Бостонцы - Генри Джеймс

Бэзил Рэнсом очень мало знал о жизни подобных людей, но она показалась ему квинтэссенцией того социалистического мира, о котором он так много слышал; и все те имена, идеи и истории, которые он знал, всплыли в его памяти и встали за её спиной. Она выглядела так, словно всю жизнь провела на трибунах, в аудиториях и на съездах, и даже её поблекшее лицо носило на себе отпечаток яркого света софитов. Она говорила без остановки надтреснутым голосом, похожим на испорченный дверной звонок. И, когда мисс Ченселлор объяснила ей, что привела мистера Рэнсома, потому что он очень хотел встретиться с миссис Фарриндер, она протянула молодому человеку свою нежную маленькую демократичную ладонь, глядя на него с добротой, но без малейшего намёка на дискриминирующую избирательность по отношению к людям, которым не посчастливилось быть представленными ей при столь благоприятных обстоятельствах. Она поразила его своей бедностью, но это было уже после того как он узнал, что она в своей жизни не владела и пенни. Никто не имел точного представления о том, как именно она жила, поскольку все деньги, которые ей давали, она раздавала неграм или беженцам. Ни одну женщину нельзя было заподозрить в меньшей предвзятости, но именно этих представителей человеческой расы она предпочитала остальным. После окончания гражданской войны значительная часть её деятельности сошла на нет: свои лучшие часы в жизни она провела, будучи уверенной, что помогает рабам с Юга совершить побег. Ради этих приятных волнений, в глубине души она, быть может, желала возвращения рабства. Она испытывала подобные чувства, ведя борьбу за ослабление европейских диктаторских режимов, ибо романтика последних лет её жизни заключалась в том, что она старалась подсластить горькую пилюлю изгнания для сосланных диссидентов. Её беженцы были ей очень дороги, она всё время проводила в попытках собрать денег для какого-нибудь смертельно бледного парнишки или организовать уроки для босоного итальянца. Ходила легенда, что однажды какой-то венгр завладел её привязанностью и исчез после того, как обобрал её до последней нитки. Однако это было сомнительно, поскольку она никогда ничего не имела и не развлекала себя личными симпатиями. Она была влюблена, даже сейчас, но лишь в идеи, и томилась только от сознания чьей-нибудь несвободы. И эти дни были для неё особенно счастливыми, поскольку подкинули ей в качестве развлечения новых иностранцев из Африки.

Она спустилась, чтобы посмотреть, не приехала ли доктор Пренс; доктора не было в её комнате, и мисс Бёрдси догадывалась, что та находится на благотворительном ужине, который устраивался в двух кварталах отсюда. Мисс Бёрдси выразила надежду, что мисс Ченселлор уже поужинала, и сказала, что сама бы успела перекусить, поскольку никто ещё не пришёл, и она понятия не имеет, что их всех так задержало. Рэнсом понял, что одежда на вешалке вовсе не свидетельствовала о том, что друзья мисс Бёрдси собрались. Если бы он прошёл немного дальше, то заметил бы, что этот дом принадлежит к числу жилищ, в холлах которых всегда развешаны таинственные предметы одежды, принадлежащие посетителям мисс Бёрдси, доктора Пренс или других жильцов. Дом под номером «756» вмещал в себя резиденции нескольких человек, среди которых преобладали весьма забывчивые личности, имеющие склонность оставлять свои вещи в разных местах до востребования. Многие из них ходили с сумочками и ридикюлями, которым словно подыскивали место для хранения. Дух этого дома полностью отражали собственные апартаменты мисс Бёрдси, куда направились её гости, и куда позже прибыли остальные члены дружного кружка старой леди. Действительно, это помещение могло многое сказать о мисс Бёрдси, если бы можно было провести параллель между ним и этой пожилой дамой, которая сама едва ли была наряднее пучка соломы. Нагота её длинного пустого салона, который формой напоминал гостиную мисс Ченселлор, ясно свидетельствовала о том, что у мисс Бёрдси никогда не было иных потребностей, кроме нравственных, и что так было всю её жизнь. Помещение освещалось ярким газовым светом, отчего выглядело совсем бледным и невыразительным. Эта аскетичность поразила даже Рэнсома, и он сказал себе, что его кузина должна быть очень привержена своим идеалам, чтобы любить подобное место. Он тогда не знал, да и не узнал никогда, что эта аскеза ей смертельно не нравилась; и что на жизненном пути, который она себе выбрала и на котором подвергала себя постоянным обидам и страданиям, самое большее мучение ей доставляло оскорбление её вкусу. Она пыталась изжить в себе этот порок, убеждая себя, что вкус служит лишь легкомысленной завесой знания, но её восприимчивость не давала ей покоя, и она задавалась вопросом, всегда ли служение человечеству сопряжено с отказом от приятной обстановки. Мисс Бёрдси нередко пыталась добыть работу или организовать уроки для бедных иностранных художников, преклоняясь перед величием их таланта, но на самом деле, она не разбиралась ни в художественной, ни в декоративной сторонах жизни.

