Тремориада (сборник) - Валерий Еремеев

– Ты не знаешь, как у Па-мы обстоят дела с мозжечком? – спросил я Иннокентия.

Тот удивлённо посмотрел на меня, затем, покосившись на битком набитый пакет, который он прижимал к груди, сказал:

– А на что приобретено, по-твоему, всё это? Я только что заложил его в магазине.

– Как же он теперь, без мозжечка-то?

– Ф-ф, – фыркнул Иннокентий, закатив глаза и продолжая удивляться моей наивности. – А как полгорода вообще без мозгу живут?

– Полгорода… – проговорил я. – Слушай! Теперь, когда будем выкупать мозжечок обратно, главное его ни с чьим другим не перепутать, а то прикинь, достанется от Коли-партизана.

– Не-е, не перепутаешь! У Коли там сухарик ржаной.

Дверь нам открывать не спешили.

– С тётенькой, чтоли, чудит? – проговорил Иннокентий.

– Ага, показывает, как он пальцами на ногах фиги крутить умеет.

Так как руки мои были заняты ценнейшим грузом, я не решился рисковать и звонить, держа его одной рукой. В нетерпении слегка стукнул ногой в дверь и проголосил:

– Эй, на барже! – после чего послышались приближающиеся шаги. Наконец, дверь распахнулась, и перед нами возник Па-ма в расстёгнутой рубахе. Он сходу накинулся на Иннокентия:

– Тебя только за смертью посылать! Ты чё! На пивзавод ездил? Или вы вдвоём, наслаждаясь погодой, решили малость погулять?

Мы переглянулись.

– Погода… – проговорил я.

– Мозжечок! – кивнул мне головой Иннокентий. А, зайдя в коридор, мы забушевали.

– Прощелыга! Ты хоть в окно сегодня глядел? Там трактора сдувает. Мы собственными глазами видели, как кошка звуковой барьер преодолела. Летит себе по ветру, вдруг – шквал. И только её «мяу» тут, а сама – уже в Кандалакше. А ты здесь окопался, крыса тыловая. Встать!

Па-ма, который и не думал садиться, преспокойно забрал пакет из моих рук и, не обращая на нас никакого внимания, потащил его на кухню.

– Трепещи, прахоподобный! Щас мы тебе хвост отрубим!

Но наши возгласы тонули в его безразличии. Мы услышали позвякивание бутылок из разгребаемого на кухне пакета. Тогда, умолкнув и раздевшись, мы направились со второй поклажей за ним. В этот момент раскрылась дверь в комнату и нам навстречу вышла та самая тётенька.

Миниатюрная, одетая в чёрную водолазку и джинсы, плотно обтягивающие то, что им и положено плотно обтягивать. Сама – коротко стриженая блондинка с большими, голубыми, доверчивыми глазами, коими и хлопала неустанно. Обладательницы таких глаз верят в Дедов Морозов. И уж совершенно точно – в сказочных принцев и группу «Иванушки». Переживают за судьбы героев молодёжных сериалов, ложатся спать вместе со своей любимой куклой Барби и никогда в жизни, – даже страшно подумать, не пробовали курить, не говоря уже об употреблении алкоголя.

– Здравствуй… – у меня чуть не вырвалось – «деточка». Вот так учительница!

– Здравствуй! – прохрипела она неожиданно брутальным голосом и улыбнулась.

Я даже в сторону отпрянул, до смерти перепугавшись. Ох-х-х, «деточка», нужно бережней относиться к людям с похмелья!

Улыбка её несколько поблекла, став какой-то неуверенной.

– Я немного простудилась, – оправдываясь, хрипло проговорила она.

Поздно. Кукла Барби, сказочный принц и Дед Мороз уже полетели к чёртовой матери, чтобы никогда уже оттуда не вернуться. Я посмотрел на выпирающие из-под наспех одетой и плохо заправленной водолазки соски, на плотно обтягивающие то, что им и положено обтягивать джинсы, и вернулся в реальный мир, где существуют пиво, рыба и кореша.

Иннокентий уже отнёс свой пакет и успел присосаться к только что открытой бутылке.

– Поспешим, нельзя терять ни секунды, пиво в опасности, – быстро проговорил я и ринулся на кухню. На столе уже было всё необходимое: пару пачек «L&M» и пепельница, два нарезанных, жирных и икристых ерша (когда только успели!), чайные кружки и четыре открытых, но пока ещё полных, за исключением Иннокентьевой, бутылок «Невского». Остальные двенадцать нашли своё, весьма временное, пристанище в холодильнике.

Па-ма познакомил нас со своей охрипшей подругой, которая действительно, училась в педухе, а звали её… То ли Лиза, то ли Оля… какая разница, я никогда не запоминаю имён! Вот, если б фамилию, то конечно. Допустим: знакомьтесь, это моя подруга Цетхен… Н у, да ладно! В общем, буду звать её Лизой.

