Фаина Раневская. Любовь одинокой насмешницы - Андрей Шляхов

Неудачи не сломили Раневскую, не изменили ее решения быть на сцене. С большим трудом она устроилась в частную театральную школу, которую вскоре была вынуждена оставить из-за невозможности оплачивать уроки.

Фаина не могла оплачивать не только уроки, но и жилье. Деньги, с которыми она приехала в Москву, таяли на глазах, а единственная работа, которую ей удалось найти (да какая там работа — подработка в цирковой массовке!), была крайне нерегулярной, да и приносила сущие гроши. В один прекрасный летний день Раневская осталась без крыши над головой.

«Каждому — свое», — говорили древние римляне. Возможно, Владимир Гиляровский, оказавшись в подобной ситуации, и не подумал бы расстраиваться. Лето же на дворе — можно отправиться хотя бы в те же Сокольники и переночевать под первым понравившимся деревом. А можно и не в Сокольники — разве мало в Москве уютных уголков?

Для девушки из добропорядочного провинциального буржуазного семейства, привыкшей к мягким перинам и кружевному постельному белью, ночлег на улице был немыслим. Она попала в поистине безвыходную ситуацию. Оставаться в Москве без денег и работы невозможно, так же как и повторно вернуться неудачницей домой.

Из всех возможных вариантов действия Фаина выбрала самый бесперспективный — разрыдалась в самом сердце безжалостного города, как известно, слезам совершенно не верящего. Правда, место для рыданий выбрала изысканное — прямо возле колонн Большого театра. Да и где же оплакивать несостоявшуюся актерскую судьбу, где прощаться навек со сценой, как не здесь? Фаина Раневская всегда отличалась чувством стиля.

Бесперспективный вариант на деле оказался судьбоносным. Рыдающая девушка привлекла внимание проходившей мимо Екатерины Гельцер, прима-балерины Большого театра.

Тремя годами ранее — в 1912 году Екатерина Гельцер попыталась проявить себя на педагогическом поприще, открыв балетную школу, но потерпела поражение. Превосходный хореограф, она оказалась чересчур вспыльчивой для того, чтобы стать столь же хорошей учительницей. Великой балерине всегда не хватало сдержанности — и на сцене, и в жизни эмоции всегда брали верх. Родную сестру (неплохую, надо сказать драматическую актрису) Любу бросил муж, Иван Москвин (известный актер, будущий народный артист СССР, депутат, лауреат и директор МХАТа). Да не просто бросил, а предал — променял ее на Аллу Тарасову (одна из звезд советской эпохи, сыгравшая Анну Каренину в одноименном фильме 1953 года). Выход один — ударить Москвина по лицу!

Екатерина Васильевна привела плачущую Фаину к себе домой.

Сдружились они практически сразу же и дружили без малого сорок лет, до самой смерти Екатерины Гельцер.

«Фанни, вы меня психологически интересуете», — признавалась Гельцер. Она искренне восхищалась молодостью и самоотверженностью Фаины: «Какая вы фэномэнально молодая, как вам фэномэнально везет!» Радуясь первым успехам Фаины, Екатерина Васильевна признается ей: «Когда я узнала, что вы заняли артистическую линию, я была очень горда, что вы моя подруга».

Екатерина Гельцер была умна, остра на язык и имела привычку называть вещи своими именами. Так, например, рассказывая Фаине о московском театральном закулисье, она называла актерское общество «бандой», имея в виду нравы, в нем царившие.

«Я обожала Гельцер», — говорила Фаина Раневская после смерти Екатерины Васильевны, скончавшейся в 1962 году в Москве восьмидесяти семи лет от роду.

Порой во время бессонницы Екатерина Васильевна могла позвонить Раневской в два, а то и в три часа ночи с каким-нибудь вопросом (Фаина Георгиевна всегда пугалась этих ночных звонков). Вопросы у Гельцер всегда были самые неожиданные, особенно в ночное время. Например, она могла спросить: «Вы не можете мне сказать точно, сколько лет Евгению Онегину?» — или попросить немедленно объяснить ей, что такое формализм.

При всем этом, по свидетельству Раневской, Екатерина Васильевна была необыкновенно умна. Ее кажущуюся наивность, ее ночные звонки Фаина Георгиевна относила за счет причуд, присущих каждому гению.

Екатерина Гельцер делилась с Раневской сердечными тайнами. Однажды сообщила, что ей безумно нравится один господин и что он «древнеримский еврей». Слушая ее, Фаина от души хохотала, но Гельцер никогда на нее за это не обижалась. Она вообще была очень добра и очень ласкова с Фаиной. «Трагически одинокая», по выражению Раневской, она относилась к ней с подлинно материнской нежностью.

Гельцер любила вспоминать молодость. Вспоминала свою самую первую периферию — город Калугу, рассказывала, что мечтает сыграть немую трагическую роль. «Представьте себе, — говорила она Раневской, — что вы — моя мать и у вас две дочери, одна из которых немая, и потому ей все доверяют, но она жестами и мимикой выдает врагов».

«Каких врагов?» — улыбалась Раневская. «Неважно каких», — отвечала Гельцер и начинала импровизировать, придумывая на ходу сюжет драмы, которую они бы вместе исполняли. «Я жестами показываю вам, что наступают враги! Вы поняли меня, враги побеждены, кругом радость и ликование, и мы с вами танцуем Победу!» «Екатерина Васильевна, дело в том, что я не умею танцевать», — робко возражала Раневская. «Неважно, — отмахивалась Гельцер, безумно переживавшая, что уже не танцует на сцене. — Тогда я буду одна танцевать Победу, а вы будете бегать где-нибудь рядом!»

Фаина буквально растворилась в театральной Москве. Они с Гельцер не пропускали ни одного спектакля Художественного театра, были завсегдатаями театра-кабаре Никиты Балиева «Летучая мышь».

Та «Летучая мышь» уже растворилась в вечности вместе со своими зрителями, но многие читатели, должно быть, помнят шумный успех театра-кабаре «Летучая мышь», воссозданного столь рано ушедшим от нас Григорием Ефимовичем Гурвичем. И впрямь создавалось впечатление, что театр-кабаре «Летучая мышь», покинувший Россию в 20-е годы прошлого века для того, чтобы блистать на сценах Парижа и Бродвея, вернулся в Москву после антракта, затянувшегося почти на семьдесят лет…

В Оперном театре Зимина, дававшем представления на сцене театра Солодовникова (ныне там располагается Московский театр оперетты), Раневской довелось услышать самого Шаляпина!

Каждый свободный вечер Фаина проводила в театре. Экономя деньги, заглядывала в окошечко администратора и проникновенно-печально произносила: «Извините меня, пожалуйста, я провинциальная артистка, никогда не бывавшая в хорошем театре». На первый раз хитрость удавалась всегда — администратор протягивал Фаине контрамарку. Но, при попытке получить контрамарку вторично администратор одного из театров отказал Раневской, сказав: «Вы со своим лицом запоминаетесь».