Друг моего отца - Елена Лабрус

Сука! И смех, и грех. Я рылся в аптечке, уже не надеясь что-то найти, кроме лейкопластыря. Может, предложить заклеить? Как вдруг вспомнил, что в кладовке моя домработница кажется что-то такое хранила.

И нашёл! Женские прокладки.

Девчонка ещё долго возилась, пока я сидел в гостиной. Но вышла довольно бойко.

Я с облегчением закрыл за ней дверь. Налил себе выпить.

По дороге заглянул, что она там делала. И как-то защемило: в ванной висели чисто выстиранные полотенце и простынь.

«Дурёха! – проглотил я комок, подступивший к горлу, и виски одним глотком. – У меня же не одна спальня».

А ведь не хотел пить. Но пришлось налить ещё.

И я даже почти досмотрел какой-то фильм, когда с охраны снова позвонили.

– Арман Эмильевич, к вам девушка. Другая. Говорит, тоже с подарком.

– Ну пропусти, – невольно глянул я на часы. Десять?

И потерял дар речи, когда открыл дверь. Совсем юная, худенькая, скорее даже костлявая, она распахнула пальто жестом эксгибициониста.

И я увидел бант на голом теле.

– А ты… кто?

– Я от Валерия Иваныча.

Глава 5. Яна

– Ну и где ты вчера была? – Татьяна Владимировна остановилась перед столом на кухне, где я с аппетитом поглощала бутерброд с сыром.

Сначала я, конечно, съела очень полезный натуральный живой йогурт, как положено (она тщательно следила за моим питанием). Но потом поняла, что не наелась, а потому самым наглым образом достала из холодильника сыр и масло. И теперь уминала бутерброды со сладким чаем за обе щёки.

Обычно я не лезла в похожий на космический корабль холодильник сама, стеснялась брать то, что мне не принадлежит, ела только то, что подавали. Не приучена. Жили мы с бабаней скромно, порой голодно. Но после вчерашнего…

Да много чего произошло вчера. И не столько в моём организме, сколько в душе.

Живот, кстати, почти не болел. И кровотечение прекратилось. Зато первый раз в этом доме я как-то безмятежно и глубоко выспалась, а потому с утра чувствовала себя прекрасно.

– Гуляла, – промычала я.

– Надо сначала прожевать, а потом уже отвечать, а не говорить с полным ртом.

– Угу, – отхлебнула я чай и засунула в рот остатки бутерброда. Странный сыр крошился и резался плохо, но в принципе оказался вкусным.

– Я между прочим, волновалась.

– Угу, – снова ответила я.

– Звоню водителю, он говорит, что ты его отпустила, потому что возвращаться недалеко. Сказала сама дойдёшь, – села она напротив. – Звоню тебе на сотовый, а он лежит дома.

Как же это похоже на мать. Сначала позвонить водителю, а потом только мне. Минимум контактов. Всё через третьи руки, через прислугу, редко что мне напрямую.

Зато это снимало с неё все подозрения, что именно она отправила меня Чекаеву в качестве «живого подарка», как я сначала думала. А что приодела, так я же от её имени, должна соответствовать.

Но я действительно гуляла. Не пошла сразу домой. Побродила по парку. Посидела у фонтана с подсветкой, что до сих пор работал, несмотря на осень. Поплакала, конечно, но скорее от обиды. Он даже имени моего не спросил. Попользовал и выставил. Но жаловаться некому, нечего и ныть.

А дома (странно называть эту золотую клетку «дом», но другого у меня всё равно нет) меня как будто никто и не ждал. Думала, мать прибежит, будет допрашивать. Но я всё время забываю, что она выше этого. Она даже из своей комнаты не вышла. Явилась, как обычно, к завтраку. Лично, по часам, принесла мне таблетки, что я послушно проглотила.

– Ты подарок передала? – задала она вопрос, который думаю, единственный её и волновал, но добиралась она к нему долго, аж через якобы материнские чувства.

– Да, – размешивала я сахар в кружке, издавая звук, от которого у Татьяны Владимировны обычно начинался нервный тик.

– И что он сказал?

– Спасибо, – пожала я плечами.

– Спасибо и всё? – сморщилась она и выхватила у меня из руки ложку.

– Без «всё». Просто «спасибо», – допила я, тоже намеренно громко хлюпнув.

– Не дерзи мне!

Она подскочила, словно хотела меня снова ударить, но не успела. Уборщица, что приходила каждое утро мыть офис, а также все туалеты и ванные в квартире, вызвала её в коридор.

– Вы просили, если я найду что-нибудь… – смущённо сжимала она руки в перчатках.

– Пармезан не едят с маслом, – бросила мать, выходя.

Я посмотрела на этикетку неизвестного мне сыра. А я ем! Пармезан он не пармезан.

– Ещё одна? – услышала я её повышенный и какой-то страдальческий голос. – Только не это!

Но поскольку со стола уже убрала и даже посуду помыла, вышла из кухни посмотреть, что же там случилось.

– Яна, это твоё? – со скорбью на лице, дрожащей рукой протянула она мою использованную прокладку. И вдруг заорала: – Я спрашиваю: это – твоё?

– Да, – смутилась я и совершенно растерялась.

– У тебя пошли месячные? Или начало кровить? – на неё страшно было смотреть.

– Танюш, что случилось? – почёсывая голый живот, вышел в коридор Артурчик.

– Нет, – испуганно глянула я на него, на безобразную окровавленную прокладку. – Меня… – не знала я как правильно сказать. Дефлорировали? Лишили невинности? Отымели?

– Изнасиловали?! – страшным шёпотом произнесла Татьяна Владимировна. И в ужасе повернулась к мужу. – Ты? Это ты сделал?

– Фу, убери это от меня, – шарахнулся он от прокладки, предъявленной ему в качестве улики. – Ничего я такого не делал.

– Это он? – развернулась она ко мне. – Отвечай!

Я молча кивнула.

Она так побледнела, что мне показалось упадёт в обморок. В сердцах швырнула обратно в мусор прокладку.

– Одевайся, мы немедленно едем к врачу, – просила мне через плечо. И прошагав в сторону мужа по коридору, как по плацу, толкнула его в комнату.

Даже через дверь было слышно, как он жалобно