Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс

Было бы нелепо утверждать, что такие и подобные им правила одинаково действовали повсюду на территории Греции; нашей задачей было лишь представить общую картину в широких рамках, поскольку мы рассматриваем Грецию как некое территориальное целое, объединенное общим языком и обычаями, и не занимаемся подробным разбирательством различий в каждом отдельном случае, обусловленном особым временем и местом.

Когда Еврипид (Андромаха, 925) настоятельно рекомендует, чтобы женатые мужчины не разрешали своим женам встречаться с другими женщинами, поскольку те «учат их всему дурному», он, конечно, не одинок в своем мнении, однако на практике все было иначе. Мы, например, знаем, что женщины без сопровождения своих мужей посещали мастерскую Фидия и двор Пирилампа, друга Перикла (Плутарх. Перикл, 13), чтобы полюбоваться великолепными павлинами. Если женщины приветствовали Перикла после его надгробной речи и осыпали его цветами, из этого следует, что упомянутое уже нарушение приличий, вызванное известием об исходе Херонейского сражения, связано лишь с тем обстоятельством, что они спрашивали у прохожих дорогу поздней ночью, а не с тем, что им запрещалось покидать порог дома.

Здесь, как верно говорит пословица, противоположности сходятся. Многие держали жен в так называемых гюнайконитах (женских комнатах), которые хорошо охранялись и закрывались, а на пороге женской половины держали молосских псов, и наоборот, в соответствии с Геродотом, в Лидии не считалось зазорным, если девушки расплачивались за одежды своим телом. Если спартанские девушки носили одежды, отвергавшиеся в остальной Греции, с разрезом до бедер, которые обнажались при ходьбе, то в Афинах, согласно Аристофану, даже замужние женщины должны были содержаться во внутренних покоях, чтобы проходящие мимо мужчины не могли их случайно увидеть в окне.

Как уже утверждалось, затворничество греческих женщин способствовало простоте их характера и узости кругозора, подтверждение чему можно встретить в анекдотах и байках вроде той, в которой речь идет о жене царя Гиерона (Плутарх. О пользе врагов, 7). Когда какой-то недоброжелатель высмеял его за плохой запах изо рта, царь в гневе прибежал домой и спросил жену, почему она не указала на этот его недостаток. Жена, говорят, ответила, как и подобает честной и скромной жене: «Я думала, так пахнут все мужчины». Можно было привести несколько подобных анекдотов, однако вряд ли стоит воспринимать их серьезно, поскольку греки любили анекдоты, и, кроме того, они высоко чтили своих жен и ценили в них не только сексуальную и детородную функции. Одного мы не найдем в греческих мужчинах – того, что называют «галантностью». В Древней Греции не существовало разницы между словами «женщина» и «жена». У них «гюне» означало женщину безотносительно к возрасту, не важно, замужняя она или нет; и не было разницы, когда «гюнай» (женщинами) называли и царицу, и простолюдинку. В то же время в лингвистическом смысле это слово означает «та, которая рожает детей», и сама этимология показывает, что в женщине греки более всего почитали мать своих детей. Только в римский период появляется слово domina (госпожа) как обращение к женщине из правящего дома (отсюда французское слово «дама»). Греки оставили слово despoina (то же значение, что и «госпожа») для обращения к женщинам высокого ранга – женам царей, не применяя его к обычным женщинам, хотя в своем собственном доме женщина царила безраздельно и правила домашним хозяйством, будучи в истинном смысле слова госпожой, как это точно отобразил Платон в известном отрывке из «Законов».

Греки делили женщин на три категории, и, конечно, тем, кто не занимался флиртом, отдавалось предпочтение, как следует из речи против Неэры: «У нас есть куртизанки для развлечений, любовницы для ежедневного пользования и замужние, чтобы рожать нам детей и вести хозяйство».

Положение любовниц было разным. Нам известны женщины, являвшиеся полной собственностью хозяина, который мог даже продать их, например, в публичный дом; в законе, о котором говорит Демосфен, мать, жена, сестра, дочь, любовница перечисляются одной строкой, из чего можно сделать вывод, что отношения между мужчиной и его любовницей могли быть похожими на отношения между мужем и женой. Кроме того, только в героический век, описанный Гомером, обладание одной или несколькими наложницами было делом обычным, во всяком случае среди знати. В историческое время допустимость подобных отношений можно оспорить; в самом деле, многие факты говорят об этом, и, возможно, только в критических ситуациях (таких, как сокращение населения вследствие войны или мора) любовница могла занимать такое же место, как и жена, чтобы производить на свет потомство.

То, что мужчины обзаводились женами в основном, чтобы иметь потомство, следовало из официальной формулы обручения «для получения законнорожденных потомков» и открыто признавалось несколькими греческими авторами (Ксенофонт. Меморабилия, ii, 2, 4; Демосфен. Формион, 30). В Спарте пошли еще дальше: «Муж молодой жены, если был у него на примете порядочный и красивый юноша, мог ввести его в свою опочивальню, а родившегося от его семени ребенка признать своим». Следует согласиться с Плутархом, когда он сравнивает спартанские обычаи использовать для случки сук и кобылиц припускных самцов, главное – получить здоровое и крепкое потомство. В другом месте он рассказывает о некоем Полиагне, который был сводником для своей жены, за что был высмеян в комедии, поскольку держал козла, который принес ему много денег.

