Сказки бабушки Куприянихи - Анна Куприяновна Барышникова

Я на свадьбе была, танцевала, чуть ногу не сломала. Много было дела — вот и не доглядела. Пила мёд да пиво, оно меня с ног сбило.

ИВАН-ДУРАЧОК И МАРЬЯ-КОРОЛЕВНА

Была у царя дочка Марья-королевна, умница-разумница. Поглядит на человека — всё видит: что на языке принёс и что на сердце держит.

Всё ж таки надо царю дочку замуж выдавать. Объявил он ей свою волю.

— Хорошо, батюшка, — говорит Марья-королевна. — Только у меня свой обычай: тот меня замуж возьмёт, кто со мной сумеет поговорить.

Так и оповестила всех — и богатых и бедных.

Велела истопить пожарче печку. По-домашнему сидит, рукодельничает.

Женихи съезжаются разодеты: в золоте да бархате, — всякие князья и королевичи. Кто в комнату ни войдёт, до того натоплено — не может с Марьей-королевной разговаривать.

Только и скажет:

— Здравствуй. Что это у тебя жарко?

А Марья-королевна в ответ:

— Это мой батюшка петухов жарил.

Тому и нечего сказать.

А на деревне жили три брата — два умных, третий Иван-дурачок. Прослышали братья, что царь замуж дочь выдаёт, и собираются себе идти свататься.

— Братья, возьмите меня с собой, — говорит Иван.

Те смеются:

— Куда тебе! Ступай, дурак, навоз возить.

Пришли во дворец:

— Здравствуй, Марья-королевна. Что у тебя так жарко?

— Это мой батюшка петухов жарил.

Те стоят, не знают, что сказать. Разве петухов жарить — царское дело?

Посмеялась Марья-королевна и дала им от ворот поворот.

Приходят домой братья — рассказывают, Марью-королевну бранят.

Иван-дурачок говорит:

— То-то, братья, меня с вами не было.

Обротал он козла, сел на него верхом, на голову лопух надел и поехал к царю во дворец.

Едет-едет — лежит мёртвая ворона. Он её поднял, за пазуху спрятал.

Дальше едет. Лежит на дороге от лаптя ошмёток. Он и его прибрал.

Возле моста люди колёсами жёлтую грязь размесили. Он этой грязи в карман положил.

Въезжает на козле прямо во дворец.

— Здравствуй, — говорит, — красавица. Вот он я! Что это у тебя за чёртова жарища?

Марья-королевна отвечает:

— Батюшка петухов жарил.

— Нельзя ли и мне тут пожарить?

— A где твой кочет?

Выхватил он из-за пазухи ворону.

— Вот мой кочет, — говорит.

Марья-королевна глазом не сморгнула:

— Пожарить бы можно, да вот кастрюльки нет.

Вытаскивает Иван-дурачок лапоть:

— Вот тебе и кастрюлька.

— Это всё бы ничего, да нет подливки.

Достаёт Иван-дурачок из кармана жёлтую грязь:

— Вот тебе и подливка. Мало будет, ещё принесу.

Улыбнулась тут Марья-королевна и велела своего батюшку-царя звать. Видит, вовсе не так Иван-дурачок прост, как люди считают: не она над ним, а он над ней посмеялся.

Полюбились они друг другу и, вот тебе, поженились.

Я у них на свадьбе была, мёд пила, по губам текло, да в рот не попало. Спать положили на дубовой перине. Спала я на ней, спала — все бока содрала. Насилу домой добрела.

Хорошо погуляла — почаще бы так.

КАК БАРИН СОБАКОЙ БРЕХАЛ

В старые времена были крепостные у барина. Барин очень злой был. Что ни так, что ни этак, всё не по нему — житья не даёт никому. Порол мужиков, ругался, над всеми измывался. Одним словом, сердитый барин.

Раз пришёл на подворье мужичок по барскому приказу. А у барина собака была, да такая злая, что под стать своему хозяину. Стала собака на мужика брехать, за ногу его хватать. Рассердился мужичок, взял палку и ударил по носу собаку. Та сразу околела.

Барин до того рассвирепел, что и сказать нельзя.

Берёт мужичка и ведёт на суд.

Известно, подьячий[2] любит калач горячий. Барин в суд ногой, а в карман рукой.

Выслушали судьи барский гнев и спрашивают:

— Что тебе любо над мужичком сделать?

— Желаю я, — говорит барин, — чтобы он у меня вместо собаки был, добро моё стерёг и по-собачьи брехал.

Судьи так и присудили: быть мужику барской собакой, словами впредь не говорить, а только по-собачьи брехать.

Мужику приказа ослушаться нельзя. Стал он вроде собаки брехать, добро барское охранять.

Год на барском подворье брешет, два брешет. Жена с дочкой дома не евши сидят. Барину до этого дела нет.

Надумал мужичок подговорить соседей барскую кладовую взломать, барина наказать.

— Я, — говорит, — буду погромче брехать, а вы — замки снимать.

Ладно. Сказано — сделано. Приехали ночью мужики, стали замки ломать, барское добро выносить, а мужичок — под окнами у барина брехать да выть. Будто изо всех сил барский приказ выполняет. Побрешет, побрешет, да ещё и повоет.

Доволен барин.

— Бреши громче! — приказывает.

Ну, тот и брешет, и брешет…

Встал наутро барин, а его обворовали. Ещё пуще освирепел. Стал всех бранить да колотить. Мужичку больше всех досталось.

Повёл его барин опять на суд.

А судьи прослышали, что барина обокрали. Нечего от него теперь поживы ждать: когда карман сух, то и судья глух.

Спрашивают судьи:

— А что, когда воровали, брехал мужичок или нет?

— Не только брехал, — говорит барин, — даже выл. У меня строго: раз приставлен брехать, так бреши!

Судьи говорят:

— Для того и собаку держат, чтобы она брехала. Стало быть, мужичок в точности исполняет, что мы ему тогда присудили. Собака как есть настоящая — и брешет и воет. А уж дело хозяина, когда собака брешет, выйти да посмотреть. Собака не виновата.

«Ну, — думает барин, — неверно они на этот раз присудили. Поеду в столицу — там судьи очень строги, пускай они присудят».

Вот поехал барин с мужичком в столицу. А ехать долго, да всё лесом.

Ехали-ехали. Смерклось. Ночь настала.

Пригнулся мужичок, посмотрел вперёд и говорит:

— Барин, а барин! Кажись, медведь навстречу идёт.

Испугался барин.

— Что же нам, — говорит, — делать?

Мужичок отвечает:

— Слышал я, что медведи собачьего лая дюже боятся.

— Бреши, мужичок! — приказывает барин. — Бреши, да погромче!

— Нет, барин, я под судом, мне брехать теперь никак нельзя.

Опять пригнулся мужичок и говорит:

— Барин, а барин! Он ближе подходит, вот-вот до нас доберётся.

Барин ещё пуще перепугался:

— Выручай, мужичок! Научи, что делать.

— Не миновать тебе, барин, собакой брехать.

«Ладно, — думает барин, — была не была. Побрешу, авось жив останусь».

Встал он на четвереньки и начал собакой брехать.

— Да ты, барин, — говорит мужичок, — пуще бреши. Нешто так медведя проймёшь!