Берега и волны - Николай Бойков

Она растерялась совсем:

– Так идём или нет? Или не потянут твои кандидаты против мана-буфетчика?

– Обижаешь, подруга! Полный вперёд!

«…Трапы, комингсы, палуба, подволок… – она с трудом запоминала новые слова. – Плафон! Пиллерс!» – Васька щеголял перед Татьяной и подругой, показывая всё, от камбуза до мостика. Даже в машину спускались, но осторожно:

– Посторонним сюда нельзя, но со мной – можно. Сейчас кореш с вахты сменится. И мы все при деле будём. Поняла, подруга?

– Он главный? – спросила подруга, закатывая глазки и насмешливо открывая рот, будто хотела сказать: «Куда мы попали? Смех и ужас!».

– Почти. Механики на флоте – самые умные. – Васька успел использовать узость прохода и прижался к подруге:

– А главный – для тебя на сегодня – я! Понятно объясняю? – он прижался к ней, для убедительности изображая атаку.

– Ой, Васенька! Да ты такой убедительный для меня, что мне уже ничего и не надо больше.

– Как это – не надо? Детский сад, что ли? Умрём, но флот не опозорим! На трап!

– Ой, так затрапали… Так затрапали… Страх и только. Верх-вниз! Вверх-вниз! Прямо – палач какой-то. Хоть бы домик нам какой-нибудь нашёлся? А хоть бы и коечка…

– Не домик, а каюта. Прямо по коридору вторая дверь слева! Прошу!.. Стол. Койка. Иллюминатор… Чашки, кофе, музыка – тыхенько…

– Ой, а что это качается?

– Качается – тень от занавески.

– А рокочет и шипит?

– Рокочет – галька на берегу, волна её прибоем катает и шипит на неё: тшш… тшш…

– Ой, страх какой! – подруга опять делает Татьяне глазками «Умиррраю – смишшшно!» – А где, то самое, умыться?

– Галью-ун?

– Я не Галю-у, Васенька! Глаша – меня зовут.

– Я помню, родная моя! Я говорю – гальюунн – за этой дверью, умыться и прочее. По-морскому так называется. Поняла?

– Поняла, поняла… Галю-у… Как девушку…

– А вот, наконец, наш товарищ…

Таня увидела сначала его руки. Одна открывала дверь, и дверь будто сжалась от его пальцев, послушно. Другая – прижата к груди ладонью, будто он сам себя сдерживал. Или сердце. Воздух шевельнулся в каюте, теснясь и уступая ему место. У Тани приятно защемило дыхание, она улыбнулась предчувствию.

– Здравствуйте, девочки. Я – просто Сережа. Сергей.

– Я – просто Глаша. А это – Татьяна.

– Танечка, значит. Танюша. Очень приятно.

– И мне…

Васька ставит на стол стаканы и травит, не останавливаясь, всё подряд:

– Моряк зашёл в ресторан, посидел-выпил, станцевал с девушкой и ведёт её к себе домой. До двери дошёл – вспомнил: жена дома! А жена уже дверь открывает: «Пришёл? а это кто?»

Моряк к жене наклоняется:

– Вика, мне так неудобно – скажи, что ты моя сестра…

Еврей говорит: живу с женой тридцать лет и только сегодня мы приняли с ней абсолютно одинаковое решение – дом загорелся и мы одновременно вклинились с ней в дверь на выход…

– Вы женаты? – Нет. Это я просто так выгляжу.

– Вы попали в беду и вас оперировали… – Так я в больнице? – Большей частью, можно сказать, да…

– Как вы обожгли ухо? – Я гладила белье, когда зазвонил телефон, и я приложила утюг к уху… – А второе ухо? – Мне же надо было позвонить в скорую…

В справочном отделе супермаркета: простите, я потерял жену. – Соболезнуем. Всё для похорон находится на первом этаже…

Кто умнее: мужчины или женщины? Женщины. Почему? Ты видел хоть одну женщину, которая выходит замуж только за то, что у кого-то красивые ноги?..

– Мальчик! Кто разбил окно? – Мама. Но виноват папа – он присел, когда в него летела тарелка.

– Дорогой, ты не помнишь телефон Клавы? – Нет. – Ну, хотя бы приблизительно?

Пациент приходит в себя:

– Где я? – Это номер 17. – Палата или камера?

– Он не умеет играть в карты. – Это же хорошо! – Но играет…

Психиатр: «Так вы говорите, что платите налоги с радостью? И когда это у вас началось?..»

Все смеются. Васька наполняет стаканы:

– Не бойтесь, девочки, в море микробов нет.

– Больше всего боюсь забеременеть… – говорит подруга и берёт стакан.

– Это противно нашему правилу и чести! – Вытягивается Васька по стойке смирно, как киношный поручик. – Гарантирую полную безопасность!

Обнимает подругу за плечи, а она хихикает и отмахивается рукой, как добрая хозяйка от балованного телёнка:

– Та-а, то ты меня не знаешь ещё? Я больше – опасных люблю! Тише ты, с поцелуями!

