На волшебном балу - Джулия Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чувство, несомненно, взаимное, решила она, перехватив его мрачный взгляд.
Состояние стабильное, — сказал он. — Если вас это волнует.
Я не хочу, чтобы он умер, — я уже говорила.
А я уже сказал, что это очень похвально, — фыркнул он. — Неужели у вас не нашлось ничего получше надеть к обеду?
— Нет, — отрезала Лаура. Знай, она, что он здесь, настояла бы, чтобы обед подали ей в комнату. Он последний, с кем она предпочла бы общаться. Открыв книгу, она начала читать. К ее облегчению, нежеланный сотрапезник вернулся к изучению своих бумаг.
Обед, по мнению Лауры, длился долго, до бесконечности. Одно блюдо за другим, да еще в такой обременительной компании. Единственной компенсацией была сама еда, на редкость вкусная. Подобрав последние капли восхитительного соуса, поданного к замечательно приготовленному барашку, Лаура поняла, что за ней наблюдают.
— Вы всегда так много едите?
Какое ему дело? Ей нравилось есть. Всегда. Поиски утешения в еде, как это подавалось в журналах. Но ей все равно. Образ жизни у нее не сидячий, и, занимаясь интенсивным физическим трудом, она имела хороший аппетит.
«Крепенькая», как называла ее бабушка. Возможно, к среднему возрасту, она растолстеет.
Сейчас же, спокойно проглотив последнюю ложку, она коротко произнесла:
— Да.
И продолжила читать.
Алесандро сердито отвернулся. Ни одна из его знакомых женщин не позволяла себе уплетать за обе щеки. Хотя в ее бесформенных тряпках фигуру рассмотреть невозможно, при такой прожорливости вес ее должен быть чрезмерным. Он вернулся к докладу о рыночных условиях Южной Америки.
Пусть хоть размером со слона будет — ему без разницы.
На следующий день из больницы позвонили и сказали, что Томазо разрешено принимать посетителей. Алесандро с облегчением проводил Лауру к ожидающей машине. Когда она села, судорожно переплетя пальцы, он внезапно спросил:
Что такое с вашими руками?
Ничего. А что?
Раньше он не замечал. Но, поди, заметь, если стараешься по возможности игнорировать ее соседство.
Они покрыты царапинами.
А, заживет. За день до отъезда я вырезала ежевику в саду. — Она повернула руки ладонями вверх. Здесь руки тоже были исцарапаны, а сами ладони — в сплошных мозолях.
Что вы делаете с собой?
В ответ — равнодушный взгляд.
Я работаю. Вартон сам за собой смотреть не будет.
Но у вас есть ведь обсуживающий персонал?
Да, конечно — четыре горничные и столько же садовников!
Он вздохнул.
Ну ладно, теперь с теми деньгами, что я вам дал, вы можете позволить себе кого-то нанять в помощь.
Сомневаюсь, что у налоговой службы то же мнение, — сухо заметила Лаура.
То есть?
Ваш чек оплатил первые взносы за кредит взятый после смерти моих дедушки и бабушки.
Потому я его и приняла. Иначе порвала бы в клочки. Но… я буду до последнего бороться, чтобы сохранить Вартон. И вы получите свои деньги назад, синьор ди Винченцо, уверяю вас. Когда я, наконец, начну получать доход от превращения Вартона в гостиницу…
— Неужели кто-то согласится платить, чтобы там остановиться? — скептически отозвался Алесандро. — Это ж насквозь промокшая, гнилая дыра!
Она вздернула подбородок.
— Я отремонтирую его. И не стану продавать до последнего!
Он окинул ее странным взглядом.
Вы так привязаны к этому месту?
Это мой дом.
Жестом он обвел окружающий пейзаж.
— При желании вы можете обрести новый дом здесь.
Ее лицо приняло обычное замкнутое выражение.
— Кроме того, — продолжил он, удивленно глядя на нее, — вам больше не придется волноваться о деньгах. Ваш дед с радостью даст вам все, что вы пожелаете.
В ее глазах загорелся злой огонек.
Очень жаль, что его сын не пожелал дать своей дочери единственное, что она в полной мере оценила бы, — признал бы ее существование.
Стефано был сам себе закон. Делал, что хотел. Он был…
— Негодяй, — закончила Лаура и вновь замкнулась в своей скорлупе. Агрессивная. Злая. Упрямая.
Знакомые эпитеты сами собой всплывали в голове Алесандро. Но к ним прибавился еще один, сочувственный. Откуда он взялся, Алесандро понять не мог. Он отмахнулся от него. Лауру Стов он жалеть не собирается.
В больнице он жестко инструктировал ее:
— Скажете что-нибудь, что огорчит Томазо, и сильно пожалеете, обещаю вам.
Лаура молча отвернулась. В последний раз она была в больнице у своего деда. Сердечный приступ у него случился всего через несколько месяцев после смерти бабушки. Войдя за Алесандро в палату интенсивной терапии, она невольно сжалась при виде одинокой фигуры, окруженной электронными приборами, опутанной проводами и трубками.
Томазо казался таким хрупким. Таким же, как ее дед тогда.
Это тоже мой дед.
Лаура помотала головой. Нет, нет! Она не поддастся. Выбросит его из своих мыслей, своей жизни.
Ко мне он отношения не имеет. Когда она подошла, голова, лежащая на подушке, повернулась к ней.
Лаура… Ты пришла. — Темные глаза остановились на ее лице. И в них Лаура увидела то, чего не ожидала увидеть. Благодарность.
Как… как вы себя чувствуете? — спросила она с усилием.
В его глазах мелькнула искра.
— Лучше, потому что вижу тебя. Спасибо, что осталась. Что разрешила мне…
Он задохнулся.
— Ты не присядешь?
Она тяжело опустилась на стул рядом с кроватью. Томазо посмотрел мимо нее на человека, стоящего у двери.
— Я остаюсь, — проговорил Алесандро на итальянском. — Не хочу, чтобы она расстроила вас.
Выражение лица Томазо изменилось.
— Думаю, здесь я в безопасности. Спасибо, что привез ее ко мне, Алесандро, но теперь…
Алесандро неохотно вышел. В крайнем случае, аппаратура подаст сигнал тревоги. Он принялся рассерженно ходить взад-вперед по коридору. Томазо снова обратил взгляд на Лауру.
— Лаура, девочка моя, хочу кое-что сказать тебе. Выслушай меня. Потом, если захочешь, возвращайся в Англию. С моим благословением.
Краем глаза Лаура видела импульсы, бегущие по экрану осциллографа. Собственное сердце тяжело билось в ее груди.
Ей хотелось уйти. Но она не могла. Не могла себя заставить. Она чувствовала взгляд Томазо на себе — словно он собирался для решительного шага.
— Здесь у меня появилось время подумать. Вспомнить. Я вспоминал Стефано. Не того, которого я видел в последний раз. Когда он был твоего возраста. И моложе.
Он хрипло вздохнул.
— Но у меня не много осталось воспоминаний о нем. Видишь ли… я мало времени проводил с ним. Был занят, зарабатывая деньги. А Стефано оставил на мать. Она обожала его. — Слезы навернулись ему на глаза. — Я и ей не мог уделять достаточно времени. Потому она и обрушила на него всю любовь, которую я не успевал от нее принять. Стефано никто никогда не ограничивал, он всегда получал то, что хотел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});