Анастасия. Вся нежность века (сборник) - Ян Бирчак

Анастасия идет последней, несет ту самую белую болонку и неудобную шляпную коробку. В какой-то момент она оступается, задевает коробкой за перила, коробка падает, раскрывается, и вниз по лестнице, долго и подробно пересчитывая ступени, катится на ребре та самая воздушная шляпка, в которой Анастасия была прошлым летом на пикнике.

Шляпка останавливается у чьих-то ног, и какой-то солдат наступает на шляпку огромным грязным сапогом и идет дальше, даже не взглянув на нее. Шляпка издает звук, похожий на вскрик, и безобразно сплющивается.

Знакомый нам солдат с перевязанным пальцем поднимает шляпку, зачем-то дует на нее и подает княжне.

Анастасия кусает губы, но тотчас вскидывает голову и надменно проходит мимо, как бы не замечая злосчастной шляпки.

Одна только болонка свирепеет, рвется из рук и заливается лаем на солдат.

Позже мы можем увидеть эту шляпку на одной из садовых скульптур, мокнущую под дождем.

Осень 1917 года Письмо солдата

На простом столе с голой деревянной столешницей в сплющенной снарядной гильзе теплится фитилек. Приблизив лицо к огню, сидит пожилая женщина, почти старуха. Одета она в темное, более чем скромно, на голове давно потерявший вид заношенный платок, повязанный, однако, с некоторой претензией, скорее по-мещански, чем по-деревенски. Рядом в блюдечке – кусочек серого черствого хлеба. Старческая рука время от времени отщипывает крошки и бережно подносит их ко рту.

По лицу женщины текут умильные слезы – она читает письмо от сына.

«Дорогая мамаша Клавдия Тимофеевна! Пишет ваш сын Василий из революционного города Петрограда, из самого царского логова. Могли вы подумать, дорогая мамаша, что ваш Васяня будет запросто квартировать в царских покоях, есть-пить из царской посуды, в ихних постелях почивать? Вот как может возвысить человека наша пролетарская революция! И запросто, вот как вас, например, мог я наблюдать их царскую жизнь и буржуйские их обычаи. И если не брать во внимание их роскошества, то, оказывается, маменька, цари, они почти как люди, вроде, извините, даже нас с вами. Видел давеча, как царица, вся такая гордая из себя, плакала за своим сыном Алексеем, оказывается, он у них болезный, вроде калеки, на руках носят. А матери, известно, горе.

А царь-то, самодержец всея, – и вовсе ничего важного. К примеру, наш ротный и то голосом куда внушительнее вышел, и собой гораздее. И царевен видел, совсем вблизи, со всеми их конопушками, все равно как наших девок деревенских, да наши-то покрасивше будут и телеснее. Только и виду в царевнах этих, что платья да шляпки, а так – мнительность одна и субтильность.

Собачонка у них есть для забавы, беленькая, никчемная, совсем как пушинка, а сама такая сволочь, давеча меня за палец цапнула, а пальнуть в нее не моги, мы теперь – революционная охрана. Палец у меня начал пухнуть, товарищи смеяться стали – мол, такое тебе боевое ранение от царизма вышло. Так вы не поверите, маменька, сама царевна, младшенькая ихняя, Анастасия, совсем еще дитя дитем, так сама она палец перевязывать стала да мази прикладывать, и пошло мне тут облегчение.

А еще, мамаша, хочу перед вами погордиться, что не затерялся ваш Васяня среди этого баламутства, начальство усердие мое и ум приметило, и имею я теперь особое ото всех задание, ежели мне что не по нраву или подозрительным скажется, тайно докладывать свои соображения прямиком до самого высокого начальства. Смекаете, каким человеком ваш сын сделался? То-то же. Теперь этот лапоть деревенский, мельников сын Егорка, только попробуй что супротив нас сказать, – враз упеку куда надо.

И свое положение, мамаша, вы теперь не роняйте там перед всякими, а гордо себя несите, потому как сын ваш, Василий Петрович Завертаев, при больших делах теперь состоит, и никакой сволочи теперь не позволено. Прямо так всем и скажите. Обещались мне, что как только с этими царями всякими разберемся, направить на учебу по сыскному делу, чтоб шло мне повышение по службе большое. И тут я со всем своим пониманием, потому как учиться мне страсть охота.

Засим желаю вам долго здравствовать, любезная моя мамаша. И молитесь за меня, коли уж такой мне фарт пошел.

Горячо любящий вас сын Василий Петрович Завертаев, сознательный солдат революции».

