Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ) - Диана Крымская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вас не пустят в таком виде в церковь… — Это была последняя жалкая попытка, и естественно, она провалилась.
— Пустят. Еще и рады мне будут.
— Зачем вам это? Вы боитесь, что отец не даст вам вознаграждение, если вы вернете меня ему? Так я сама отдам вам все, что у меня есть!
— Ты и так отдашь, когда станешь моей женой.
— Но…
— Хватит, — отрезал он. — Передумала за меня выходить?
Евангелина подавленно молчала. Что он сделает, если она нарушит клятву? Бросит ее здесь? Но это не так уж и плохо, она обратиться к деревенским жителям и попросит их отвезти ее к отцу.
И она готова была нарушить свою клятву, потому что быть женой этого отвратительного старика казалось ей хуже смерти.
— Славно, — насмешливо протянул он. — Я-то хотел поступить, как честный человек, но…
Он сделал паузу, и Ева испуганно замерла. Что значит это страшное «но»? Что задумал этот мерзавец?
— Придется нам жить во грехе, — закончил он свою мысль. — Будешь жить со мной в моей лачуге и рожать ублюдков.
Евангелина в ужасе отшатнулась от него. Что за страшную судьбу он ей готовит?! Она посмотрела в сторону деревни. Бежать туда и просить о помощи? Но старик, будто прочитав ее мысли, добавил:
— Я тебе шею сверну, если лишнее движение сделаешь или слово скажешь.
И по его холодному взгляду она поняла, что именно так он с ней и поступит.
8.
Он так и думал, что она заартачится. А ведь с виду — чистый ангел, даже в этом порванном измятом платье, к которому прилипли соломинки, с растрепанными волосами. Но характер у нее есть — это несомненно. И даже стойкость.
Саймон вспомнил, как утром, лежа рядом с нею и разглядывая ее, обнаружил на ее ноге, на икре, длинную глубокую царапину с запекшейся кровью. Наверное, она распорола ногу, когда вскрикнула тогда в лесу. Другая на ее месте устроила бы истерику, или попросту упала бы и отказалась встать. А эта крошка молча шла за ним еще добрых два часа, пока они не вышли к полю…
Девушка лежала, свернувшись калачиком, но подол ее платья, превратившийся после ночного путешествия по лесу в лохмотья, задрался выше колен. Не будь этой страшной царапины — зрелище было бы самое очаровательное, даже несмотря на порванные грязные чулки, — таких стройных ножек и изящных лодыжек Саймон, который считал себя неплохим знатоком женской красоты, еще не встречал.
Во сне она смешно надувала губки, будто ждала поцелуев, и сладко сопела. Такая мягкая, нежная, а эти ее кудряшки придавали ей абсолютно беззащитный вид.
Взгляд его вернулся к ее ножкам.
Он даже удивился, что вид этих ножек вдруг на него подействовал, — ведь он был так голоден и измучен, что, казалось, спустись к нему с небес сама Афродита, обнаженная и прекрасная, он равнодушно отвернулся бы от нее.
Чтобы отвлечься от так некстати пришедших в голову мыслей, Саймон, убедившись, что девушка крепко спит, отправился в лес. Он спрятал в развилке старого дуба свой мешок, предварительно забрав из него увесистый кошель с золотом на расходы в пути, а потом набрал лещины и ягод. Насытившись немного сам, он решил, что и спутнице надо подкрепиться, иначе она не сможет идти или упадет в голодный обморок перед алтарем.
Он возвращался к своей будущей жене в хорошем расположении духа. В припрятанном мешке были золото и драгоценности на многие тысячи фунтов. Желудок получил хоть небольшую порцию еды. И дело оставалось за малым — закрепить свои права на дочь лорда Корби. И тогда — тогда граф Филипп Беркшир, отец Саймона, наконец, будет отомщен!
9.
Ева исподлобья поглядывала на деревню, раскинувшуюся под холмом. Несмотря на ранний час, жители уже проснулись и занимались своими делами. Ева не представляла, как можно подняться в такую рань, и при этом еще быть бодрым и веселым.
«Может быть, все-таки стоит попросить о помощи?» — раздумывала она, нехотя шагая вслед за своим женихом.
— Запомни, девушка, — неожиданно заговорил он. — Мне терять нечего, а, если ты решишь обмануть меня, то простишься с жизнью.
— Я это уже поняла, — огрызнулась Ева. Этот сумасшедший старый пень точно свернет ей шею, если она позовет на помощь.
Он так резко остановился и обернулся к ней, что она чуть на него не налетела.
— Нет, не поняла, — прохрипел старик, буравя ее злым взглядом. — Я сдохну, но до тебя дотянусь!
Он вдруг приподнял край своей грязной свободно висящей на изможденном теле рубахи и продемонстрировал Еве кинжал за поясом.
— Посмей только на помощь позвать, на куски порежу!
Еве хотелось кричать, ругаться. Самая страшная брань, которую она только могла придумать, готова была сорваться с ее языка, но она не посмела и слова сказать этому ужасному человеку. Она пылала от гнева и желала своему мерзкому женишку провалиться как можно глубже под землю, и желательно сию секунду. Только он наверняка ее за собой утащит…
Но, по мере приближения к церкви, гнев ее постепенно угасал, уступая место отчаянию. Невозможно! Это невозможно! Как она могла попасть в такую ситуацию?! Еву затрясло, на глаза навернулись слезы.
— Сжальтесь! — выдохнула она в спину старика, но тот лишь упрямо дернул головой, даже не взглянув на нее.
По пути им попался худой оборванный мальчишка-подросток, тащивший на спине вязанку хвороста. Неожиданно спутник Евы окликнул его:
— Эй, сынок! Пробегись-ка по деревне, скажи, богатый господин женится, всех на свадьбу приглашает.
Во взгляде подростка прочиталось сильное сомнение в богатстве жениха, но серебряная монета, упавшая в ловко подставленную ладонь, заставила паренька отбросить сомнения, бросить свой хворост и стрелой помчаться по дороге. Старик же, цепко ухватив Еву за локоть, повел ее дальше.
И вот они были в прохладном полумраке маленькой деревенской церквушки. Кроме них, здесь находились толстый, еще довольно молодой, викарий, мальчик-служка, зажигавший свечи перед алтарем, и еще несколько прихожан. Может быть, будь в церкви больше людей, Ева бы и решилась ослушаться своего жениха. Бросилась бы в сторону, укрылась за спинами людей, молила бы их о помощи. Но людей было мало, и это отчаянное предприятие заранее было обречено на провал.
Старик обратился к священнику.
— Грешны мы, святой отец, — сразу приступил он к сути дела. — Ночь на сеновале провели. Каемся и обвенчаться хотим.
Ева глаз не могла оторвать от пола. Большего унижения она еще не испытывала. Он говорил так громко! Все в церкви слышали и осуждали ее, как распутницу.
Святой отец перевел взгляд