– Гладь, Глашенька! Гладь… Какое морское появилось слово: гладь…

Серёжа наклонился и сказал тихо:

– Пойдёмте в мою каюту, Танечка. Здесь становится тесно.

Она поняла и молча поднялась. Васька с Глашей, сделали вид, что не заметили их ухода. Для Тани этот переход из одной каюты в другую был подобен кругосветному плаванию, полному скрытых тревог. Новые запахи, звуки, отдалённый разговор, где-то звякнула чайная ложечка. Это звук показался ей таким родным и привычным, что она его оставила в памяти, как спасительный ориентир. Серёжа открыл каюту и пропустил её вперёд, успев включить свет.

– Спасибо, – поблагодарила она и поспешила пройти мимо цветной занавески, скрывающей койку. Присела к столу. Хозяин включил настольную лампу и выключил общий свет. Она огляделась. Каюта Сергея была почти такой же, как предыдущая, если не считать двух книжных полок. Таня глянула на корешки – увидела несколько знакомых авторов, ей стало спокойнее, увидела фото женщины и мужчины в рамочке над столом.

– Это мои родители. – Сказал он, хотя она ни о чём не спрашивала.

– Чай? Кофе?

– Уже достаточно. Спасибо. – Возникла пауза.

– Что мы с тобой будем делать, девочка?

Было до странного тихо. Горел ночник. Занавеска над открытым иллюминатором не шевелилась, но тень её на столе до удлинялась, то укорачивалась. Казалось немыслимым, что минуту назад в такой же каюте могли разместиться ещё и подруга с шумливым Васькой. Тихая и полуосвещённая каюта была только для двоих.

– Я понимаю, раз мы сюда пришли… И вообще, раз всё так… Я не ханжа и без предрассудков…

– Спокойно, Танюша. Пойдём прогуляемся…

– Спасибо… Я люблю ночь…

– Вот свитер, надень. Тебе будет теплее.

– Спасибо. – Подошла к зеркалу, на ходу продевая в рукава руки. – Ой, какой длинный! – Поправила волосы. – А тепло как, – сжалась, словно от холодного потока пряталась. Неожиданно потянулась и поцеловала его в щёку, – спасибо.– И, торопливо, не давая времени опомниться и обнять её, потянула из каюты. – Пойдём-пойдём!..

– Ой, как хорошо! Желанный глоток воздуха.

Замерли тихие и пустые улицы. Блеск луж и стекол. Тени на тротуаре, как глыбы и пропасти. Через них надо перепрыгивать или перелетать. Ветви над головой брызгают звёздами или усталым дождём в лицо. Свежо и тревожно. И радостно. Снова – мостовая и камни. Ступени наверх. Черная громада горы, как облако, закрыла половину неба. Город огнями рассыпался где-то внизу. Там же, как в глубоком колодце, лежало море, отражая серебристую пыль звёздного неба.

Он первым нарушил молчание, и все ожило и заговорило…

– Почему ты молчишь?

– Разве надо говорить? – Она повернула лицо к нему.

– Надо.

– Мне казалось, ты о чем-то задумался. И я не мешала тебе.

– От этого мне ещё приятнее. Даже молчать.

– А я устала молчать в одиночку.

– Ты одна здесь живёшь?

– Одна.

Он не спросил «почему?» и какое-то время опять шли молча. Остановились.

– Ты – механик? – спросила, чтобы прервать паузу.

– Нет. Я – штурман.

– Штурман? – переспросила, с акцентом на «ман». Штормовой мужчина?

– Ты романтична. Сразу этого не скажешь. Прости, огорчу тебя: должен был прийти к вам в каюту механик, а пришёл я.

– Случайно? Двери перепутал? – Ей стало смешно, или нервно. – Тебя «по ошибке посадили в самолёт», как в кино?

– Механик сел играть в преферанс. Прости.

– А, Вася говорил, что механики на флоте самые умные.

– Это правильно. А штурмана – пьют и бабники.

– Это правда?

– Я же здесь.

– Бабник? Значит – правда.

Опять повисла пауза. Она опять прервала её первой:

– Ночь – это большая пауза. Мне так сейчас показалось. Наверное, она мне нужна сегодня.

– Почему ты одна в этом городе?

– Мама была главным бухгалтером на пищевом комбинате, но уехала в Израиль и стала билетёршей в кинотеатре, папа – был хорошим адвокатом, уехал в Киев по делам клиента, потом – в Минск, в Москву, в Омск… В общем, семья пошла за Моисеем, по своим пустыням.

– А ты где училась?

– В Плехановке, три курса. На четвёртом – мама уговорила переехать к ней, на Святую землю, где самый мудрый народ.

– И что? Действительно, самый мудрый?

– Который всю жизнь воюет? Это мудро? Рожать детей для войны?

– Если я правильно понял историю, то исход народа на сорок лет был нужен для того, чтобы нарожать два поколения молодых воинов. С этим можно было вернуться в Египет многочисленным войском и отвоевать землю. До сих пор – воюют… Со всеми соседями. Мудрее было бы строить кибуцы в Биробиджане, а Святой город сделать городом-государством главных религий, по типу Ватикана…