнули лампочки. Затем Ассистент подошёл к какому-то экрану, поглядел на него – и выключил всю механику.

– Готово, – сказал он. – У вас уклон к систематике.

– А сколько у меня баллов?

– Четыре балла. Совсем неплохо.

– Как, всего четыре балла?! – возмутился я. – Это при десятибалльной-то системе! Это ошибка. Очевидно, ваш ОРФЕУС нуждается в ремонте.

– Четыре балла – совсем не плохая оценка, – возразил мне Ассистент. – Есть много людей, которым ОРФЕУС даёт гораздо меньшую оценку, и они работают в области науки, искусства и литературы и считаются умными людьми. А Режиссёры и Сценаристы зачастую имеют по ОРФЕУСу оценку «единица», однако вы смотрите их фильмы, да ещё похваливаете.

– Это ваше утверждение лишний раз убеждает меня в неточности вашего агрегата. Если Кинорежиссёр ставит картины, а Критик пишет о них статьи, то это одно уже доказывает, что ОРФЕУС ошибся, поставив им единицу.

– Это ничего не доказывает, – возразил Ассистент. – Можно быть глупым Учёным и можно быть мудрым работником ассенизационной системы.

– А даёт ваш ОРФЕУС кому-нибудь высокие баллы? – поинтересовался я. – Ставит он восьмёрки, девятки, десятки?

– Десяти баллов со дня его изобретения ОРФЕУС никому не присуждал. Десять баллов – это состояние гениальности. Гении не так часто рождаются. Уже девять баллов – преддверие гениальности… Вы знаете историю жизни Нилса Индестрома?

– Я знаю Теорию Недоступности. Мы её проходили в восьмом классе. Неужели вы думаете, что если ваш ОРФЕУС поставил мне четвёрку, то я настолько туп, что не знаю ТН Индестрома!

– Никто не сомневается, что вы знаете ТН, – успокоил меня Ассистент. – Я просто хочу напомнить вам историю его жизни. Тридцать лет назад в маленьком шведском городке Ультафиорде на сетевязальном заводе работал наладчиком станков молодой Рабочий. У него было минимальное земное образование – двенадцатилетка с техническим уклоном. В свободное от работы время юный Ниле посещал теоретические курсы общей физики, а также читал книги по квантовой теории, космографии и сопромату. Кроме того, в уме он мог делать столь сложные и быстрые подсчёты, что обгонял кибернетическую машину среднего класса. Он готовился в вуз, но, отличаясь крайней скромностью, не спешил подавать туда заявление. Однажды товарищи, зная его чрезмерную скромность и необычайные способности, чуть ли не силком затащили Нилса к ОРФЕУСу, который присудил ему девять баллов. Вскоре Индестром был принят на второй курс Академии Высших Научных Знаний. Через два года он создал Теорию Недоступности. Памятники, воздвигнутые ему, стоят во всех крупных городах мира.

– Я всё это знаю, – сказал я. – Но мне всегда казалось странным, что ставят памятники творцу негативного закона.

– Мудрость может быть и негативной, – возразил Ассистент. – Тем более что ТН, при всей своей негативности, играет положительную роль. Она предостерегает Человечество от напрасных попыток прорваться к Дальним Звёздам. Индестром спас много человеческих жизней. Так что памятники свои он заслужил.

Я вышел в приёмный зал и стал ждать Андрея. Он почему-то задержался в своей испытательной комнате. Мне пришлось ждать его чуть ли не час. Наконец он вышел в сопровождении своего Ассистента и ещё каких-то двух пожилых Людей профессорского вида.

– Идём, – сказал он мне. – Кончилась эта пытка.

Мы попрощались с работниками испытательной станции, и мне показалось, что все они прощаются с Андреем чересчур уж почтительно, не по его возрасту. Один из Профессоров даже проводил его до подъезда.

– Что это тебя так долго испытывали? – спросил я Андрея.

– Давали разные дополнительные задания и анкеты. Совсем замучили. И вели зачем-то переговоры с нашей школой. И ещё звонили во Всемирную Академию Наук.

– Видно, их ОРФЕУС очень несовершенен, вот они и берут дополнительную информацию, – сказал я, чтобы утешить Андрея. – Мне этот ОРФЕУС дал всего четыре балла, это явная ошибка.