Триокала. Исторический роман - Александр Ахматов

Но истинными страдальцами в завоеванной римлянами стране были, конечно, рабы, свозимые сюда со всего света. По мере того как мелкие крестьянские собственники вытеснялись крупными хозяйствами богатых сицилийцев и римлян, на полях острова во все большем количестве трудились рабы. Обращение с ними рабовладельцев всегда было вопиюще несправедливым и жестоким, поэтому ответ со стороны рабов не заставил себя долго ждать. Шестилетняя рабская война18, явившаяся последним выдающимся событием в истории Сицилии перед началом нашего повествования, охватила весь остров. Восставшие невольники, в большинстве своем сирийцы, попытались создать свое государство наподобие селевкидской монархии. Они провозгласили своим царем Эвноя19, родом из Апамеи (Сирия). С великим трудом подавили римляне это восстание, но было совершенно ясно, что огромный приток рабов в провинцию в конце концов приведет к новой войне, быть может, еще более ожесточенной.

Ко времени событий, о которых пойдет наш рассказ, военная мощь Рима несколько ослабла. Особенно это проявилось в испанских войнах, затем в Нумидийской войне и, наконец, в ужасных столкновениях римлян с кимврами и тевтонами, которые, по выражению Корнелия Тацита, отняли у римского народа пять консульских армий.

Римляне уже не вызывали былого трепета у покоренных ими народов. Нависшая над Италией угроза кимврского нашествия поколебала мужество и поубавила гордыни у потомков Квирина, еще недавно называвших себя «владыками мира». В их сердца закрались страх и неуверенность. Этого не могли не видеть и не чувствовать люди, задавленные беспросветным рабством и бесчеловечным угнетением. Все чаще выказывали они дерзкую отвагу в своем стремлении сбросить с себя ненавистные оковы. Восстание рабов под предводительством Минуция в самой Италии показало, что чаша терпения в любой момент готова выплеснуться через край – нашелся бы только вождь.

Глава вторая

Претор Сицилии. – Постановление сената

В начале мая 649 года по римскому летосчислению в Сицилии было спокойно.

Претор провинции Публий Лициний Нерва еще находился в Сиракузах, намереваясь в ближайшие дни начать традиционный circuitus totius Siciliae20.

За четыре дня до майских нон (2 мая) Нерва принимал депутации от сицилийских общин в тронном зале «дворца Гиерона» – так по старинке сиракузяне называли это великолепное здание на острове Ортигия. Когда-то дворец служил местом обитания сиракузских царей, а затем, когда Сицилия была объявлена провинцией Рима, он стал жилищем римских наместников. Следует сказать, что надменные римские преторы всеми силами старались подчеркнуть свое царственное положение. Они принимали послов сицилийских городов и всякого рода просителей, восседая, как многие считали, на том самом кресле из полированного черного дерева, украшенного золотом и слоновой костью, которое стояло здесь во времена Гиерона II и Гиеронима, последних царей Сиракуз. На самом деле этот трон был уничтожен сиракузянами во время демократического переворота как символ тирании.

Стены тронного зала были увешаны картинами или украшены росписью. По обе стороны от входной двери стену украшала прекрасно выполненная роспись, изображавшая сцены времен войны Гиерона II с карфагенянами. Но больше всего обращали на себя внимание три большие картины в позолоченных рамах. На одной из них изображен был Идоменей, выступающий судьей в споре между Фетидой и Медеей; другая воспроизводила встречу Европы с Астерием, который, стоя на коленях, обнимал ноги девушки; на третьей картине живописец изобразил одну из спутниц Терпсихоры, изогнувшуюся в вихре бурного танца. Это были бесценные полотна знаменитых греческих художников времен Дионисия Старшего.

Самая поздняя из картин, висевшая у входа в зал, изображала трагическую сцену гибели Марка Клавдия Марцелла: его, уже смертельно раненного, горстка телохранителей защищала от наседавших со всех сторон карфагенян. Картина будила воспоминания об этом необычайном человеке. Римляне справедливо называли Марцелла «мечом Рима». За взятие Сиракуз Марцелл получил триумф и вошел в Рим с огромной добычей. Как полководец он показал себя достойным противником Ганнибала. В битвах с карфагенянами он не потерпел ни одного поражения и погиб случайно, попав в засаду во время осмотра местности вблизи своего укрепленного лагеря.

В тот день претор Лициний Нерва особо пристальное внимание обратил на ходатайство представителей города Мессаны об отсрочке уплаты десятины21. Мессанских послов претор принял в последнюю очередь и беседовал с ними долго и весьма благожелательно. К просьбе их он отнесся с пониманием и обещал оказать им свое содействие в переговорах с некоторыми городскими общинами, которые были освобождены от налогов. Нерва выразил надежду, что эти города, обладавшие особыми привилегиями, не откажут в помощи жителям Мессаны, попавшим в затруднительное положение.

