Отсюда и в вечность - Джеймс Джонс

Прю закурил сигарету и повернулся, чтобы понаблюдать за группой ротных писарей, которые только что вошли и сидели в дальнем углу, потягивая кофе, тогда как им полагалось заниматься своими делами наверху, в канцелярии. Они все были похожи друг на друга, высокие, худые, тонколицые. Таких, конечно, больше тянуло к работе с бумагой, она давала им чувство умственного превосходства над другими. До него донеслись слова «Ван Гог» и «Гоген». Один высокий парень что-то говорил, а другие ждали, когда смогут вставить слово; потом, пока говоривший переводил дух, другой высокий парень сменил его, а первый нахмурился, и все остальные снова стали нетерпеливо ждать. Прю улыбнулся.

Странно, думал он, почему человеку все время приходится что-то решать? Только что с большим трудом ты правильно решил какой-то вопрос и думал, что можешь отдохнуть. А оказывается, назавтра нужно решать уже что-то другое. И пока ты поступаешь так, как считаешь правильным, тебе постоянно приходится что-то решать. А между тем Ред и вон эти ребята в углу могут уже больше ни о чем не думать, потому что они один-единственный раз решили неправильно. Ред сделал ставку на спокойную жизнь и безопасность за счет повиновения и подчинения. Ему выпал выигрыш. Ред теперь мог выйти из игры и пользоваться своим выигрышем. Он никогда не расстался бы с такой спокойной службой, как служба в команде горнистов, только по той причине, что была бы оскорблена его гордость. Временами Прю сбивался в своих рассуждениях и даже не мог вспомнить, какая причина послужила началом этой бесконечной цепочки его новых решений.

Теперь Ред пытался убедить его логикой.

— У тебя звание рядового первого класса и диплом специалиста четвертого класса. Ты занимаешься по два часа в день, а остальным временем распоряжаешься как хочешь. Ты мог бы жить припеваючи. В каждом полку есть команда барабанщиков и горнистов. Это обычная вещь. Это все равно что хорошая специальность на гражданке. Нам достаются сливки, потому что мы талантливы.

— Специалисты на гражданке обходятся без сливок. Хорошо еще, если у них вообще есть работа.

— Это уже другой вопрос, — сказал Ред раздраженно. — Все дело в кризисе. Думаешь, почему я вступил в эту чертову армию?

— Но знаю. Почему?

— Очень просто. — Ред помолчал и торжественно произнес: — Потому же, что и ты: в армии мне живется лучше, чем на гражданке. Там бы мне пришлось голодать.

— Вполне логично, — улыбнулся Прю.

— Я всегда рассуждаю логично. Простой здравый смысл… А как по-твоему, почему я в команде горнистов?

— Это тоже логично, — ответил Прю. — А в армию я пошел, между прочим, совсем не потому, что ты, и в команде горнистов служил совсем но другой причине.

— Все ясно, — сказал Ред с возмущением. — Сейчас ты опять понесешь эту чушь, про свои тридцать лет службы…

— Ну хорошо. А кем еще я мог бы стать? Куда еще я мог податься? Ведь должно же у человека где-то быть свое место.

— Согласен. Но если ты завербовался на тридцать лет и так любишь играть на трубе, то зачем же ты уходишь?

— Ладно, давай лучше возьмем тебя. Раз кризис кончается, раз стали делать оружие и отправлять его в Англию для этой войны, раз объявили призыв в мирное время, то ты, стало быть, сидишь теперь в армии вопреки здравому смыслу. Ты как узник за решеткой. Тебя ждет твоя прежняя работа. Но с тех пор как объявлен призыв, ты уже даже не можешь откупиться от службы.

— Я выжидаю, — пояснил Ред. — Я не голодал, пока наше процветание охраняла вся эта уйма гаубиц. И прежде чем мы тоже ввяжемся в эту дурацкую войну, я отслужу свой срок и вернусь домой, найду себе хорошую, надежную работу и буду себе спокойненько делать перископы для танков, а вы, дурни, будете ползать под пулями.

Пока Прю слушал, подвижное лицо перед его глазами расплылось, и вместо него он вдруг увидел опаленный в бою череп, как будто по нему прошла струя огнемета, слегка его коснулась и двинулась дальше. А обгоревший череп продолжал толковать ему о своем здоровье. И тогда Прю понял, почему он так старался принимать эти свои правильные решения. Ведь это все равно что девушке потерять невинность: одно неверное решение — и все, потом уже никогда не станешь тем, кем был. Кто слишком много ест — жиреет, и единственный способ не разжиреть — не переедать. Если есть слишком много, не выручат ни эспандеры, ни патентованные гребные машины, ни диеты. Похудеть, стать прежним не удастся.

