Финт покойной тети - Юлия Павлова

— Не знаю. Кажется, ничего. Только шкафы от стены отодвинуты и обои со стен содраны. Странно.

— Очень странно. После нашего ухода повнимательнее в квартире посмотри.

Пока Сергей Дмитриевич располагался в гостевой спальне, расправляя на столе протокол допроса, я позвонила маме. Тетя Маша долго ее не звала, расточая мне комплименты по поводу того, как я похорошела. Я не отвечала, ждала, когда же она услышит мое молчание. Не сразу, но все-таки она поняла.

— Что случилось, Настя?

— У меня в квартире убит незнакомый человек.

Тетя Маша охнула, трубка стукнулась о стол. Было слышно, как выключили музыку и затих гул веселых голосов. Я в другой компании никогда бы не сказала о случившемся, не стоит тревожить людей своими проблемами, но сегодняшние гости были на восемьдесят процентов из тех самых органов, которые мне сейчас были жизненно необходимы.

Мама взяла трубку и взволнованно-пьяным голосом начала расспрашивать: «Кто? Где? Почему? Когда ты успела вляпаться?»

— Мама, не могу я опять все заново повторять. Ты приезжай, а то мне страшно.

Она ойкнула. Я не знала, куда она побежала после того, как отдала трубку дяде Илюше, но уверена, что одеваться. Если у меня поранен палец, она падает в обморок, но если что-нибудь посерьезнее, она полностью мобилизуется и сделает все для моего спасения.

Когда мне делали операцию за операцией на колене, она уверенным голосом разговаривала с врачами, выносила за мной горшки и за месяц моего пребывания в больнице ни разу не заплакала, даже после того, как ей сказали, что я останусь хромой. Теперь она помчится меня спасать, не экономя денег на транспорт, достав свои последние из кошелька или напористо занимая их у гостей, невзирая на должности и степень опьянения.

Дядя Илья откашлялся в трубку, почмокал губами и почти членораздельно спросил:

— Настя, у тебя какой округ, Северный?

— Нет, я ведь теперь в новой квартире. Северо-Западный.

— Ах, да. Тогда совсем хорошо, у меня там Юрка работает. То есть он сейчас здесь. Ты позови к трубочке кого-нибудь из ребят, кто поближе.

Я обернулась на Сергея Дмитриевича, который сначала нетерпеливо постукивал ручкой по столу, а теперь с открытым ртом оглядывал стены.

— Вас можно попросить к телефону?

Милиционер скорчил мину пациента перед дантистом, но трубку взял.

— Майор Подвижников у телефона. Слушаю вас.

Я не знала, кто такой «Юрка» из нашего округа, но лицо майора посуровело.

— Поздравляю, Илья Александрович… Понял… Понял… Понятное дело, всяко бывает… Здравствуйте, Юрий Борисович… А ничего пока не ясно… Постараюсь… Обязательно доложу.

Сергей Дмитриевич осмотрел меня новым взглядом:

— Юрий Борисович кто тебе? Они там в два голоса орали, я не понял.

— Дядин друг. Вместе в академии учились.

Худой интеллигентный мужчина, жене которого я испортила настроение своим бриллиантовым гарнитуром, и был тот самый Юрка. Это я точно знаю. А вот заканчивал ли мой дядя-увалень хоть одно учебное заведение, включая общеобразовательную школу? Я всегда в этом сомневалась. Образование на нем практически не отразилось, он так и остался шумным охламоном из пригорода Твери. Но по теории вероятности он должен был поприсутствовать в каком-нибудь институте…

Следователь кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание:

— А где ты работаешь?

— Завхозом на ЖБК, в заводоуправлении.

Сергей Дмитриевич опять посмотрел по сторонам, прикидывая, чего же такого можно было украсть на заводе, чтобы все это купить? Строительные плиты машинами вывозить, что ли? Я скромно потупила взгляд.

— А эта квартира и все что в ней — наследство. У меня тетя пятнадцать дней назад умерла. Ковер на полу, где труп лежит… очень дорогой. Кровь, интересно, с него отмоется?

— Тоже мне проблема, порошком отчистишь. Так, давай садись напротив, начнем записывать все заново. Откуда ты ехала? Куда? Знаешь ли убитого парня?

Я села напротив майора, выставив больную ногу вперед и поглаживая собаку. На заполнение протокола ушло всего двадцать минут. За это время пару раз заходили другие милиционеры, шепотом докладывали Сергею Дмитриевичу о продвижении расследования.

— Настя, а как ты думаешь, что этот человек делал в твоем доме?

— Бес его знает. Его чем убили?

— Выстрел из пистолета.

— С ума сойти. К тому же обои ободраны… Ума не приложу.

Стерве надоели мои нервные руки. Она вырвалась и трусцой носилась по квартире, подняв хвост и тявкая на входивших мужчин.

