Пациент скорее жив - Ирина Градова

Разумеется, все тоже заметили мою принадлежность к противоположному полу, и глаза мужчин в зале устремились на меня. В некоторых взглядах я прочла удивление, и таких, надо сказать, было большинство. В других – одобрение, подозрение и… понимание?

– Андрюша! – воскликнул пожилой полковник (или подполковник?), разведя руки, в одной из которых держал бокал, а в другой бутылку с шампанским. – А ты говорил – будут только мальчики. Но это даже к лучшему: без дам, знаете ли, милая барышня, как-то скучно!

– Ты нас не представишь? – спросил более молодой офицер с «боцманской» бородой.

Лицкявичус спокойно представил меня обществу, а мне оставалось лишь надеяться, что я выгляжу достойно и не краснею, хотя щеки мои горели.

– Присоединяйтесь, Агния, – мягко предложил Никита. Судя по всему, парень решил взять надо мной шефство, видя напряжение между мной и хозяином дома. Он взял со стола бокал и буквально вложил его мне в руку.

– Конечно, присоединяйтесь, – кивнул Лицкявичус. И, наклонившись к моему уху, шепнул: – Раз пришли, держите фасон, мадам!

Он говорил со мной, как строгий, но снисходительный отец мог бы разговаривать с непослушной дочерью.

По прошествии времени ко мне пришло понимание того, что я давно не проводила время так хорошо, как на празднике, на который меня никто не приглашал. Мужчины на удивление быстро привыкли к моему присутствию и вели себя совершенно естественно. Они шутили, смеялись, а потом разговор плавно перетек на военные темы. Заговорили об Афганистане, где, очевидно, довелось служить самым старшим из присутствующих, о Южном Йемене, о Чечне и совсем еще недавних событиях в Южной Осетии. Меня захватили их рассказы, и я вся обратилась в слух. Так странно казалось слышать «живые» истории о том, что я знала лишь по документальным фильмам и некоторым книгам, принадлежащим отцу, обожавшему военные мемуары. Эти люди являлись не просто очевидцами, но и участниками военных действий. Насколько я поняла, большинство из гостей Лицкявичуса принадлежали к братии военврачей, но были и люди из спецназа, парашютно-десантных и мотострелковых войск. Почти любой тост, произносимый за столом, начинался со слов, обращенных к Лицкявичусу: «А помнишь…»

– А помнишь, Андрюха, – сказал «боцман», – как ты мне фурункул вырезал?

– Да как не помнить, Денис! – усмехнулся Лицкявичус. – Ты был так пьян, что не чувствовал боли, а я все боялся, что в самый ответственный момент ты задергаешься, и я отрежу тебе нос к чертовой матери.

– А я заснул прямо на операционном столе! – подхватил Денис.

Наконец пришла очередь Никиты. Он тяжело поднялся и взял в руки бокал.

– Давай, малыш! – подбодрил его один из старших офицеров. – Скажи стишок! Или спой.

– Спою, – улыбнулся Никита. – Обязательно спою, но попозже. А сейчас я хочу выпить за замечательного человека, которого мне выпала честь знать.

Я заметила, что Лицкявичус отвел глаза в сторону, словно не хотел слышать того, что собирался произнести Никита.

– И я хочу сказать, – продолжал парень, словно не замечая реакции юбиляра, – что прекрасно помню: только благодаря дяде Андрею я остался при двух своих ногах!

– Да брось ты… – попытался прервать его Лицкявичус, но «боцман» предупреждающе взмахнул рукой:

– Дай пацану сказать!

– И я не один такой, – с благодарностью кивнув ему, продолжал Никита. – Нас много – тех, кто не стал калеками только потому, что ты оказался рядом. Там… в общем, там не сильно обращали внимание на потери, а ноги и руки летели «в корзину» только так… Остался раненый жив – и слава богу, а о том, как он будет на гражданке на хлеб себе зарабатывать, никто и не думал – не до того было! А ты и об этом не забывал. Поэтому я пью за тебя и… В общем, за тебя!

И Никита осушил бокал одним махом. Его примеру последовали все остальные.

Через некоторое время большинство мужчин вышли покурить на свежем воздухе, а Лицкявичус пригласил меня в кабинет.

– Вы уж простите меня за неожиданный визит, – пробормотала я, едва он закрыл за нами дверь. – Я не хотела…

– Все в порядке, – отмахнулся Андрей Эдуардович. – Я же сам передал через Вику, что жду от вас известий в любое время.

– Мы можем поговорить и завтра, – предложила я. – У вас гости…

– Наша беседа много времени не займет, – перебил Лицкявичус. – Что рассказала вам Вика?

Я в двух словах передала содержание нашего разговора, закончив следующими словами:

– Но Вика не сказала, что вы хотите от меня.

