Френдзона: Выход (СИ) - Волкова Дарья

Вы привлекательны, я чертовски привлекателен, чего время терять. В полночь, жду.

Главное, чтобы Ракитянский снова не явился. Будем надеться, что артобстрел канцелярией произвел на него впечатление. За этими мыслями Марфа упустила момент, когда диспозиция поменялась. Клаус выпустил ее руки, и теперь у него на ладони оказалась бирюзовая коробочка. Похоже на «Тиффани» — мелькнула мысль. А дальше произошло нечто совсем невероятное. Клаус преклонил колено — прямо посреди тротуара! — и протянул руку с коробочкой, которая с легким щелчком распахнулась. Там было кольцо.

— Будь моей женой, Марта.

Кто-то, проходя мимо, зааплодировал. А кто-то другой даже выразил свои эмоции громким свистом. Марфа видела, как начинают замедлять шаг прохожие. А Клаус по-прежнему стоял на одном колене, протягивая ей коробочку с кольцом.

Сумасшедший дом!

— Ты что творишь?! — Марфа потащила его за руку вверх. — Вставай немедленно!

— Ты ответишь мне? — он, слава богу, встал. Но руку с кольцом по-прежнему держал перед Марфой.

— Ты с ума сошел! — Марфа схватила его за руку и быстро потащила в сторону пешеходного перехода. Быть предметом публичного внимания она не очень любила.

— Я не сошел с ума, — серьезно продолжал на ходу говорить Клаус. — Я весь год думал, Марта. Я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Они остановились у светофора. Марфа поняла, что тяжело дышит. Господи, что за абсурд происходит в ее жизни. Что за…

Она почувствовала, что с ее рукой что-то происходит. А когда резко поднесла ее к своему лицу, увидела на безымянном пальце кольцо. Оно ослепляло. А Клаус смотрел на Марфу и улыбался.

На светофоре загорелся зеленый.

— Как идет борьба с преступностью, граждане судейские?

— Вашими стараниями — хреново.

— Указ семь-восемь шьешь, начальник, — Ромка расхохотался. — Я к вашей уголовке никаким боком, мы люди простые, маленькие.

— Маленькие люди с большими гонорарами, — проворчал Павлусь, методично уничтожая обед. Петрусь вообще ел молча, не отрывая взгляда от бумаг, лежащих рядом.

— Кто вам мешал пойти на нормальную специализацию? — бессердечно ухмыльнулся Роман. — Что там такого интересного у Петра Тихоновича, что он голову оторвать не может?

— У него там сплошное веселье, — ответил за брата Павел.

— С точки зрения нашего законодательства, идеальный гражданин — это мертвый совершеннолетний мужчина, — не отрываясь от бумаг, пробубнил Петр. И со вздохом добавил: — Если бы дело было в Америке, можно было бы еще добавить — белый.

— Неправда, — отозвался Павлусь. — Такое определение может спровоцировать каннибализм, некрофилию и расовую непримиримость.

— Ну тогда — кремированный совершеннолетний мужчина, — внес уточнение Ромка.

Петр, все так же не поднимая рыжей головы от бумаг, показал другу и товарищу средний палец.

— Какое неподобающее, я бы сказал, порочащее высокое звание поведение для работника следственных органов, — вздохнул Ромка, принимаясь за кофе. Он так соскучился по их совместным обедам с Петькой и Пашкой. Но из их трио он, похоже, даже не самый занятый. Петр Тихонович Тихий, он же следователь Следственного Комитета Российской Федерации, даже за обедом голову от бумаг не поднимает.

— Он себе таким макаром язву еще не заработал? — поинтересовался Рома у Пашки.

— Не, только панкреатит.

В этот раз средний палец был продемонстрирован гражданином следователем уже брату. Брат и по совместительству помощник прокурора на этот жест не обратил ровным счетом никакого внимания и тоже принялся пить кофе.

— Мне чай закажите, — пробормотал Петр, по-прежнему не отрывая взгляда от бумаг.

— Ты насчет панкреатита серьезно? — Рома махнул официанту.

— Нет, так будет, — хмыкнул Павел.

— У вас больше тем для разговора нет? — Петр наконец оторвался от бумаг, со стоном выпрямился и откинулся на спинку стула.

