Иудино племя - Татьяна Рябинина

«Ничего, потерпи еще несколько дней», - успокаивал Елену Арон.

Сжав зубы, она терпела, хотя и с большим трудом. «Скорей бы!» – стучало в голове, когда Константин встречался ей в коридоре. Невыносимо было смотреть на него, любимого, которого она предала. Невыносимо было знать, что ему осталось жить совсем немного, - знать и молчать. Ведь он мог хотя бы по-христиански подготовиться к смерти, если не оставалось ничего другого. Но страх, липкий, животный страх, был сильнее любви и совести. Страх за себя – чего там скрывать! – и потом уже за дочь. Арон был ей неприятен, но страх побеждал и это чувство.

Константина забрали ночью, через две недели. Арон участвовал в аресте, Елена сидела на постели, накинув шаль поверх сорочки, и тихо плакала. Выйти в прихожую и увидеть бывшего мужа в последний раз она не решилась.

Они заняли четвертую освободившуюся комнату. Последняя оставшаяся соседка, пожилая уборщица Катя, которая жила с хромой дочкой Феней, демонстративно не замечала Елену, хотя раньше была к ней очень приветлива. Целыми днями Елена неподвижно сидела в одной из комнат – той, которая раньше принадлежала Константину. И даже плач дочки не сразу мог вывести ее из оцепенения.

Однажды к ней зашла одна из подружек по клиросу и сказала, что дядя просит ее зайти. За те месяцы, которые прошли со страшного дня, безжалостно перечеркнувшего ее жизнь, Елена ни разу не была в церкви, словно считая себя нечистой.

Дядя был болен, лежал в постели. Елена робко присела на шаткий табурет.

- Там, на столе, письмо от Кости, - заходясь кашлем, сказал старый дьякон. – Возьми, прочти.

- Что?! – прошептала Елена и потеряла сознание.

Оказалось, что Константина, не обвиняя ни в чем серьезном, просто выслали из Петрограда как «потенциальный контрреволюционный элемент». Местом жительства ему определили село Терса под Саратовом, запретив выезжать оттуда. Он писал, что устроился вполне сносно, нашел работу, спрашивал, не слышно ли чего о Елене и дочке.

Захлебываясь слезами, она рассказала дяде о том, как все произошло.

- Не зря ведь Костя ему не доверял, - твердила она. – Ведь он…

- Подлость и предательство, Лена, вне профессии, народности и вероисповедания, - резко перебил ее дядя. – Думаю, ты поняла, что я имею в виду. Но Господь милостив, все еще можно исправить.

Ничего исправлять Елена не стала. Страх оказался сильнее. А еще – комфорт и достаток, которые затягивали, как тина – теплая, вязкая и дремотная…

                                     * * *

Света замолчала, глядя в окно.

- И что было дальше? – не вытерпел Никита.

- Дальше? Смотри, уже почти приехали. Сейчас направо. Дальше у них родился дедушка Изя. Он с рождения очень тяжело болен. Какая-то редкая нервная болезнь. Ничего-ничего, а потом вдруг ни с того ни с сего страшные боли и судороги во всем теле. Жена его умерла молодой, всего тридцать шесть лет было. У них двое детей – Андрей и Анна. У дяди Андрея сын Вадим, он учится в Англии, но должен, вроде, приехать. А у тети Ани дочь Галя. Так, теперь сразу за мостом направо и вдоль речки.

- А твоя бабушка, она знала обо всей этой истории?

- Узнала, но уже взрослой, когда Арон Моисеевич умер. Ей тогда уже около тридцати было. Дед Изя узнал гораздо раньше, мать ему рассказала по секрету. А потом уже от него узнала тетя Женя. И все остальные. Бабушка очень тяжело все пережила, она-то Арона Моисеевича любила, считала родным отцом. А прабабушка Лена так его и не простила, хотя прожила с ним столько лет. Говорят, когда тетя Женя назвала сына Костей, с бабой Фирой просто истерика приключилась, она с ними даже разговаривать не хотела. Вон там видишь часовню на пригорке? От нее до дома ровно полкилометра. И знаешь, Кит, что самое интересное?

- Что? – Никита с интересом взглянул на Свету и тут же перевел взгляд обратно на узкую пыльную дорогу, бегущую по-над речкой, пересохшей до размеров ручья.

- Баба Фира в чем-то повторила судьбу матери. Ее первый муж, кстати, родственник Арона Моисеевича, был очень крупной торговой шишкой, вроде, замминистра или наркома – как там это раньше называлось? Они тогда в Москве жили, у них было две дочки – тетя Женя и тетя Настя, она уже умерла. Так вот муж этот ее нахапал столько, что даже завели уголовное дело. И что ты думаешь, баба Фира как-то уговорила его фиктивно развестись. Мол, если посадят, то хоть имущество не конфискуют. А может, он ее уговорил, точно не знаю. Даже из квартиры выписался. А когда его посадили на пятнадцать лет, она ему даже не написала ни разу. И через год выскочила замуж за деда Федю. Очень богатого и на пять лет моложе ее. И у них было еще трое детей – дядя Валера, тетя Зоя и папа. А когда дедушку после инсульта парализовало, бабушка спихнула его в интернат для хроников. И даже не навещала. Ему, конечно, сиделка нужна была, уход постоянный, но при ее-то деньжищах это и дома можно было организовать. Тетя Зоя и папа предлагали его к себе забрать, но она уперлась, как баран.

