9 мая - Михаил Болле

Началась страшная суматоха. Один из охранников дал очередь в воздух, после чего все зэки попадали лицами в снег, мысленно проклиная своего отчаянного товарища. Другие охранники начали спускать собак или, присев на корточки, палили между колесами, стараясь попасть в беглеца, который уже готовился запрыгнуть в проходивший мимо него товарняк.

Как назло, одна из пуль, срикошетив о чугунное колесо, угодила в сержанта. Он закричал от боли и упал на снег. Кровь хлестала из его шеи, забрызгивая всё вокруг. Возможно, именно это обстоятельство и спасло беглеца. Стрельба прекратилась и, пока другие конвойные пытались помочь хрипевшему в агонии сержанту, зэк, хотя и не с первой попытки, все-таки сумел запрыгнуть в товарный вагон. При этом он сорвал в кровь ладони, оставив на обледеневших поручнях куски собственной загрубелой кожи…

– Из зоны бежал, убив конвоира, – сурово пояснил участковый.

Услышав про колонию, работница военкомата сразу засобиралась уходить.

– Распишитесь, пожалуйста, за набор и я пойду дальше, – холодно обратилась она к Григорию Петровичу, утратив недавнее обаяние.

Войтовский надел очки и подошел к столу.

– Тушенка немецкая, очень хорошая, – зачем-то сообщила женщина, увидев, как пенсионер взял в руки одну из банок и принялся рассматривать этикетку.

– Немецкую я не ем, – сухо сообщил Григорий Петрович, – можете забрать обратно.

– Да вы что?! Она же гораздо лучше, чем наша! – удивилась женщина.

– Считайте это моей стариковской причудой, но это я не возьму. Отдайте кому-нибудь ещё. А за набор я расписался, вот, пожалуйста, ведомость.

– Да кому ж я тушенку-то отдам? Не положено так.

– Это последнее слово. Я не возьму, – упрямо покачал головой пенсионер.

– Да почему же не взять? Что вы, в самом-то деле? Вон собачке своей скормите…

– Зачем же собачке? – неожиданно вмешался милиционер. – Давайте, я возьму. Мне есть, кому отдать.

Женщина покачала головой, но не стала спорить. Спрятав ведомость в сумку, она спешно попрощалась и направилась к двери. Войтовский проводил ее и вернулся в комнату, сопровождаемый Энгой, не отходившей от него ни на шаг.

– Значит, никаких сведений о сыне по-прежнему не поступало? – официально спросил участковый, вложив обе банки в свой журнал.

– Нет, – сухо ответил Григорий Петрович, стараясь не смотреть на своего визитера.

– А откуда цветная фотография на воздушном шаре? Недавно ведь сделана, это же сразу видно, – крутя фото в руке, вел следствие милиционер.

– По почте пришла.

– Откуда?

– Не помню, – и Войтовский, заранее предупреждая следующий вопрос, заявил: – А конверт я давно выбросил.

– А это? – и участковый ткнул пальцем в телеграмму, по-прежнему лежавшую в центре стола.

– Вчера почтальон принес. Еще вопросы будут?

– Будут, когда потребуется. Так значится, фото и телеграмму я забираю, как улики.

Создалась непродолжительная пауза, во время которой Войтовский устремил свой взгляд в одну точку – на икону, тихо что-то шепча, нервно шевеля губами.

– Ладно, тогда я пойду, – вздохнул милиционер, поняв, что с упрямством пенсионера ему не совладать. – Но если вы что-то узнаете, то немедленно сообщите в органы. Сами должны понимать, что бывает за сокрытие преступника.

Войтовский болезненно поморщился и кивнул головой.

– Так-так… что ж, тогда я пошел… – деловито осматриваясь, словно решая, что бы еще прихватить, начал прощаться милиционер. – Кстати, с праздничком вас!

И тут Григорий Петрович вдруг не выдержал.

– А не пошел бы ты на х…й! – с плохо скрываемой ненавистью прохрипел он. – Не нужны мне твои блядские поздравления! Такие гады, как ты, всю войну по тылам прятались и тушенку жрали. А когда она закончилась, начали бывших фронтовиков, героев, которые кровь за родину проливали, из немецких концлагерей да в свои собственные отправлять! Ненавижу!

– Что ты сказал, старая сволочь?!

Участковый медленно поднял руку, словно готовясь ударить беззащитного старика, но тут у него выскользнула одна из банок. Едва поймав ее у самого пола, он так же медленно выпрямился и угрожающе произнес:

– Вот, значит, как заговорил, гнида лагерная? Да ты знаешь, что я с тобой за это могу сделать?

Григорий Петрович промолчал, зато Энга, почувствовав в голосе участкового угрозу для своего хозяина, угрожающе зарычала.