К концу допроса появилась мама с квадратными глазами. В двери она оттолкнула высоченного милиционера, метнулась ко мне, прижала к своей груди мою голову и гладила, гладила. Сергей Дмитриевич отвел глаза. В коридоре заскулила Стерва. Мама, не оборачиваясь, крикнула туда:

— Мужики, осторожнее! Она тысячу долларов стоит!

Высокий милиционер в дверях вытянулся и даже поднял одну ногу. Мама оторвалась от меня, поймала Стерву и села рядом с Сергеем Дмитриевичем:

— Майор, что произошло?

Тот сморщился от запаха спиртного, исходящего от матери, и пробубнил: «Вам дочь все расскажет», — встал и выбрался из комнаты, стараясь ничего не задеть. В коридоре он дал какие-то указания, и все вышли из квартиры.

Мама немного обиделась, потом взгляд ее сфокусировался на бутылке мартини на журнальном столике.

— Настя, тебе необходимо выпить.

Она быстро встала, взяла два высоких бокала, налила по половине.

— За то, чтобы у нас все было хорошо.

После этого она залпом осушила бокал, со звоном поставила его на стекло столика и сердито посмотрела на меня.

— Ты чего плачешь?

Я шмыгнула носом. До ее приезда надо было держаться, стараться выглядеть «молодцом», но теперь меня развезло. Я тоже выпила мартини, стуча зубами о край бокала.

— Мне того парня жалко. За что его так?

Мама растерялась. Убитого она видела, знакомым тоже не признала и переживала только за меня. Какой-то мертвый грабитель… Оно ей надо? Но, представив, что сегодня женщина ее возраста узнает о смерти сына, она тоже заплакала.

В квартире опять появился Сергей Дмитриевич, покосился на нас с сочувствием.

— Парня забрали, отпечатки сняли, можете начинать уборку. А тебе, Настя, хочу сказать — дело очень уж странное. Кстати, если б ты приехала на десять минут раньше, то могла бы поучаствовать в разборке, может, убийцу бы увидела.

Бокал в моей моментально вспотевшей руке стал тяжелым, выскользнул из мокрых пальцев и бомбой взорвался о стекло журнального столика. Стекло пошло мелкими трещинами, литровая бутылка мартини и мамин бокал повалились на пол, бокал треснул, бутылка осталась цела.

Сергей Дмитриевич неодобрительно покачал головой и вышел, осторожно закрыв за собой входную дверь.

Мама заголосила: «О боже, о боже мой!» — и побежала запирать обе двери на замки. Я, отставив ногу, раскорячкой нагнулась за бутылкой, отвинтила крышку и пила не отрываясь, пока мартини не кончился. Вспомнился поворот к дому, который я пропустила. Как раз десять минут ушло на разворот.

Поставив бутылку на пол, я посмотрела вокруг более светлым и веселым взглядом. Мама на диване, напротив, смотрела на меня испуганными, но трезвыми глазами.

— Настя, кому мы перешли дорогу?

И у меня, и у нее возникло несколько предположений, в том числе и о квартире, но мы решили сегодня себя не накручивать, подождать до завтрашнего дня. Хотелось посоветоваться с отцом, но он был на даче.

После того как мать подмела пол, мы подвинули на место тяжелый шкаф, развесили картины, скатали ковер… и делать стало абсолютно нечего. Ни смотреть телевизор, ни читать не хотелось. Хотелось сидеть друг против друга, плакать и пить водку. Но мама, сказав несколько ободряющих слов для меня и себя, решила отвлечься и разобраться в шкафах. Я ее отговаривала, ссылаясь на позднее время, но она все-таки влезла в платяной шкаф в альковной спальне.

Я легла на кровать и думала о своем. О том, как мне только что повезло, хоть и через несчастье, и вот опять встала передо мной Смерть. А мне так хотелось счастья, хотелось любви и чтобы это чувство было взаимным. Хотелось общаться с интересными людьми и быть им интересной… Собака рядом со мной похрапывала, голубой бант сполз на левый глаз.

Мама комментировала вслух то, что обнаруживала в шкафу. Ее поразило шелковое постельное белье, прозрачные пеньюары с низким декольте, нераспакованные чулки по тридцать долларов. Я сквозь дремоту слышала: «Во б…, вот молодец Катька, хоть оторвалась напоследок. А тут… как в омуте живешь». Дальнейшие словоизлияния мамочки, которая никогда в выражениях не стеснялась, прошли мимо моего слуха. Я спала.

Утром опять меня разбудил Григорий. Мама еще сопела в подушки, наслаждаясь новыми ощущениями от водного матраса. Меня она ночью раздела, а сама спала в праздничном бархатном платье. Где она у Кати такой размер нашла? Судя по полупустой бутылке мартини у кровати и пульту со следами липких пальцев, она еще долго общалась с телевизором и на раздевание самой себя сил не хватило.