Как только послы ушли, Нерва позвонил в колокольчик, вызвав слугу, постоянно дежурившего в соседней комнате, где размещалась охрана из солдат преторской когорты. Эта же комната служила приемной для всякого рода просителей.

– Гиацинт! – обратился Нерва к показавшемуся в дверях молодому человеку, одетому в короткую тунику. – Немедленно пошли за Аристархом! – приказал он.

– Слушаюсь, господин! – ответил слуга и, поклонившись, вышел.

Аристарх, вольноотпущенник Нервы, жил в одной из многочисленных комнат дворца вместе со своим сыном, уже взрослым молодым человеком. Он был хорошо образован и весьма сметлив. Как и многие другие высокопоставленные римляне, Лициний Нерва всегда держал при себе преданных и толковых слуг. При решении особо важных дел он постоянно пользовался их советами, причем Аристарх был у него на особом счету, так как отличался большим умом и ученостью.

Ожидая его появления, Нерва задремал в мягком царском кресле, склонив на грудь плешивую голову и сцепив пальцы рук на округлом брюшке.

Немного погодя в зал вошел полнотелый старик, неряшливо завернутый в серую тогу.

– Ты звал меня, господин? – негромко спросил он, близоруко вглядываясь в претора, который в это время уже начал похрапывать.

Нерва вздрогнул и, подняв голову, обратил в сторону своего отпущенника заспанное лицо.

– Одолел-таки меня коварный Гипнос, – произнес Нерва и зевнул во весь рот. – Не выспался! – продолжал он после короткой паузы. – Вчера мы допоздна засиделись у проагора22. Если бы ты знал, мой Аристарх, какие отбивные готовит его повар-каппадокиец!

– Чего не скажешь о поварах твоей когорты, – не преминул пожаловаться отпущенник. – Даже на девятый день23 таких не позовут.

– Очень хорошо, что ты напомнил мне о них, – сказал Нерва. – Я обязательно сделаю выговор этим бездельникам… Ну, а теперь садись и слушай.

Вольноотпущенник прошел в центр зала и сел на скамью перед большим широким столом, стоявшим справа от кресла претора. Здесь обычно сидели писцы, заносившие на папирус преторские распоряжения.

Аристарх внешне был совершенно неприметным человеком. Небольшого роста, очень тучный, с большой головой и всегда брюзгливым выражением лица он походил на Сократа, портрет которого можно было увидеть в приемной комнате дворца, на стенах которой, как и в тронном зале, также висело множество картин. Возраст его приближался к шестидесяти годам, и он многое успел повидать на своем веку.

Родился и вырос он в Пергаме, в обеспеченной семье. Отец его занимал высокую должность заведующего знаменитой Пергамской библиотекой. До тридцати лет Аристарх прилежно занимался различными науками и особенно преуспел в изучении истории и философии. Но все благополучие рухнуло в одночасье со смертью последнего пергамского царя Аттала III24, оставившего завещание, согласно которому его царство передавалось Риму. Побочный брат царя Аристоник25 объявил завещание подложным и призвал население к восстанию. По всей территории Пергамского царства началось движение так называемых гелиополитов. Это были последователи запретного коммунистического учения философа и писателя Ямбула, возбуждавшего умы тогдашнего эллинистического мира рассказами о таинственном острове, где жители не знали ни рабства, ни угнетения и все вместе одинаково трудились для общего блага. Аристоник возглавил это движение. Его поддержали беднота и рабы, которые по указу нового царя были объявлены свободными. Римляне вторглись в пределы Пергамского царства, но вскоре поняли, что без помощи союзников им не справиться с восстанием. Они призвали к участию в войне вифинского, пафлагонского, каппадокийского и понтийского царей, которые двинули свои войска против Аристоника. Первым у пергамских берегов появился флот царя Каппадокии Ариарата V, но ожесточенное морское сражение закончилось победой гелиополитов, причем сам Ариарат был убит. Подоспевший вскоре понтийский царь Митридат высадил свое войско неподалеку от Пергама и повел решительное наступление на город. Пергамцы отчаянно защищались, но силы были неравны. Город был взят. Понтийский царь отдал его на разграбление своим солдатам. Началась вакханалия грабежей и убийств. Отец Аристарха был убит на ступенях здания библиотеки. Сам Аристарх каким-то чудом выбрался из города в числе немногочисленной группы гелиополитов и пришел вместе с ними в укрепленный город Левки, где сосредоточились основные силы восставших. Аристарх был свидетелем большого кровопролитного сражения между гелиополитами и римской армией консула Лициния Красса Муциана. Римляне были разбиты наголову. В плен попал сам Красс Муциан, убитый вскоре одним из охранявших его воинов, не выдержавшим оскорблений и насмешек плененного римского консула, который явно не захотел пережить выпавшего на его долю позора. Позднее Левки были захвачены консулом Марком Перперной. Все жители города в отместку за смерть Красса Муциана были частью перебиты, частью проданы в рабство, в том числе и Аристарх, хотя за него усердно хлопотали некоторые знатные пергамцы, воевавшие против восставших на стороне римлян.