Песнопевец - Роджер Желязны

А потом мы еще посидели, покурили и поболтали. Я все еще не познакомился с Полом Валонсом, хотя по графику должен был работать с ним в паре уже завтра. Я поинтересовался у Димса, что из себя представляет мой напарник.

— Здоровый парень, — сказал он, — почти с тебя ростом, только красавчик. Характер замкнутый. Прекрасный водолаз. Они с Майком каждую неделю уезжали на уик-энд, облазали все Карибские острова. И держу пари, у него на каждом острове по девчонке.

— А вообще — как он?

— Да ничего, я думаю. Я же говорю, характер у него скрытный, он не больно-то и показывает свои чувства. Они с Майком были давнишними друзьями.

— А что вы думаете насчет смерти Майка?

Картер вмешался в разговор:

— Это один из тех проклятых дельфинов, — сказал он. — Никогда не следует валять с ними дурака. Однажды один из них, чертов скотина, проскочил подо мной и чуть меня не разорвал.

— Они ребячливы, — сказал Димс, — и зла не замышляют.

— А я думаю, замышляют. И эти их гладкие скользкие туши похожи на мокрые аэростаты. Отвратительно!

— Ты к ним несправедлив. Они игривы как щенята. И, возможно, это имеет какой-то сексуальный подтекст…

— Дряни! — бросил Картер — Они…

Раз уж я положил начало этому спору, подумал я, то мне и тему менять. И я спросил, правда ли, что Марта Миллэй живет неподалеку отсюда.

— Да, — подтвердил Димс, ухватившись за удобный повод прекратить спор. Она живет здесь, мили четыре ниже по побережью. Она мне показалась очень ловкой и изящной, хотя я видел ее только один раз. У нее свой маленький порт. Гидроплан, парусное судно, приличного размера закрытый катер и парочка небольших, но мощных моторок. Живет она одна в длинном низком здании прямо у самой воды. Туда даже дороги нет.

— Мне страшно нравятся ее работы. Вот бы как-нибудь с ней встретиться…

Он покачал головой:

— Держу пари, что у тебя ничего не выйдет. Она терпеть не может людей. У нее даже телефона нет.

— Жаль. А вы не знаете, почему это так?

— Ну…

— Она уродина, — сказал Картер. — Я встретил ее однажды. Она стояла на якоре, а я плыл мимо к одной из станций. Это было до того еще, как я про нее узнал, поэтому я подплыл ближе — всего-навсего поздороваться. Она что-то сказала сквозь стеклянное дно своей лодки, а когда увидела меня, то начала визжать и кричать, чтобы я убирался, что я распугаю ей всю рыбу. И она сорвала брезент и накинула себе на ноги. Но поздно — я успел разглядеть. Она симпатичная, нормально выглядевшая женщина — выше пояса. А вот ноги ее скрючены и безобразны. Я расстроился из-за того, что смутил ее. Я был настолько смущен, что не знал, что и сказать. Я только кивнул ей: «Простите!», махнул рукой и уплыл.

— Я слышал, что она вообще не может ходить, — сказал Димс, — хотя, говорят, отлично плавает. Я никогда не видел этого сам.

— А что, это после аварии, или как?

— Не совсем, насколько я понимаю, — ответил он. — Она наполовину японка, и я слыхал о том, что мать ее ребенком жила в Хиросиме. Видимо, пострадала наследственность.

— Печально.

— Да.

Мы встали и отправились назад. Позже я долго лежал без сна, размышляя о дельфинах, затонувших кораблях, утопленниках, полулюдях и Гольфстриме, который разговаривал со мной через окно. Наконец я стал вслушиваться в него, и он подхватил меня, и мы вместе дрейфовали в темноту, куда бы в конце концов он ни направлялся.

Пол Валонс был, как и говорил Энди Димс, почти моего роста и красавчик, одетый как на рекламном плакате. Еще бы лет двадцать и он бы, возможно, выглядел бы даже выдающимся. Некоторые парни способны завоевывать все вокруг себя. Димс также был прав насчет необщительности. Он был не особенно разговорчив, хотя это не выглядело проявлением недружелюбия. Что же касается его способностей водолаза, я не мог оценить их в первый день, отработанный с ним, потому что мы оба были заняты на берегу, пока Димс и Картер уплыли к Станции-Три… И снова склад оборудования…

Я не думал, что это было очень хорошо — толковать с ним о дельфинах; разговор, уж скорее всего, следовало вести о делах более насущных и, вместе с тем, достаточно общих. Так прошло утро.

После завтрака, однако, когда я начал загадывать вперед, пересматривая свои планы на вечер, я решил, что о «Чикчарни» от него можно узнать гораздо больше, чем от кого-либо другого.

Он опустил клапан, который прочищал, и уставился на меня.

— Для чего вам эта забегаловка? — спросил он.

— Слышал, как ее поминали, — ответил я, — вот и захотелось поглядеть.

— Они торгуют наркотиками без лицензии, — сказал он мне, — торгуют бесконтрольно… Если вы захотите перекусить, то нет никакой гарантии, что вам не попадется какое-нибудь дерьмо, сваренное в чулане деревенским дурачком.

— Тогда ограничусь банкой пива. Все же хочется взглянуть на это место.

Он пожал плечами:

— Не слишком там много такого, на что стоит посмотреть. Не здесь…

Он вытер руки, оторвал с настольного календаря листок и быстро набросал мне карту. Я увидел, что бар располагался чуть в глубине острова, поближе к птицам и мангровым деревьям, грязи и красному дереву. И был он к югу от того места, где я был прошлым вечером. Бар следовало искать на реке, здание располагалось над водой на сваях, сказал он мне, и я мог подвести лодку прямо к причалу, примыкавшему к нему.

— Думаю, съезжу туда сегодня вечером, — проговорил я.

— Помните, что я вам сказал.

Я кивнул, сворачивая «карту».

Вторая половина дня прошла быстро. Нагнало тучи, прошел короткий дождь буквально на четверть часа — и затем солнце вернулось, чтобы высушить палубы и свежевымытый мир. Снова рабочий день закончился для меня рано, благодаря тому, что с работой мы управились быстро. Я принял душ, сменил одежду и отправился на поиски легкой лодки.

Рональд Дэвис, высокий темноволосый человек с диалектом Новой Англии, сказал, что я могу взять быстроходную моторку, пожаловался на свой артрит и пожелал хорошо провести время. Я кивнул, развернул моторку в сторону Андроса и пошлепал туда, надеясь, что в «Чикчарни», помимо наркотиков, есть и что перекусить; не хотелось терять времени, останавливаясь где-нибудь еще.

Море было спокойным, и чайки ныряли и вертелись, издавая хриплые крики, когда волны, поднятые моторкой, достигали их заповедных краев. У меня не было никаких идей насчет того, что я сделаю потом. Я не любил действовать подобным образом, но иного выбора у меня просто не было. Не было настоящего плана работ, не было ни единой зацепки. Поэтому я решил набрать как можно больше информации, причем побыстрее. Именно скорость казалась мне особенно необходимой, когда у меня не было идей, не было наметок предстоящего решения.