– Верно. Вика не в курсе. На самом деле никто не в курсе. Вы ведь идете в отпуск, я правильно понимаю?

– Правильно, – кивнула я, с подозрением глядя на собеседника. – А что?

– Есть планы?

– Наполеоновские! – соврала я. Собственно, зачем ему знать, что все мои планы с Шиловым накрылись медным тазом.

– А именно? – уточнил Лицкявичус.

И я поняла, что не смогу быстро придумать ничего правдоподобного. Черт, надо лучше готовиться к встречам с этим человеком! А я, вместо того чтобы продумать каждый свой шаг, притащилась к нему домой в самый неожиданный момент… и теперь он поставил меня в тупик своим вопросом.

– Почему вы интересуетесь? – спросила я, не отвечая.

– Потому что у меня есть для вас дело. Если, разумеется, вы никуда не уезжаете.

Мне бы встать и уйти – прямо сейчас, но Лицкявичусу уже удалось меня порядком заинтриговать. Проклиная свой дурацкий характер, я осторожно сказала:

– Предположим – чисто гипотетически! – что я никуда не еду. Что вы хотели предложить?

– Я хочу вам предложить провести отпуск в рабочем режиме, – спокойно ответил глава ОМР, пристально глядя на меня своими прозрачными, почти немигающими голубыми глазами.

– То есть?

– Вам предстоит устроиться на работу в Светлогорскую больницу. Всего на месяц! – добавил Лицкявичус, заметив, что я собираюсь возмутиться такой наглости – надо же, он сказал «предстоит», словно я уже на все согласилась! Да кому придет в голову променять свой законный отдых на работу?!

– Все уже устроено, но мне требовалось переговорить с вами, – невозмутимо продолжал Лицкявичус, делая вид, что не замечает выражения моего лица.

– Значит, все уже устроено? А почему вы решили, что я соглашусь? Это же… полный нонсенс!

– Потому что я, как мне кажется, неплохо вас изучил. Вам нравится риск и небезразлична справедливость. Вы достаточно умны…

– Вот уж спасибо! – всплеснула я руками, хотя и не уловила сарказма в слове «достаточно», произнесенном главой ОМР.

– …и инициативны, – закончил он фразу. – И еще вы – единственный человек, который свободен в предстоящие тридцать дней и на которого я могу положиться, потому что видел вас в деле.

«Видел меня в деле»… Да я жизнь ему спасла! Но, конечно же, Лицкявичус не из тех, от кого можно дождаться благодарности.

– Вы устроитесь в Светлогорку медсестрой…

– Что?! – прервала я его, подпрыгнув на стуле. – Медсестрой?! Я, дипломированный врач, кандидат…

– Знаю-знаю, – не дал мне закончить Лицкявичус. – Но нам в этом деле не нужен кандидат медицинских наук, Агния Кирилловна. Нам нужна обычная медсестра… ну, не совсем обычная, а… короче, нам нужен такой человек, которому хватило бы образования оценить ситуацию с точки зрения врача-специалиста, а также такой, который смог бы передвигаться по всей больнице без риска. Потому что, увидев перед собой медсестру, все станут думать, что она относится к младшему медицинскому персоналу и, следовательно, не стоит внимания.

Я поняла: дальше придираться к словам бесполезно – Лицкявичус их не выбирает. И не мне его учить. Уже поздно, мужчине исполнилось пятьдесят!

– И что же именно я должна узнать?

Лицкявичус слегка кивнул и выдвинул ящик стола. На столешницу легла кожаная папка средней толщины, из которой глава ОМР извлек пачку фотографий.

– Эти люди пропали без вести, – сказал он, раскладывая снимки так, чтобы я могла их хорошо разглядеть. – Они никак не связаны между собой – даже не знали друг друга, не жили по соседству, не имеют общих родственников и друзей. Более того, исчезли они в разное время, некоторые – довольно давно. Лишь одно у них общее: все пропавшие – пожилые и одинокие. Есть подозрение, что…

– Ой, а вот ее я знаю! – воскликнула я, прежде чем Лицкявичус успел закончить предложение. В руках я держала фотографию женщины, которую привезли в ночь обрушения подъезда – той самой, что сейчас лежала в коме в моем отделении.

На немой вопрос Лицкявичуса я ответила коротким рассказом об обстоятельствах встречи с потерпевшей.

– Значит, вы знаете, кто она? – спросила я, закончив. – А мы-то голову ломали! Ведь никаких документов при ней не обнаружили, да и из одежды на женщине были только халат и тапочки…

– Это Александра Орбах, – пояснил глава ОМР, забирая у меня снимок и внимательно вглядываясь в него, словно видел впервые.