СССР: вернуться в детство 2 - Владимир Олегович Войлошников

Нет, нельзя сказать, что в СССР кроме китайских невозможно было купить других полотенец. Наоборот! Но были они, как правило, двухцветные, бело-какие-нибудь, а рисунок вытканный и, по большей части, не особо изысканный. Пожизнерадостнее были полоски, но это уже дефицит.

А если подоступнее, то белые такие, махровые в шашечку, с одной-двумя голубыми или розовыми полосочками по краям и почему-то узкие и длинные, как рушники.

Вытираться-то, понятное дело, любыми хорошо. Но людям хотелось красоты!

А в Китае для советского потребителя закупали почти исключительно разнообразные розы. И были они вовсе не похожи на тот лютый трэш, который в девяностые будут на Шанхайке продавать. Ровно так же, как тонкий фарфор не похож на пластиковые тарелки. Петельки ворса были мелкие и очень приятные к телу. Служили эти полотенца не то что годами — десятилетиями, не выцветая от стирок. Куда потом этот изумительный домашний текстиль подевался, и почему вместо него полезла сплошная низкосортная кустарщина — для меня загадка.

Но это будет потом. А в восьмидесятые годы китайские полотенца считались самыми лучшими.

Кстати, на них на всех стояло клеймо из четырёх иероглифов, всегда одинаковых. Так я и не знаю, что там было написано. А могло быть что угодно: например, знак завода, или (зная китайцев) хулительная надпись. Типа «русские лохи, китайцы молодцы» или «наша партия круче вашей». Затейники они в этом отношении.

Хотя, кто-то же с нашей стороны должен был эти полотенца принимать, проверять…

Есть даже миф такой про полотенца. Дескать, когда договор на поставки всё ещё действовал, а отношения между СССР и Китаем начали разлаживаться, коварные китайцы возьми да и пришли огромную партию полотенец с портретами Мао Цзе Дуна. Прям во всё полотенце. А наши почесали в репках и говорят: нормально, в баню-то ходить, дескать, причинные места вытирать. В некоторых версиях легенды даже утверждалось, что группа приёмки так и вышла, обмотав чресла этими полотенцами…

Так или иначе, но миф стойкий. И всегда он заканчивается одинаково: всю партию заменили на изделия с цветами. Что касается отношений — они и впрямь были не очень, вплоть до того, что Иркутские бабушки начали опасаться вторжения китайцев — «А мы-то рядом!» В смысле — Иркутск. До границы всего ничего, а ну как война…

Учитывая, что недавно население Китая перевалило за миллиард человек, перспектива рисовалась страшненькая. Даже анекдот ходил: «Собирает Дэн Сяопин своих соратников и говорит: все, начинаем военные действия против СССР. Границу будем переходить мелкими группами по два-три миллиона человек…»

Но пока до войны не дошло, народ при случае стремился закупиться полотенцами — на будущее. И мама в этом отношении, конечно же, была в тренде.

Первым делом они схватили сразу десять штук. Себе. И десять — на подарки. Схватили бы и больше, но хотелось же кроме полотенец ещё что-то интересненькое купить — и как это всё потом тащить? Да и не продали бы им больше, наверное. На такие товары частенько «не больше пяти (или даже трёх) штук в одни руки». Мы с ней как-то раз тоже так полотенца покупали. Но потом. В том будущем, которое уже прошло, в разгар паскудного дефицита восьмидесятых.

Поехали мы тогда вообще за чем-то другим (а, вполне возможно, просто «хоть за чем-нибудь». И вдруг — полотенца. Почему-то их решили продавать не в магазине, а в киоске, который стоял посреди торговой улицы Урицкого. Подозреваю, чтобы избежать коллапса внутри помещения. Этот киоск, наверное, как раз для таких случаев и был устроен, потому как обычно стоял закрытым. А тут мы идём — а из магазина напротив грузчики тюки таскают. И волнующаяся толпа женщин уже собралась.

— Что?.. Что дают?.. — этот вопрос видел над головами, и ещё: — А сегодня торговля будет? Или просто таскают?

Но все стояли. И на всякий случай уже занимали очередь. И мы заняли тоже. И когда выяснилось, что полотенца — цветные!!! — мама посмотрела на меня отчаянно и спросила:

— Будем стоять?