- Да-а, приятная у тебя бабушка, нечего сказать, - покачал головой Никита, притормаживая, чтобы не влететь в огромную яму на месте высохшей лужи. – Ты уж извини, но она мне еще тогда, на свадьбе, не слишком понравилась.

- Можешь не извиняться, - жестко усмехнулась Света. – Ты думаешь, ее хоть кто-нибудь любит? У нас в семейке вообще никто никого не любит, за редким исключением. Родители грызутся с детьми, мужья с женами, братья с сестрами. А баба Фира – что-то вроде катализатора, везде лезет и маслица в огонь подливает. Например, мне она без конца зудела, что Женька – просто мерзавец, мало того, что пьет, так еще и по бабам бегает. Я уже потом узнала, что примерно в том же духе она говорила и ему. Сочувствовала.

- Зачем?

- Ну не нравился он ей. Понимаешь, ей никто не нравится. Так она ведь прямо не скажет, начнет исподтишка пакостить. Раз словечко, два словечко – будет песенка. Ко всем разводам в нашей семье баба Фира свою птичью лапу приложила. А кто еще не развелся, тех она к этому пихает. Мы для нее просто марионетки. Она дергает за веревочки и смеется. А мы плачем. Ты подожди, она еще и к тебе подъедет. Кто ты такой, подумаешь, отставной полковник.

- И все терпят ее, потому что надеются на богатое наследство? – ехидно уточнил Никита.

- Вроде того, - нехотя согласилась Света.

- А с чего она вдруг такая богатая?

- С мужа по нитке – бабушке рубашка. Впрочем, что-то еще от Арона Моисеевича осталось. Про первого мужа я уже говорила, дед Федя известный ювелир был, международного класса. Потом удачно деньги вложила, бизнес наладила. Деловая вумэн. Сейчас только сидит и деньги лопатой гребет, ни черта не делая.

- И что же у нее за бизнес?

- Ну, во-первых, каких у нее только акций нет. А во-вторых, своя фирма. Я толком не знаю, как это называется. Короче, суть в том, что она подобрала самых крутых бизнес-ангелов…

- Кого-кого? – удивился Никита.

- Ну, это сленг такой. Есть венчурные компании, которые скупают малоизвестные разработки и раскручивают. А бизнес-ангелы – это обычно одиночки, которые сильно рискуют – подбирают на первый взгляд бредовые идеи или разработки на стадии опытного образца. Четыре из пяти приносят только убытки, зато пятая эти убытки покрывает и дает прибыль. Вот она таких ангелов и собрала вместе. Разработки покупают, чаще всего за символическую сумму, потому что авторы и этим счастливы. А патенты либо сами держат, либо продают за бугор за бешеные бабки. Ну все. Вот он, дом. Машины мы ставим «на выгоне», видишь, площадка огороженная. Кажется, мы первые. А вон и баба Фира на крылечке. Господи, что это на ней за спасательный жилет напялен?

                                               2.

Эсфирь Ароновна, одетая в длинное ярко-оранжевое платье с разрезами по бокам, сидела на крыльце в шезлонге и всматривалась вдаль. Никого. Еще слишком рано. Сбор назначен на три часа, к позднему обеду, а еще только два. Августовская жара давила, не давала вздохнуть полной грудью. Надрывно и тревожно стрекотали кузнечики, удушливо пахло цветами и скошенной травой. Побежденная зноем зелень поблекла, уступив яркостью всем оттенкам синего и голубого – искрящейся речки, бездонного неба и главкам часовни во имя Феодора Стратилата, построенной по завещанию покойного мужа Эсфири Ароновны.

В гостиной работал кондиционер, но она предпочла душноватую тень веранды. Кто знает, сколько еще осталось смотреть на мир. Сегодня ей исполнилось восемьдесят. Никто из родных столько не прожил, разве что брату скоро исполнится семьдесят восемь. Но Изя инвалид, а она по-прежнему до неприличия здорова. Разве что сердце иногда покалывает, если случится сильно понервничать. Но такое редко бывает. Ничего-то ее уже по-настоящему не волнует.

Эсфирь Ароновна встала, потянулась, расправила складки платья, с удовольствием подумала, что такой фасон не каждая молодая девчонка осмелится надеть. Со спины или издали ее все еще принимали за девушку: прямая, стройная, все, что нужно, по-прежнему на месте. Конечно, кое-где поработал скальпель пластика, да какая разница. Вот с лицом сложнее. Тут уж что можно было подтянуть или выровнять, давно подтянуто и выровнено. Но и время на месте не стоит. Как ни старайся, молодость не вернешь. Сколько раз она видела гладкие холеные мордашки на расплывшихся дряблых телесах. А у нее наоборот – на стройной молодой фигуре лицо ухоженной старушки. Ну и ладно, переживать еще из-за этого!