Создатель ангелов - Стефан Брейс

— И что она сказала? А что сказал доктор? — выпытывала Хельга.

— Сначала доктор представил ей детей. — И Флорент зажал пальцами нос, чтобы изобразить голос доктора. — Это Рафаил. С зеленым браслетиком. Это Гавриил. С желтым браслетиком. А вот этот, с синим браслетиком, Михаил.

Потом он продолжал своим обычным голосом:

— У них на ручках надеты такие пластиковые браслеты. Как у младенцев в роддомах, знаете? Насчет цветов, может, я и напутал. Но что-то в этом роде. А потом доктор обратился к своим сыновьям и сказал, что с ними будет сидеть фрау Манхаут.

Все три дамы закачали головами, а Ирма Нюссбаум произнесла вслух то, о чем все подумали:

— Господи, ну почему она? Она ведь даже не местная.

— Подождите, — перебил ее Флорент. — Это еще не все. Не успел доктор договорить, что она теперь будет их няней, как мальчишки одновременно повернули к ней головы и подмигнули.

Женщины слушали его, открыв рты.

— Ну, по крайней мере, мне так показалось, — попытался он смягчить впечатление.

— А потом? Что сделала фрау Манхаут?

— Ничего. Она спросила у доктора, во сколько ей приходить, и он сказал, в половине девятого. А потом она ушла. И я тоже пойду. Если позволите, дамы. Мне срочно нужно просадить где-нибудь мои солидные чаевые.

Он вытянул вперед руки и освободил себе путь между галдящих женщин. Пройдя три шага, он еще раз обернулся и сказал:

— Герр доктор хорошо ей платит. Думаю, фрау Манхаут не пожалеет.

После этого Флорент снова развернулся и направился в «Терминус», в то время как у него за спиной повисло долгое молчание, а затем дамы снова принялись трещать без умолку.

На следующее утро в половине девятого Шарлотта Манхаут тяжело вышагивала по тротуару Наполеонштрассе и, проходя мимо, кивнула Якобу Вайнштейну, который в это время чистил дорожки на кладбище и в знак приветствия задрал кверху подбородок. Ее приближение было тут же замечено с противоположной стороны улицы Ирмой Нюссбаум, которая за полчаса до этого заняла наблюдательную позицию за окошком на кухне. На широкие плечи бывшей учительницы была накинута белая вязаная шаль. Большие стекла ее очков в роговой оправе время от времени поблескивали, отражая солнце, уже поднявшееся над крышами. Волосы она заколола, а из плетеной сумки у нее на плече торчал кусок красной ткани, и Ирма была уверена, что это передник. Позвонив в звонок у калитки перед домом доктора — Ирма застыла за своим окном, — фрау Манхаут повернула к Ирме круглое лицо, которое так контрастировало с угловатыми формами ее массивной фигуры. В ее сияющих глазах было, как обычно, то самое приветливое выражение, которым она всегда могла расположить к себе своих маленьких учеников, хотя и выглядела в их глазах настоящей великаншей.

Когда дверь докторского дома открылась, фрау Манхаут снова повернулась, и Ирма увидела, как в дверном проеме доктор Хоппе неловко вытянул вперед руку. Он уже набросил халат, но не успел застегнуть пуговицы. Большими шагами он подошел открыть калитку, пригласил фрау Манхаут следовать за ним и оставил калитку приоткрытой для пациентов, которые должны были появиться в ближайший час.