– Давай-давай, – подбодрил милиционер покрывшегося красными пятнами Войтовского. – Ты на меня еще шавку свою натрави – и мигом окажешься там, где тебе и твоему сыну самое место.

– Иди жрать хорошие немецкие консервы, и чтоб я тебя больше не видел, – последовал четкий ответ.

Глава 5

Не пойман, не кайф!

В парке Горького играла музыка военных лет. Нахальные городские воробьи бойко скакали вокруг палаток, торгующих пивом и шаурмой. Объедков вокруг было столько, что всем хватало, а потому даже самые драчливые из пернатых пребывали в прекрасном настроении. Молодая листва, промытая легким весенним дождем, приобрела восхитительно-изумрудный оттенок. И это придавало всему окружающему особенно нарядный облик, поднимая настроение гуляющим горожанам.

И таковых было немало. Влюбленные парочки, проходя мимо торжественно-гордых стариков с орденскими планками на костюмах, наперебой поздравляли их с праздником и дарили цветы. А сами старики смущенно и растроганно благодарили, думая про себя о том же, о чем думает любой именинник в день своего рождения – как жаль, что самое прекрасное бывает только один раз в году!

Компания велорогих юнцов, состоящая из уже знакомых нам Юлиана, Дрюли, Папеля и Лады тащилась в сторону колеса обозрения. Первым, с бутылкой пива в руке, шел Юлиан, на котором были просторные хип-хоп штаны и шелковая черная рубашка с вышивкой на спине «OdeSSa Mutter», причем буквы SS были изображены в виде двух коротких молний, что ассоциировалось с эмблемой фашистских ССсовских подразделений. Следом, по-стариковски шаркая огромными кроссовками со всегда развязанными шнурками, шел Дрюля, на футболке которого красовалась похабная надпись: «Не наклоняйся, а то отъимею!», в обнимку с Ладой. Оба выглядели весьма неважно – неказистая физиономия кавалера заметно отекла, а что касается личика дамы, то оно отличалось нездоровой бледностью и черными кругами под глазами.

И лишь Папель, которого после выпитого пива заметно отпустило, был весел и болтлив. Он даже не ленился пинать перед собой пустую банку из-под колы.

Сначала двигались молча, а затем впередиидущий Юлиан глотнул на ходу пива, смачно рыгнул и выступил с откровенно тупой заявой:

– А классная вчера была туса!

– Да и стафф был улетный, настоящий, афганский! – охотно подтвердил Папель. – А уж как Машка отрывалась…

– Где вот только она щас, интересно? – с некоторой досадой в голосе спросил Юлиан.

Чтобы соригинальничать Дрюля запел,

– На заре ты её не буди, на пи..де у неё бигуди!

– Да хватит тебе! – прервала его Лада и попыталась вырваться из объятий своего бойфренда. – Ведешь себя, как быдло последнее!

– Снятся людям неспроста эрогенные места… – многозначительно выдал Юлиан.

Папель хмыкнул и пожал плечами:

– А какая на хрен разница, где Машка? Зато ей, по любому, щас гораздо хуже, чем нам.

– Это еще почему?

– Мы уже оклемались и сегодня обязательно что-нибудь замутим. А она, наверняка, пьет кефир и жалуется своей мамочке, какие же мы все козлы!

– Ты прав. Не будем эту чику беспокоить и отрывать от мамочки. Пускай жалуется и дальше… Тем более что мы действительно козлы, – неожиданно заключил Юлиан и вновь присосался к бутылке.

– Говори только за себя, – неожиданно обиделся Папель, – а сам я считаю себя львом!

– Это карликовым, что ли? – презрительно спросил Юлиан и тут же фыркнул: – Что-то я не слыхал о такой породе…

– А о том, что даже слонам ломают бивни, ты слыхал? – начал было заводиться приятель, и даже сжал руки в кулаки, которыми можно было испугать разве что лилипутов.

– Ша, пацаны, – вмешался в разговор Дрюля и даже снял руку с талии своей спутницы. – Кончай базар, утомили.

– Тебя не спрашивают, – буркнул Папель.

Однако Дрюля уже правильно оценил обстановку, поэтому своевременно выдвинул следующую инициативу, изложив ее в форме вопроса:

– А не покувыркаться ли нам на «фуйнечертовом колесе»? С такой высоты даже блевать интереснее…

Юлиан согласно кивнул, немедленно дополнив эту инициативу другой:

– Но для начала возьмем еще пивка и как следует возвыжрем, чтоб было чем сверху поливать окрестности!

Папель брезгливо поморщился и тоном глубоко оскорбленного аристократа заявил:

– Ну, блин, вечно ты все опошлишь! Кстати, если вздумаешь поссать, то я тебя из кабинки выкину на хрен, так и знай!