Англия: Портрет народа - Джереми Паксман

У англичан для спасения не было альтернативного самосознания. Неудивительно, что они восприняли крах британского могущества острее, чем большая часть населения, потому что остальные жители королевства раздраженно утешали себя тем, что англичане сами предназначили себе такое возмездие. Готовя сборник английских рассказов, романистка А. С. Байетт обратилась к недавно изданной серии эссе «Изучение культур Британии», которая пропагандирует различные интеллектуальные традиции Британских островов. Ссылки на шотландскую культуру она обнаружила на 55 страницах, на карибскую — на 20, на валлийскую — на 27 и на ирландскую — на 28. Об английскости упоминается лишь три раза в предисловии и в связи с вызовом «гегемонии Англии». «Возникает чувство, — замечает она, — что англичане существуют лишь для того, чтобы от них избавлялись за ненадобностью и бросали им вызов».

Что характерно, англичане приняли это презрение близко к сердцу, потому что в них от природы заложено много угрюмости. Нет нужды преувеличивать, насколько это важно для каждого: уровень самоубийств в стране один из самых низких в Европе, он составляет только малую часть от венгерского или даже швейцарского. Но, как гласит старая поговорка, «Каждый англичанин от рождения считает, что стакан наполовину пуст», и англичане утешают себя верой в то, что страна обречена. Как писала автор популярных романов Э. М. Делафилд, символ веры англичан состоит, по ее мнению, в следующем: во-первых, они считают, что «Бог — англичанин и, вероятно, учился в Итоне, во-вторых, все добропорядочные женщины, естественно, фригидны, в-третьих, лучше быть скромно одетым, чем наряжаться», и, наконец, что «Англию ждет полное разорение». Во время посещения Англии в 1955 году и беседы с одним политиком бенгальский писатель и критик Нирад Чаудхури отметил гостеприимность и цивилизованность страны. «Это вы еще видите ее в очень благоприятное время», — ответил ему тот в духе ослика Иа, приятеля Винни-Пуха. Бывший главный редактор сатирического журнала «Прайвит ай» Ричард Ингрэмс попытался составить антологию высказываний об Англии. При этом он был настолько поражен преобладающим пессимизмом, что решил, что с таким же успехом может составить сборник под названием «Летим ко всем чертям».

Этот народ долго не сможет оставаться таким же чрезвычайно склонным к уединению, неинтроспективным и полным пессимизма. Как выяснилось, им правит партия, организационные принципы которой привнесены из-за океана, а ее лидеры проводят собрания «к северу от границы». Англичане стали свидетелями предоставления форм самоуправления Шотландии и Уэльсу и [образования] самонадеянного Европейского союза, который считает, что будущее континента зависит не столько от национальных государств, сколько от комплекса взаимоотношений между федеральным центром и регионами. Распад империи докатился наконец и до Британских островов: колонии, образованные первыми, обретут независимость последними. В то же время нечего противопоставить и давлению извне Британских островов. «Вот мы и подошли к концу всего британского, — пишет автор из левых Стивен Хезлер. — Под натиском похожих друг на друга глобализации и динамики европейского единства тысячелетняя история самостоятельного развития страны (из которых в течение трехсот лет, или около того, она представляла собой сильную, обладающую самосознанием и невероятно успешную нацию-государство) в конце концов подходит к своему завершению».

Изъясняются все, черт возьми, просто в апокалиптических выражениях. «Есть еще кто-нибудь за Англию?» — вопрошает в названии филиппики на двухсот сорока семи страницах редактор журнала «Кантри лайф» Клайв Эслет, который предпринимает попытку объяснить кризис национального самосознания, ведя огонь по легко предсказуемым целям начиная с использования метрических мер и весов и замены старого доброго синего паспорта в твердой обложке на легко мнущийся красный документ для передвижения по Европейскому союзу до феминизма, изменения традиционного рисунка харрисовского твида, ресторанов быстрого питания и подъема молодежной культуры. «Днем и ночью слышно, как тяжело ступают по коридорам Европейского союза брюссельские людоеды, и их рев «Фи, фай, фо, фам, чую традиционные обычаи, вкусы и продукты англичанина» доносится через Канал» — так звучит у него типичное предложение. Неужели автор действительно считает, что самосознание народа заключается всего лишь в том, какие он использует меры и веса или по какой стороне дороги водит автомобиль? Может быть, и тот и другой автор — и левый Хезлер, и правый Эслет — думают, что другие страны, входящие в Европейский союз, начиная с Португалии и кончая Швецией, не испытывают такого же давления?

Куда бы я ни обращался в ходе исследований по этой книге, везде слышал одно и то же сравнение. Стоит англичанину бросить взгляд через Канал на традиционного противника, и он уже испытывает зависть. «Возьмите французов, — говорит член Парламента от консервативной партии. — У них тоже куча проблем, как и у нас. Но они знают, кто они, даже если не знают, куда идут. Мы же не только не знаем, куда идем. Мы даже не знаем, кто мы такие. Понятия не имеем». Свидетельством в пользу того, что он прав, стало сравнение высказываний учащихся начальных классов английских и французских школ, которое появилось в образовательном приложении к газете «Таймс» под заголовком «Англичанин — и не очень-то этим горжусь».

Таким характерно мрачным образом автор этого заголовка резюмирует результаты исследования, в ходе которого 850 детям 10–11 лет задавали вопрос, что они чувствуют по отношению к своей стране. Если быть более точным, у них спрашивали, согласны ли они с таким заявлением, как «Я очень горд тем, что француз».

Пятьдесят семь процентов французских детей решительно согласились с этой формулировкой, а среди английских детей, которым предложили такой же вопрос об Англии, так отреагировали лишь 35 процентов. На просьбу рассказать что-нибудь еще об отношении к своей стране английские дети судорожно искали причины радости от того, что они англичане, и говорили что-то вроде: «У нас не слишком жарко и не слишком холодно, у нас чистые продукты и вода… англичане добрые и не болеют… у нас независимая страна… «Манчестер Юнайтед» из Англии» — и тому подобное. В отличие от них французские ребята говорили о notre beau pays (нашей прекрасной стране), рarce qu'on est libre (потому что она свободная) или приводили такие вещи, как nous sommes tous еgaux (мы все равны). Один даже написал car la France est un pays magnifique et democratique et accueillant (потому что Франция — страна замечательная, демократическая и радушная). Это различие интересно, хотя и не по причинам, предложенным автором заголовка. К одиннадцати годам у английских детей вырабатываются прагматические способности отвечать на вопросы в духе английской интеллектуальной традиции, в то время как их французские сверстники приводят целый набор подержанных лозунгов. Человек, настроенный более скептически, может спросить, почему считается, что отсутствие шовинистического джингоизма — это плохо, почему французские власти считают необходимым промывать мозги подрастающему поколению относительно величия Франции и можно ли считать, что страна более уверена в себе, если ей нужно это делать.