Ромка смотрел на братьев Тихих. Эта парочка — две огромные рыжеволосые детины под два метра ростом и под погонами — неизменно вызывала к себе повышенный интерес общественности, особенно женского пола. Вообще-то, Роман и сам считал себя их братом — третьим, пусть не рыжим, без погон и с другой фамилией. Не зря же он называл отца Петьки и Пашки «Папа-два», а тот его, в свою очередь, «Сын-три». Эти люди были частью его семьи. И за взаимными подколками скрывалось настоящее беспокойство за этих оболтусов. Хотя… кто-то же должен выполнять их работу — непростую и зачастую неблагодарную.

— И куда только Варвара Глебовна смотрит, — Ромка решил поухаживать за гражданином следователем — а вдруг пригодится? — и принялся наливать Петру чай. — Почему не следит за здоровьем младшего сыночки?

— Я старший.

— Размечтался!

Спор о том, кто старше, а кто младше, сопровождал братьев Тихих всю их жизнь. И чхать они хотели на то, что написано в медицинских документах о рождении разнояйцовых близнецов Петра и Павла Тихих.

— Матушке не до нас сейчас, — хмыкнул Павел. — Мне тоже чаю налей. Она отца откачивает и Марфу пытается урезонить.

— А что случилось? — Рома взял в руки чайник. — Из-за чего сыр-бор?

— Марфа замуж собралась.

Соревнование можно было устраивать — кто громче и витиеватее ругается матом — прокуратора или следственные органы. После того, как Ромка выпустил из рук чайник. Петька при этом еще умудрялся бумаги спасать.

В общем, когда им навели порядок на столе, Рома мог более-менее связно говорить. А вот мыслить — нет. Никак. Что значит, Марфа замуж собралась?!

— Да она не собралась, эта прокуратура вечно формулирует как попало, — Петька схватился за чашку с остатками чая. — Она, собственно, уже… того.

— Как это — того?!

— Ракитянский, ты орешь прям как наш батя. Он тоже на весь дом ревел: «Как — замуж вышла?!». А вот так.

— Следственные органы, выражайтесь членораздельно!

— А, кстати, есть у нас такая любимая история про члено-раздельно…

— Петя!

Но Петру уже позвонили и он, махнув рукой, быстро пошел прочь от столика к окну, на ходу принимая вызов. Роман уставился на Павла.

— Ну?!

— Таким тоном с прокуратурой не разговаривают, Роман Ростиславович.

— Паша, объясни толком, что у вас там происходит! — уже взмолился Роман.

— А я, думаешь, знаю? — засопел носом Павлусь. — Мать вчера звонит, говорит, поздравляю, ваша сестра замуж вышла. Я думал, шутка такая.

— За Михаила?! — Ромку осенила внезапная догадка. Ох, чуяло сердце… Надо, надо было ему втащить как следует!

— Да если б за Михаила, — вздохнул Павел. — За Клауса.

— Какого, на хрен, Санта-Клауса?!

— Вот и мы задали аналогичный вопрос. А это такой дядя из Мюнхена. Которого никто, кроме Марфы, не видел.

— Чей дядя?! — опешил Ромка.

— Да чей-то, наверное, — меланхолично включился в разговор вернувшийся Петр. — Нам, думаешь, объяснили?

— А вы Марфу спрашивали?!

— У нее, попробуй, спроси, — хмыкнул Петр — Не лезьте, младшие, в мою личную жизнь. Вот и весь сказ.

— А рыло ему начистить?!

— Так свалил уже, — кровожадно усмехнулся Пашка. — Заявление подали в посольстве, и он укатил в свой Мюнхен. Марфу ждать, она к нему уже чемоданы пакует.

— Слушайте… — Рома переводил совершенно ошалевший взгляд с одного брата на другого. — Вы меня разыгрываете, да?

— Сам у Марфы спроси, — шевельнул погонами на широченных плечах Павел.

— И спрошу!

Настроение у Ромки было для расспросов самое что ни на есть неподходящее. Ему вежливо и корректно спрашивать не хотелось. Ему хотелось орать.

Что значит — замуж?! Как Мрыся вообще могла выйти замуж?! Тем более, за какого-то Клауса, которого никто не видел. Откуда они вообще у нее все взялись — и Михаил этот, и Не-Санта-Клаус?! Чума на оба дома ваших — и Новосибирск, и Мюнхен!

Нет, там что-то неладно. Это какое-то недоразумение. Марфа не могла, просто не могла так поступить. Ромка едва удерживался от желания позвонить папе-два и спросить: «Батя-два, ты как вообще такое допустил — чтобы дочь твоя в какой-то сраный Мюнхен собралась?!» Останавливала Рому только вероятность того, что испепелить его могут и по телефону. Тихон Аристархович может. Особенно в настроении рева.