Я тогда уже относилась к барахлу довольно пофигистически. Нет, мне нравится красивое. Но если чего-то особенного нет, а есть простое, я рук заламывать не буду.

А маме, это было видно, очень хотелось красоты (справедливости ради, глядя на фотки их совершенно спартанского послевоенного детства, не мне её критиковать). И ещё, это тоже было ясно — весь вопрос во мне. Без меня она бы стояла сто процентов. А мне было тогда лет восемь-девять, наверное. Лето, жара. Сколько всё это будет продолжаться — неизвестно.

— Давай постоим, — согласилась я.

Вокруг киоска уже собралась плотная толпа, и всё это напоминало осаду — даже не крепости, а цитадели, когда город уже пал и осталось самое сердце замка, а вокруг стягиваются почти победившие войска.

Сквозь толпу пробились продавщицы — женщины (почему-то в этой осаде участвовали исключительно женщины) радостно передавали друг другу новость, что «их аж трое» — значит, быстрее дело пойдёт!

В киоске распахнулось широкое окно, пронзительный голос выкрикнул:

— По пять штук в одни руки! Рубль двадцать пять одно полотенце! Готовьте мелочь!

И начался штурм.

Ваше счастье, если вам никогда не приходилось стоять в таких очередях. Когда можно поджать ноги — и всё равно не упадёшь, потому что народ вокруг сбит так плотно, что тебя ещё и донесут. И страх оттого, что иногда вдохнуть не получается в давке…

Полотенца были нескольких рисунков. Минут через двадцать из киоска крикнули, что какого-то (уж не помню какого) больше нет, штурмующие заволновались и начали требовать:

— Разных! Разных давайте!!! — почему-то все хотели именно разнообразия, и чтоб по справедливости, а то ишь, эти, первые, все пальмы разберут, а нам сплошные колобки останутся!

— Даю по пять разных без выбора! — выкрикнула продавщица.

Ближние к киоску завозмущались. Там, оказывается, были ещё розы, и всем хотелось побольше роз. Но дальние переживали, что тогда роз не хватит уже им, и толпа закричала:

— Без выбора! Без выбора!!!

Господи, почему это было так унизительно? Почему так?

Мама с трудом вытянула из давки руку с кошельком — практически под нос, иначе раскрыть его не было никакой возможности — и отсчитала мне шесть рублей двадцать пять копеек:

— Оля, на! — и правильно сделала. Ближе к киоску нас растащило — вроде, очередь, а такое ощущение, что в эпицентре бурлило, как в котле — и я оказалась перед прилавком раньше неё.

Две работницы советской торговли со страшной скоростью отпускали товар. Третья металась за их спинами, как белка, выхватывая из разных стопок полотенца и, почти не глядя, отправляя эти стопочки за спину, а там их подхватывали чуть не на лету.

— Следующий! — выкрикнула дальняя продавщица, и меня протолкнули к ней, как пробку.

Я высыпала в пластмассовую миску свои деньги. Судорожно сжатый кулак вспотел (ужасно я боялась деньги выронить — в такой тесноте — это ж всё, даже не наклонишься), и бумажные рубли были влажными.

— Безсдачи? — быстро, в одно слово спросила продавщица.

Я так растерялась, что сперва не поняла:

— Что?

Она досадливо сморщилась, смела мои капиталы, на ходу пересчитав, и сунула мне пачку полотенец:

— Следующий! — и живой человеческий водоворот потащил меня уже от прилавка с такой силой, что я с трудом успевала осознавать происходящее, не то что контролировать, и вытолкнутая на свободное пространство улицы, некоторое время стояла совершенно очумевшая.

Минуты через три из толпы выскочила и мама.

Полотенца оказались неплохие — если иметь в виду качество. Верой и правдой служили они нам лет тридцать, а некоторые и дольше. Были они из самой креативной волны, это уже под конец СССР придумали такое: полотно было пополам цветное и белое (на одну сторону больше цветного, на другую — белого, от чего изнаночная сторона автоматически становилась тоже лицевой, но побледнее. И на фоне этого был выткан рисунок, по принципу жаккарда. То есть, с одной стороны рисунок был белым, а с другой — цветным, немного уравнивая сто́роны в значимости. Когда это были цветы или, допустим, веточки, получалось очень даже ничего. С лисой тоже вышло неплохо. Но были и похуже варианты. Допустим, львёнок и черепаха — просто