Около девяти часов вечера газовый свет озарил величественную фигуру миссис Фарриндер, которая могла бы отрицательно ответить на вопрос мисс Ченселлор. Это была крупная красивая женщина с густыми глянцево-чёрными волосами, в шуршащем платье, которое явно свидетельствовало о наличии у неё вкуса. Её сложенные руки выражали уверенность и спокойствие, это столь редкое и кратковременное явление в их мире. Тем не менее, черты её лица, внешне ровные и правильные, были лишены благородства; она являла собой странную смесь американской матроны и общественного деятеля. Её большие холодные и спокойные глаза отличались сдержанностью, приобретённой с привычкой взирать на аудиторию сверху вниз с лекторской кафедры. Достаточно было заговорить с ней, чтобы получить верное представление о её характере. Она говорила медленно и отчетливо, с чувством ответственности за сказанное и чётко произносила каждый слог каждого слова, доводя свою мысль до конца. Если в разговоре с ней вы выражали нетерпение или поспешность, она останавливалась, глядя на вас с холодным спокойствием, как будто ей был известен этот трюк, и вновь продолжала свою мысль в свойственном ей темпе. Она читала лекции о трезвости и правах женщин и боролась за то, чтобы дать каждой женщине право голосовать и отобрать у мужчины право распивать спиртные напитки. При этом она имела превосходные манеры и всем своим видом воплощала грацию и салонное изящество, одним словом, она была блестящим примером женщины, одинаково комфортно себя чувствующей на трибуне и у домашнего очага. Она была замужем, и её мужа звали Амариа.

Доктор Пренс вернулась с ужина и сразу же явилась на требовательный зов мисс Бёрдси, которая несколько раз перегнулась через перила, чтобы призвать её из холла. Доктор оказалась скромной и простоватой молодой женщиной худощавого телосложения с короткими волосами. Она близоруко озиралась и выглядела так, словно всего лишь по-соседски поднялась к мисс Бёрдси, не претендуя на какое-либо участие в намечающемся мероприятии. К девяти часам собрались ещё около двадцати человек, которые расположились на стульях, расставленных вдоль стен этой пустой вытянутой комнаты, напоминающей огромный трамвай. Кроме стульев, большая часть которых была заимствована из других комнат, в помещении было совсем мало мебели: столик с мраморной столешницей, несколько книг и стопки газет, разложенные по углам. Рэнсом заметил, что атмосфера мероприятия не была кричаще торжественной, но её нельзя было назвать и дружеской, а пришедшие люди как будто отмечались о своём присутствии. Они сидели так, словно ожидали чего-то, молча поглядывая на миссис Фарриндер и явно не завидуя её положению лектора перед столь сложной аудиторией. Дамы, которые составляли большинство, были в шляпках, как и мисс Ченселлор, а мужчины – в рабочей одежде или поношенных пальто. Некоторые из них не сняли калош, поэтому в комнате стоял стойкий запах каучука. Но мисс Бёрдси не была чувствительна к подобным вещам: она редко знала, что принимает в пищу, и никогда не прислушивалась к запахам. Большинство её друзей имело вид тревожный и измождённый, хотя и попадались лица спокойные или даже цветущие. Бэзилу Рэнсому было очень интересно, кто были все эти люди – медиумы, коммунисты или вегетарианцы? Мисс Бёрдси обходила гостей, подсаживалась к ним и отвечала на их вопросы, перебирая в карманах бумаги, поправляя очки и шляпку и возбуждая при этом всеобщее любопытство по поводу намечающегося события. Она так увлеклась, что, казалось, забыла, зачем их собрала. Затем она вспомнила, что позвала красноречивую миссис Фарриндер для того, чтобы та познакомила публику с деталями своей последней кампании и поделилась своими планами на предстоящую зиму. Это было именно то, ради чего приехала мисс Ченселлор в компании своего темноглазого спутника. Мисс Бёрдси оставила гостей и направилась к великой ораторше, которая тем временем уделяла снисходительное внимание мисс Ченселлор; последняя втиснулась в маленькое пространство рядом с ней и сидела, сосредоточенно сложив руки, чем только подчёркивала контраст с сильными и свободными руками миссис Фарриндер. На своём пути хозяйка была остановлена новыми гостями, о приглашении которых уже успела позабыть. В конце концов, она оповестила многих, и многие к её удивлению пришли, подчеркивая важность этого мероприятия и значимость всей деятельности миссис Фарриндер.