Осень 1917 года. Сибирь Гроздь рябины

Ясный солнечный денек, золотая осень в Зауралье. Панорама прекрасного осеннего пейзажа. Маленькой точкой движется царский поезд из трех вагонов. С высоты птичьего полета он похож на яркую красивую игрушку.

В отдалении за поездом, параллельно колее, стараясь не отстать, идет на рысях отряд всадников. Издали их не рассмотреть, фигурки, точно игрушечные, только угадываются.

От паровоза отделяются клубы белоснежного дыма и стелются вдоль полотна. Когда дым рассеивается, мы видим, что состав, пыхтя, останавливается что называется в чистом поле. Теперь весь состав виден сбоку. На выкрашенных синим, но уже далеко не новых, с облупившейся краской, вагонах – золотые царские гербы с двуглавым орлом. Окна в основном зашторены, но кое-где мелькнет и скроется любопытное женское лицо.

Поначалу ничего не происходит. Но вот открываются двери в двух последних вагонах, опускаются подножки, и на насыпь спрыгивают солдаты. Старший из конвоя подходит к первому вагону, ему открывают изнутри, и он исчезает в тамбуре. Вскоре на насыпь спрыгивают конвойные из царского вагона, с ними старший.

На подножке показывается Николай. Ввиду теплого дня на нем все та же военная гимнастерка. Заметно, что за минувшее время у него сильно поседели виски. Он глубоко вдыхает чистый воздух, расправляет портупею. И возвращается в вагон.

Вскоре оттуда выходят домочадцы из свиты и дочери в легких накидках. Челядь с помощью Николая бережно выносит из вагона кресло с царицей. На коленях у нее знакомая нам беленькая болонка.

Под конец сам Николай на руках сносит царевича со ступенек, усаживает его на раскладной стульчик рядом с матерью.

Сестры разбредаются по широкой, залитой солнцем поляне, собирают яркие осенние листья, последние неотцветшие цветы. Собачка немедленно спрыгивает с колен Александры Федоровны и кругами носится по поляне, как бы приглашая всех порезвиться. Царевич о чем-то просит мать и вскоре присоединяется к сестрам. В руках у них появляется небольшой кожаный мяч, и они довольно неловко перебрасываются им. Домочадцы на равных принимают участие в игре.

Солдаты держатся отдельно, но некоторые, в том числе и командир, принимаются вместе с царской семьей играть в мяч, в нечто наподобие волейбола.

Повсюду алеют крупные гроздья рябины. Николай, собирая букет, обходит всю поляну по краям, зорко вглядываясь в окрестности. Но ему не удается увидеть, как приблизившийся за это время отряд всадников, получив приказ от командира, спешивается и рассредоточивается за деревьями по периметру, стараясь ничем не обнаружить себя.

Собрав букет, Николай галантно преподносит его царице и остается возле ее кресла. Александра Федоровна бережно перебирает букет, внюхиваясь в каждую травинку.

Когда Николай не улыбается царице и не занят разговором, у него отрешенное, трагическое лицо.

Молодежь продолжает резвиться на природе. Затевают игру в горелки. Вначале водит кто-то из домочадцев, но вот уже Анастасия с завязанными глазами в центре широкого круга. Она не выпускает из рук сорванную невзначай яркую гроздь рябины.

Сцена снимается сверху, и нам видно, как Анастасия, кружась и напевая, стремительно приближается к обрыву на самом краю поляны, скрытому густым орешником, о существовании которого никто даже не подозревает.

Камера снова возвращается к обычному ракурсу, но мы уже знаем, что каждый шаг приближает Анастасию к страшной черте. Вся шумная веселая компания как бы отдаляется, Анастасия с завязанными глазами остается одна на самом краю обрыва.

Вот уже ее нога в высоком ботинке не нащупывает почвы и зависает в воздухе… Неловкий взмах руками… – и ее подхватывает кто-то в армейской шинели, чьего лица из-за густого кустарника мы не можем разглядеть.

– Вы заигрались, княжна, будьте осторожны, – негромко произносит ее спаситель по-французски и поворачивает Анастасию лицом в безопасном направлении.

– Идите прямо к своим, на голос.

Княжна неуверенно делает шаг, другой, срывает повязку, оглядывается по сторонам:

– Кто вы? Как вы здесь оказались?

Но никто не отзывается, вокруг тишина. Она осторожно раздвигает кустарник и отшатывается назад – прямо перед ней открывается крутой обрыв. Медленно, ничего не понимая, она возвращается на поляну к играющим, задумчиво покусывая ягоды с рябиновой кисти.

Всех уже собирают обратно в вагоны, и Анастасия, отбросив ветку, бегом возвращается к своим.

Поезд, пыхтя и обдавая все вокруг белым нарядным паром, медленно отходит, набирает скорость.