Мотылек - Кэтрин Куксон

Пьяный был не намного старше Роберта. Джимми отпустил стойку, за которую держался, чтобы не свалиться. Он стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, по лицу его текли хмельные слезы, и он повторял и повторял:

— Да разве я мог хоть пальцем тронуть ее? Она только взяла меня за руку. Да разве можно ее обидеть? Вы что?! А этот педераст… — При этих словах он поднял голову. — Я с ним посчитаюсь! Вот увидите, я с ним еще посчитаюсь.

Бармен сделал знак двум собутыльникам пьяного, они кивком подтвердили, что поняли, и, подхватив дружка под руки, повели к выходу. Джимми пошел с ними не сопротивляясь, и только слышно было, как он заплакал. Эта сцена произвела на Роберта очень грустное впечатление, потому что, как ему казалось, нет ничего печальнее, чем вид плачущего мужчины, даже если мужчина просто пьян.

Бармен вытирал стойку и, как бы объясняя происшествие, сказал:

— Это у него с Торманами. — Он ткнул большим пальцем в ту сторону, где располагался очаг. — Знаете, Форшо-Парк? Хотя вы еще не в курсе. Это с милю отсюда, если идти по дороге. Пойдете по боковой дороге отсюда и пройдете мимо границы поместья. Это самый дальний путь до вашей деревни. Но приятнее прогулки летним вечером не придумать.

— А он… он что, приставал? Ну, приставал к кому-нибудь?

— Да нет. Он не станет приставать, особенно к ней. Это младшая дочь хозяина. У нее не все дома, знаете. Ну, как вам объяснить, она немного помешанная. Так говорят; но те, кто работал там, говорят другое. Сказать вам правду, я бы ни за что не положил бы на нее глаз. Но мы тут недавно, лет десять. Ей лет семнадцать или около того, и от других людей я знаю, что у нее бывают припадки, когда она бродит по лесу. Здесь ее прозвали Торманский Мотылек. Странное прозвище, верно?

— Да, немного странное прозвище для девушки, Торманский Мотылек.

— Вам понравились сандвичи?

— Угу. Понравились. Очень понравились.

— Хотите еще?

— Не откажусь.

Он взял еще один сандвич и еще полпинты, и, когда вышел из трактира, был уже седьмой час. За это время новых посетителей не появилось и никто не покинул бар, четверо людей как сидели на скамейке, так и продолжали сидеть, поднимаясь время от времени только чтобы наполнить кружки, за которые каждый платил отдельно. Бармен обогатил его новой информацией по преимуществу касательно погоды в этих местах, как она сказывается на фермерах во время зимы и, наконец, почему у него практически пустует бар. Он объяснил, что сегодня воскресный вечер и шахтерам заступать на смену в два часа утра. Но заходите завтра днем или в это же время, и яблоку негде будет упасть. Но воскресенье — сухой день, во всяком случае, в этих местах. И под конец он не устоял, чтобы не съехидничать: «Отчего хоть вашему дяде становится радостно на душе».

Закат уже надвигался, и на небе уже обозначилась луна. Роберт пошел по дороге, которую указал ему бармен, и когда, миновав аллею деревьев, вдруг оказался перед двумя высокими чугунными воротами, догадался, что это и есть вход в поместье, которое называется Форшо-Парк. Роберт заметил также, что ворота давно уже не красились и не обчищались и, насколько можно было разглядеть сквозь решетку, повсюду были видны признаки запустения, обочины въездной дороги поросли кустистой травой. Пройдя в ворота, Роберт подумал, что там должны быть еще другие ворота, потому что у этих не было сторожки привратника, а у главного въезда в такие поместья обязательно строили сторожку.

Он обратил внимание, что поместье на довольно большом расстоянии было обнесено высокой стеной, которая местами тонула в буйных зарослях плюща, что, подумалось ему с иронией, создавало идеальные условия для набегов деревенских мальчишек, которым ничего не стоило зацепиться за ветку плюща и перебраться через стену. Однако вряд ли тут было много мальчишек, так как поблизости не виднелось никакого жилья. Впрочем, он не был еще в шахтерских поселках, что расположены подальше. И тут же припомнилось, как в детстве по субботам и воскресеньям он совершал вояжи за много миль, чтобы забраться через стену в сад, где, как ему было известно, созрели яблоки.

Там, где кончалась стена, начинался деревянный забор, и чем дальше шагал вдоль него Роберт, тем чаще встречались поломанные доски и просто проломы. В одном месте длинная секция забора, как пьяная, наклонилась вовнутрь, а немного подальше еще одна валялась на земле, обвалившись в мокрую канаву. Похоже, все это находилось в таком состоянии не один месяц, потому что заросло высокой крапивой и разными сорняками, пробивавшимися в щели между упавшими досками ограды.

За весь день, что он пропутешествовал по окрестностям своей деревни, он впервые увидел картину подобного запустения, хотя по дороге встретил несколько владений приличного размера. Ограды вокруг них были в полном порядке, а некоторые даже усилены битым стеклом по верхнему краю. Из этого он заключил, что границу поместья Форшо-Парк перестали принимать всерьез. Да и как могло быть иначе, если дорога превратилась в узенькую тропинку, по которой не проехать даже обыкновенной двуколке?

Его внимание привлекло яркое пятно света, видневшееся за зеленью деревьев и кустарников по ту сторону ограды. Он остановился, чтобы разобраться, что это там такое. Вглядевшись в мешанину молодой поросли, Роберт решил, что это, должно быть, вода — там течет река. Вот здорово! И, не раздумывая ни секунды, Роберт перепрыгнул через канаву и прильнул к щелям между досками забора, чтобы получше рассмотреть заинтересовавшее его пятно. Ну, конечно, это залитая лунным светом водная поверхность — и совсем рядом, метрах в тридцати, не больше. Он слышал, что река Тим начинается под Танфилдом, так что в этом месте она вполне могла уже стать пошире.

Чего плохого в том, если он посмотрит, верно? Насколько он мог судить, весь этот обширный участок земли хоть и был частным, но по виду настолько заброшенный, что вряд ли в эти места заходит вообще кто-нибудь, потому что, располагай хозяева достаточным персоналом, эта ограда давно бы уже была починена. Так почему же не глянуть поближе, это стало бы таким достойным завершением замечательного дня. А день был и в самом деле прекрасным, в какой-то мере счастливым, несмотря на то, что начался совсем не весело.

Роберт даже не стал утруждать себя, возвращаясь к поваленному забору, а просто взялся за верхний край ограды и попытался перепрыгнуть через нее, но в ту же секунду оказался распростертым на толстом ковре из разросшейся травы и на рухнувших под его весом досках и жердях ограды. Несколько мгновений он не двигался, сотрясаясь от смеха. Надо же, это он-то не сумел отличить крепкой доски от трухлявой!