Также был хитрым сводником широко известный, благодаря речи против Неэры, некий Стефан, который заманивал богатых чужестранцев, пользуясь чарами своей молодой жены. Если незнакомец попадался на эту уловку, Стефан знал, как устроить, чтобы застать парочку в компрометирующей ситуации, после чего требовал значительную сумму от молодого человека, который был пойман на месте преступления in flagrante delicto. Таким же образом он сводничал, используя свою дочь: от некоего Эпенета, которого застал с ней в постели, он получил 30 мин. Мы нередко находим подобные ситуации в античной литературе, и таких случаев, о которых не упоминают пишущие авторы, должно быть, было немало. То, что застигнутые врасплох любовники предпочитали дать откупного, объясняется тем, что в подобных случаях закон обязывал их уплатить большой штраф за соблазнение замужней женщины или девушки безукоризненной репутации. Об этих штрафах мы поговорим позже.

В таком месте, как Афины, да и в остальной Греции, брак, по крайней мере если верить Платону, считался исполнением обязательства перед богами; гражданин должен был оставить после себя детей, которые поклонялись бы тем же богам. Также считалось моральным обязательством способствовать процветанию государства, поставляя для него новое поколение граждан. Вообще-то мы не располагаем подтвержденной информацией о законах, которые бы вменяли брак в обязанность гражданина, как это было в Спарте; Солон, говорят, отказался ввести такие законы со словами, что это не согласуется с его взглядами на отношения полов и что женщина не должна быть мертвым грузом в жизни мужчины. Если Платон поднимает брак на уровень требований закона и хочет, чтобы холостой мужчина расплачивался за безбрачие денежным штрафом и потерей гражданских прав, он принимает, как он это часто делает в «Законах», сторону спартанцев, у которых не только неженатый, но и поздно женившийся должен нести наказание, равно как и те, кто заключил худой брак, в результате которого на свет появились неполноценные дети, или такой брак, который оказался бездетным, – эти должны наказываться особенно сурово. Закон, в соответствии с которым законодатель Ликург вводит наказание для холостяков, предусматривал следующее: «Их не пускали на гимнопедии; зимою, по приказу властей, они должны были нагими обойти вокруг площади, распевая песню, сочиненную им в укор (в песне говорится, что они терпят справедливое возмездие за неповиновение законам), и, наконец, они были лишены тех почестей и уважения, какие молодежь оказывала старшим»[12].

Когда некий юноша не встал при появлении знаменитого, но холостого спартанского полководца Деркиллида и непочтительно произнес «ты не произвел на свет никого, кто позже уступил бы место мне», то его поведение получило всеобщее одобрение. Подобные наказания и унижения, кажется, не возымели особого действия в Спарте; количество неженатых мужчин в Греции было достаточно велико по разным причинам: многие не желали вступать в брак, то ли стремясь к спокойной жизни, не обремененной заботами о жене и детях, то ли по причине естественного неприятия женщин. В этом смысле характерен разговор Периплектомена с Палестрионом в «Хвастливом воине» Плавта:

П е р и п л е к т о м е нМилостью богов, принять чем гостя, у меня все есть, Ешь и пей со мною вместе, душу весели свою,Дом свободен, я свободен и хочу свободно жить.Волею богов богат я, можно б и жену себеИз хорошего взять роду и с приданым, только вотНет охоты в дом пустить свой бабищу сварливую.

П л е в с и к лПочему не хочешь? Дело милое – детей иметь.

П е р и п л е к т о м е нА свободным самому быть – это и того милей.

П а л е с т р и о нТы – мудрец, и о другом и о себе подумаешь.

П е р и п л е к т о м е нХорошо жену ввести бы добрую, коль где-нибудьОтыскать ее возможно. А к чему такую брать,Что не скажет: «Друг, купи мне шерсти, плащ сотку тебе.Мягкий, теплый, для зимы же – тунику хорошую,Чтоб зимой тебе не мерзнуть!» Никогда не слыхиватьОт жены такого слова! Нет! Но прежде чем петухЗакричит, она с постели поднялась уж, скажет так:«Муж! Для матери подарок подавай мне в Новый год,Да давай на угощенье, да давай в Минервин деньДля гадалки-обиралки, жрицы и пророчицы».И беда, коли не дашь им: поведет бровями так!Без подарка не отпустишь также гофрировщицу;Ничего не получивши, сердится гладильщица,Жалоба от повивальной бабки: мало дали ей!«Как! Кормилице не хочешь вовсе дать, что возитсяС рабскими ребятами?» Вот эти и подобные Многочисленные траты женские мешают мнеВзять себе жену, чтоб петь мне эту песенку.

П а л е с т р и о нМилость божия с тобою! Ведь свободу стоит разПотерять, не так-то просто возвратить назад ее![13]

Если очень многие рассуждали примерно так, то, с другой стороны, известное количество молодых девушек в Греции представляло собой определенную группу, которая, благодаря вечной борьбе отдельных полисов между собой, уносившей жизни многих и порою лучших мужчин, оставалась не у дел. Можно себе представить, что женщины, никогда не познавшие брака, старые девы, не были редкостью в Греции, и если наши авторы не входят в детали относительно этого несчастного типа женщин, то только лишь потому, что в греческой литературе женщина вообще играет подчиненную роль, а тем более старая дева. Однако уже у Аристофана мы находим жалобу Лисистраты: «А у женщины бедной пора недолга, и, когда не возьмут ее к сроку, / Уж потом не польстится никто на нее, и старуха сидит и гадает»[14].