Шагая за доктором, Шарлотта Манхаут невольно вспоминала свой вчерашний разговор с ним. Она пришла на прием с высоким давлением, и доктор Хоппе использовал эту возможность, чтобы всесторонне обследовать фрау Манхаут и прежде всего задать ей вопросы для медицинской карты, которую он заводил на каждого нового пациента. Доктор поинтересовался ее прошлыми заболеваниями, возможными операциями, а также болезнями и отклонениями у ее родственников. Он спрашивал о ее привычках, пристрастиях в еде, узнавал, курит ли фрау Манхаут или, возможно, позволяет себе алкоголь. Ее ответы вполне удовлетворили доктора, хотя она и умолчала о том, что неравнодушна к сладкому. Когда он спросил, замужем ли она («Герр доктор ищет новую жену!» — сообщила своим подругам Одетта Сюрмонт после того, как на первом приеме доктор задал ей тот же вопрос), фрау Манхаут с улыбкой ответила, что сорок лет назад учительнице в монастырской школе полагалось снимать комнаты и оставаться девицей, а потом она уже стала слишком старой и, прежде всего, мудрой, чтобы искать себе мужа. Доктор, видимо, не понял ее шутки, потому что никак на нее не отреагировал, а только сделал пометку в карточке. По крайней мере он будет знать, что не стоит иметь на нее виды, подумала она. Внешность доктора не только не была для нее привлекательной, но даже вызывала некоторую неприязнь. Она уже встречала его раньше и в первую же минуту убедилась, что Марта Боллен нисколько не преувеличивала, когда сказала, что герр доктор оказался последним в очереди, когда Господь раздавал красоту. Волосы у него на голове, на руках и даже на тыльной стороне ладоней имели цвет молодой морковки. Борода была темнее и на подбородке и скулах напоминала мотки ржавой колючей проволоки, в то время как на щеках и под нижней губой произрастали жидкие пучки тонких волосков. Из-за того что шрам от заячьей губы вовсе не был покрыт никакой растительностью, казалось, что кто-то, размахнувшись бритвой, отхватил приличный кусок его усов. К этому стоило прибавить гнусавый монотонный голос, причем звуки, обычно производимые прижатым к нёбу языком, такие как «т» и «л», совершенно растворялись у него во рту и были едва слышны. Единственным, к чему нельзя было придраться, оставалась его строгая одежда — коричневые вельветовые брюки и бежевая рубашка, — но этого было недостаточно, чтобы расположить к себе фрау Манхаут, даже если доктор и попытался бы. Во время осмотра он всякий раз сначала говорил, что будет делать, а потом продолжал ненавязчиво задавать самые разные вопросы. Так, его очень заинтересовало знание фрау Манхаут французского, немецкого и голландского языков.

— Нидерлэндиш, — сказал он и спросил, не знает ли она детской песенки про «все цветочки уж заснули, так устали пахнуть».

Он произнес слова с акцентом, и она сразу догадалась, что это за песенка.

— Она называется «Песочный человечек».

— Как?

— «Песочный человечек», «зандмэньхен», — пояснила она и испуганно подумала, не попросит ли доктор ее спеть.

Но он не стал этого делать. Он задал ей еще несколько вопросов, в том числе и о местах ее прежней работы. И снова проявил большой интерес, когда она сказала, что почти всю свою карьеру вела уроки в первом классе школы Геммениха, а до этого у нее под крылом были дошколята. В тот момент Шарлотта Манхаут еще не поняла, к чему клонит доктор, и, когда он вдруг как будто невзначай спросил, не могла бы она каждый день в приемные часы приглядывать за тремя его мальчиками, женщина так растерялась, что сначала не нашлась с ответом. А доктор не стал дожидаться и проводил ее на кухню, где в своих креслицах-качалках сидели три малыша.

Она ужасно испугалась, хотя и была подготовлена многочисленными слухами, которые ходили вокруг этих детей. Они были похожи на человечков, нарисованных детской рукой, — пропорции казались совсем неправильными. Головы были слишком большими для туловищ, а на личиках — слишком крупные глаза. Так показалось фрау Манхаут в первый момент.

Тогда доктор представил ей детей, показав на браслетики у них на запястьях. Невооруженным глазом их и в самом деле было не отличить друг от друга, поняла она, рассмотрев детей получше. Одновременно она обратила внимание на то, как много они унаследовали от отца: волосы, кожу, глаза и, к сожалению, заячью губу, на том же месте, справа.

За то недолгое время, пока она там оставалась, фрау Манхаут обратила внимание еще на одну деталь: дети не смотрели на нее. И в этом они тоже были похожи на отца. На приеме она заметила, что он избегает любого зрительного контакта. Доктор предпочитал почти все время смотреть в пол, в то время как его сыновья в основном интересовались собственными руками, которые все время находились в движении, словно ощупывали невидимые предметы.

— Фрау Манхаут с завтрашнего дня будет приходить сидеть с вами, — вдруг сказал доктор, к ее большому удивлению.

Ей захотелось возразить, но, когда все три мальчика одновременно подняли головы и посмотрели на нее своими огромными глазами, она за долю секунды приняла решение:

— Во сколько мне прийти завтра?

— В половине девятого, — ответил доктор.

После этого фрау Манхаут покинула дом и только на улице вспомнила, что даже не попрощалась с мальчиками.

— Вы готовы? — спросил доктор, открыв дверь на кухню.

Она и сама не знала. Она не представляла, чего ожидал от нее доктор. Об этом они еще не говорили. Они вообще не поговорили ни о детях, ни даже об оплате. Редко она соглашалась на работу так импульсивно.

— Я думаю, да, — сказала она и снова удивилась своему ответу.

Мальчики, как и вчера, сидели в своих креслицах-качалках. Казалось, будто они так и просидели здесь все это время. И снова все их внимание занимали руки, которые все время двигались. В этих движениях был даже какой-то ритм, отчего они казались автоматическими.