Все дело в том, что ему хотелось быть горнистом. Ред мог себе играть на горне, потому что не был горнистом. Все очень просто, настолько просто, что непонятно, почему он не дошел до этого раньше. Ему приходится уходить из команды горнистов именно потому, что он настоящий горнист. Реду не надо никуда уходить, а вот ему приходится, именно потому, что больше всех хочется остаться.

Прю поднялся и взглянул на часы.

— Четверть десятого, — сказал он. — В девять тридцать мне надо явиться к командиру седьмой роты.

Последние слова он произнес сквозь зубы, и рот его слегка скривился в усмешке, подобно тому, как чуть заметно искажаются лица в плохо амальгамированном зеркале.

— Присядь на минуту, — предложил Ред. — Я не собирался об этом говорить, но вынужден…

Прю взглянул на него и сел, заранее зная, что он скажет.

— Ну давай, давай поскорей, а то мне надо идти.

— Ты ведь знаешь, кто командир седьмой роты, верно, Прю?

— Да, знаю.

Ред все же закончил свою мысль.

— Капитан Дайнэ Холмс, — сказал он. — Дайнэмайт Холмс. Полковой тренер по боксу.

— Ну и что?

— Я же знаю, почему ты перевелся в нашу часть в прошлом году. Я знаю все о Дикси Уэллсе. Ты мне ничего не рассказывал, но я все равно знаю. И все знают.

— Ну и пусть. Мне наплевать, знают или нет. Я и не думал, что это можно скрыть.

— Тебе надо было перевестись из двадцать седьмого, — сказал Ред. — Когда ты ушел из боксерской команды и вообще отказался драться на ринге, тебе пришлось перевестись из этого полка. Тебя не оставили бы в покое. Тебя бы все время преследовали, пока ты но ушел бы.

— Я поступил так, как хотел.

— Разве? Неужели ты не понимаешь, что тебя бы все время преследовали? Человек не может делать то, что ему хочется, но крайней мере в наше время. Может, когда-то давным-давно, во время первых поселенцев, человек мог спокойно делать то, что ему хотелось. Но тогда было много лесов, и он мог уйти от всех в лес и жить одни. Он мог прекрасно жить в лесу один, и лес давал ему все, что нужно. А если его и там настигали преследователи, он мог просто уйти подальше. Ведь лесов тогда было хоть отбавляй. Теперь так нельзя. Теперь надо ладить с людьми. Я тебе никогда об этом не говорил, — продолжал Ред. — Я видел, как ты выступал в соревнованиях на кубок в прошлом году. И еще несколько тысяч ребят видели тебя. И Холмс тебя видел. Я все время боялся, что он вот-вот примется за тебя.

— Я тоже. Наверное, он так и не узнал, что я здесь.

— Но он уж не упустит случая, когда ты попадешь в его роту и он увидит сведения о тебе. Он обязательно захочет, чтобы ты был в его боксерской команде.

— В уставе не сказано, что солдат обязан драться на ринге, даже если не хочет.

— Да брось, — сказал Ред язвительно. — Думаешь, Делберт посмотрит на устав? Да ему плевать на устав, раз он хочет удержать первое место. Думаешь, он даст такому прекрасному боксеру, как ты, бездельничать в его собственной роте и не участвовать в полковой команде боксеров? И только из-за того, что ты однажды решил больше не заниматься боксом? Ты, конечно, гений, но нельзя быть таким наивным.

— Не знаю, — ответил Прю. — У него в роте служит Чиф Чоут, ведь он раньше был чемпионом Панамы в тяжелом весе.

— Да, Чоут ходит у Делберта в любимчиках, потому что он лучший бейсболист в наших войсках на Гавайях. Холмс не может его заставить заниматься боксом. Чоут уже четыре года тянет лямку в седьмой роте, а до сих пор капрал.

— Верно, но если бы Чоут перевелся, он мог бы стать сержантом в канцелярии какой угодно роты. Наверное, если уж очень туго придется, я тоже всегда смогу перевестись.

— Да? Ты так думаешь? А ты знаешь, кто там всем заправляет, в этой самой седьмой роте?

— Конечно знаю. Уорден.

— Так точно. Милтон Энтони Уорден. Он был раньше сержантом у нас в первой роте. Самый отъявленный сукин сын во всем Скофнлдском гарнизоне. Кстати, он тебя просто терпеть не может.

— Странно, — медленно сказал Прю. — Я этого никогда на замечал. У меня к нему ненависти нет.

Род страдальчески улыбнулся.

— И это после всех твоих стычек с ним! — удивился он. — Какой же ты наивный!

— Он тут ни при чем. Просто у него такая работа.

— Каков человек, такова у него и работа, — сказал Ред. — А теперь он не простой сержант. Теперь у него, две планочки и квадрат. Слушай, Прю, всё против тебя. Ты начинаешь игру, в которой все козыри у других.