Мы вчетвером уселись за кухонным столом. Н у, что ж, пиво разлито – выпили. Я так – полкружки. Затем принялся за рыбу и все последовали моему примеру. Ели-грызли с величайшим наслаждением, Иннокентий даже, время от времени, в приливе наслаждения, закатывал глаза к потолку и блаженно посапывал. Когда мы выпили по первой бутылке и вытерли руки после жирной рыбы, начался ритуал курения. Лиза в нём всё же участия не приняла. Неужели не курит?

Стали болтать о том, о сём, не придерживаясь конкретной темы, как зачастую и бывает. Начали с пареной репы, а закончили, точнее, плавно вышли, к никатинами-дадениндинуклеотидфосфату. Как так? Легко. Заговорили между собой о вчерашнем. Лиза, заскучав, стала рассматривать плиту. Па-ма, заметив это, сказал ей:

– Кончай плиту гипнотизировать. А то ещё внушишь ей, что она – холодильник, как потом еду готовить?

– А какую еду ты любишь готовить? – поинтересовалась Лиза.

– Ну, обычно репу парю, – сознался Па-ма.

– Вот! – воскликнул я. – Всё встало на свои места. А то думаю: откуда в коридоре у него лосиные рога.

– Рога? – не поняла Лиза. – Причём тут рога?

– Ну, конечно, – решил я объяснить теперь уже очевидное для меня. – Репа у лося с рогами, в духовку не влезала, вот Па-ма их и спилил. Ловкач: и репу запарил и вешалку смастерил.

– А куда дел тушку? – заинтересовался Иннокентий. – У лосей должны быть приличные тушки.

– Конечно, должны быть приличные, – вздохнул Па-ма. – А мне попалась хамская. Я её выгнал.

– Это в такую-то погоду? – удивился Иннокентий.

– А чё ему сделается, обезбашенному, – справедливо рассудил Па-ма.

Мне показалось, что Лиза уже сожалеет о том, что неосторожно задала этот вопрос. ОНА ЖЕ ЗАДАЛА СЛЕДУЮЩИЙ. И девушка поторопилась задать следующий. Безобидный.

– Что за «L&M» вы курите?

– Да уж понятно, не голландский табак, – сказал я. – Гаражка какая-то…

– Это потому, что в гараже выращивают? – опять спросила Лиза.

– Да, – ответил Иннокентий. – В одном выращивают, в другом забивают.

– Причём, в каждую сигарету отвешивают ровно по два процента алкалоида! – Блеснул я познаниями.

– Ох, ты, слово-то он какое сложное знает! – сказал Па-ма голосом удивлённого и вдруг возгордившегося за своего туповатого сына отца. А затем мечтательно проговорил, словно пробуя слово на вкус: – Ал-ка-а-лоид.

– Нравится? – довольно спросил я. – Есть покруче – никотинамидадениндинуклеотидфосфат.

– Да-а, ребята, – задумчиво проговорила Лиза хриплым голосом. – А о чём вы разговариваете, когда курнёте?

«Курнёте?! – подумал я. – Вот так Барби.… Врет, поди, что простудилась!»

– Ха, – усмехнулся Па-ма, пожав плечами. – А всё о том же, ничего не меняется.

После молча встал и вышел из кухни. Сигареты мы докурили, и я решил достать из холодильника ещё по бутылочке.

– Не спеши открывать, – сказал мне Иннокентий, когда я поставил их на стол. Я вопросительно приподнял бровь.

– Не спеши, – повторил он.

И тут на кухню вернулся Па-ма, сияющий, как солнышко. Перед собой он держал чрезмерно длинную папиросу.

– Па-ма! Ты – мой герой! – радостно воскликнул Иннокентий. А ведь он знал или, по крайней мере, догадывался. Недаром тормознул меня с пивом.

– Знаешь, чем старика потешить, – сказал я степенно.

– Чего это? – удивлённо спросила Лиза, когда Па-ма оказался возле неё, подойдя к своему месту.

«Что за дела, деточка? – думал я – То ты произносишь вслух этот страшный глагол «курнёте», то спрашиваешь, что это».

– Ты же хотела узнать, о чём мы разговариваем, – присаживаясь, сказал Па-ма, – время от времени.

Затем, взяв со стола зажигалку, он, таинственно улыбнувшись, предупредил:

– Затыкайте уши, взрываю.

Лиза забегала глазками по кухне, словно ища место для укрытия.

Па-ма чиркнул колёсиком по кремню, высекая искру, от которой должно возгореться пламя. Но пламени не возникло. В зажигалке закончился газ.

Иннокентий похлопал себя по карману брюк и пожал плечами, давая понять, что помочь ему нечем. Я встал и пошёл в коридор к своей куртке, но, обшарив карманы, понял, что оставил зажигалку дома. Вернувшись на кухню, я повторил немую жестикуляцию Иннокентия. После чего мы втроём дружно покосились на Лизу и, всё поняв, так же дружно перевели свои взгляды на плиту. Па-ма взял сигарету и включил самую маленькую конфорку, а нам сообщил:

– Она шпарит лучше.

– Да ладно. И что ты, так и будешь стоять? – обратился я к нему. – Давай пивка попьём, пока раскочегаривается.

– Я разве говорил, что моя плита кочегарит? – возмутился Па-ма. – Она шпарит!

– И… – подтолкнул я его к продолжению.