Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С возвращением!
Мамин голос. Радостный, влюбленный, смущенный и горделивый, как будто публичное проявление чувств – верх непристойности, а значит, она снова и снова совершает подвиг, позволяя глубочайшим тайнам показаться на поверхности.
Раньше я старался опередить всех и первым поприветствовать хозяина дома, вернувшегося домой. Теперь моя старательность не имеет смысла, стало быть, нет нужды торопиться: пусть минутная стрелка совершит ещё один оборот. Или два.
Сенатор выглядит усталым. И довольным. Наверное, переговоры или какое-то другое мероприятие, на котором он присутствовал, завершились успешно. Хотя, вряд ли Джозеф Линкольн принимал гостей, тем более, коллег: слишком нейтрально и раскованно одет. Даже гольф-клуб требует большей тщательности во внешнем облике. Значит, дела если имелись, то скорее личные, нежели общественные.
– О, Фрэнк! Ты-то мне и нужен.
Надо же, меня заметили. Не прошло и полгода.
– Позволишь украсть своего сына ненадолго?
Сегодня поцелуя удостаивается мамина верхняя губа. Это прямая противоположность прелюдии. Вот если бы сенатор куснул нижнюю…
– Как пожелаешь, дорогой.
В такой момент Элена-Луиза с легкостью отдаст все, что угодно. По первому требованию. Тем более, вещь ненужную и бесполезную.
– Пойдем, прокатимся.
Сенаторский «фалькон» стоит прямо у крыльца и выглядит чуть потускневшим. Итак, дела точно были личными: машина выкачена не из гаража, а прошла дорогу. Довольно долгую, кстати.
– Садись вперед.
Как можно отказаться от поездки на шикарном авто и с личным водителем в лице сенатора Санта-Озы? Любой бы на моем месте визжал от восторга. Да и я…
Сердце все равно замирает. Даже сейчас, когда злиться получается успешнее, чем радоваться. Если задуматься, мне не так уж часто выпадал случай побыть с Джозефом наедине. А по личному приглашению – и вовсе ни разу. Он никогда не старался притворяться моим отцом. Прилежно спрашивал, как идут дела, но всегда довольствовался короткими, ничего не значащими ответами. Следил, чтобы у меня было все необходимое для игр и учебы, но пожалуй, не пробовал размышлять о том, чего я хочу на самом деле. А может, просто терпеливо ждал. Первого шага с моей стороны. Ждал, что однажды я назову его…
Совершу невозможное, то есть.
Для меня ведь слово «папа» означало ужас. Воскрешало в памяти кошмар вечных склок, ссор, оскорблений и рукоприкладства. Да, не в мой адрес. Меня отец никогда не трогал. Зато маму не щадил. Нуждалась ли она в защите? Семилетнему ребенку этого было не понять никакими силами. Я и теперь не уверен. Моей рукой вела в тот день странная, шальная мысль: а что случится, если животная агрессия, которая вдруг так ярко запылала в Андре Дюпоне, вдруг вырвется наружу? Одно дело, если обрушится на маму или меня: мы же оба одно целое с отцом. Семья. Нам нестрашно. Но за дверью дома мир продолжается. И в нем живут люди, которых наша боль не должна была коснуться. Ни за что на свете.
– Как проходят каникулы?
– Нормально.
– Отдыхаешь хорошо? Элена сказала, что последние дни ты проводишь с книгами.
– Готовлюсь к дипломной работе.
– Уже выбрал тему?
– Не окончательно.
– Тебе нравится изучать общественные науки?
Не знаю. Не думал. Нужна какая-нибудь ерунда, чтобы отвлечься, вот и все.
– Они ничем не хуже других.
– Но ты не питаешь к ним особой склонности?
Признаться? Сказать, что выбрал это факультет неслучайно? Наверное, Джозефу такой ответ польстит. Да, я хотел быть похожим на… Вернее, хотел быть готовым к самому главному дню своей жизни. И не посрамить доброе имя, что называется.
– Преподаватели не жалуются.
В усах сенатора мелькнула и спряталась улыбка.
– Ты не должен делать то, что тебе не нравится.
Красиво сказано. Со всем спокойствием и уверенностью уважаемого человека. Только напутствие слегка запоздало, не правда ли?
– Я не знаю, что мне нравится.
– А вот это достойно сожаления.
«Фалькон» скользит над поверхностью дороги все плавнее и мягче, значит, мы поднимаемся в горы по серпантину пасо Серро. Интересно, зачем?
– У меня ещё вся жизнь впереди. Хватит времени для размышлений.
– На некоторые вещи не стоит тратить слишком много усилий.
Намекает на бессмысленность моих стараний? Так можно было давным-давно разрушить мечты. Несколько слов правды меня не убили бы, зато избавили бы от нынешних мучений. А много ли милосердия в многолетнем обмане?
– Я постараюсь так и поступать. В будущем.
Ещё один поворот, на аллею, деревья по обе стороны которой смыкаются ажурным потолком над нашими головами.
Узкая, рассчитанная на одну машину. Посыпанная речным песком, ещё не успевшим потерять блеск. И дом, в конце пути восстающий из зелени, тоже новехонький. С иголочки. Не беленый, как это принято в имениях ниже по склону, а облицованный камнем. Грубовато обтесанным, шершавым, невзрачным… И абсолютно искусственным. Как и плитки дорожек под ногами. Оконные рамы того же рода. Пластиковые. Кому бы ни принадлежал этот дом, он стоит целое состояние. Нет, даже больше.
– Нравится здесь?
Сенатор, покинувший машину чуть раньше меня, присел на капот, раскуривая сигару. Своего любимого сорта, с тонким ароматом черного перца.
– Шикарно.
Думаю, ничем подобным не могут похвастать большинство наших вполне богатых знакомых. Может, и вовсе никто. По крайней мере, я, пока меня ещё рады были встречать в благородных домах Санта-Озы, нигде не видел столько роскоши за один раз.
– Он твой.
Я повернулся к сенатору лицом только через минуту. Или пять. После того, как эхо услышанных слов наконец-то донесло свой смысл до моего сознания.
– Как это, «мой»?
– Подарок. К совершеннолетию.
Нужно что-то сказать в ответ. Обязательно нужно. Только пристойных слов в запасе почему-то не оказалось, поэтому молчу. Растерянно и смущенно.
– Тебе скоро понадобится собственный дом, не успеешь и оглянуться. На первых порах будет, куда привести девушку, а потом… Впрочем, решать будешь сам.
Не очень-то походит на любовное гнездышко. Скорее, на гнездо. Семейное. Но стоит ли понимать слова сенатора, как пожелание остепениться?
– Я ещё не думал о…
– Знаю. Элена говорила.
А что ещё она рассказывала обо мне такого, что мне самому не слишком хорошо известно? Предупреждала, например, что в гневе я могу быть угрозой? Или все-таки предпочла сохранить маленькую семейную тайну?
– Со мной мама говорила о работе.
– А именно?
– Что пора начинать строить карьеру.
Колечко дыма поднялось в воздух и растаяло, на мгновение затуманив взгляд Джозефа.
– Она права. Можно было начать даже раньше.
– Нужно делать выбор. Это трудно.
– Разумеется. Поэтому тебя никто не торопит.
Сигара вздохнула и потухла. Сенатор убрал недокуренный сверток
