С. Х. В. А. Т. К. А. - Андрей Левицкий

— Знаете, чем пахнет? — повторил Игорюля.

Отец считал, что главное в воспитании сына — кормить его как на убой, и привозил сало, копченую колбасу, пироги да белый хлеб. У Игорюли было щекастое лоснящееся лицо, жирные губы и маленькие заплывшие глазки.

Чикатило заранее ухмыльнулся шутке вожака. Выражение лица Рэмбо не изменилось — оно у него всегда было слегка безумным, глаза диковато поблескивали. Рэмбо щерился, показывая крупные неровные зубы, сжимал и разжимал кулаки и шумно, с присвистом, дышал.

Игорюля повел в воздухе растопыренными розовыми пальцами.

— Чуете, завоняло в коридоре? Падалью несет. Это мутантский запах, ага.

Чикатило захихикал, хотя в «шутке» было примерно столько же юмора, сколько в этом холодном коридоре, озаренном тусклым светом единственной лампочки под выщербленным потолком в пятнах облезлой штукатурки.

— Дайте пройти. — Тимур шагнул вбок.

— Малыш хочет пи-пи? — просюсюкал Игорюля, а Рэмбо подался вперед, сжав кулаки так, что побелели острые костяшки. От него плеснуло опасностью — вот-вот набросится и сразу впадет в агрессивную истерику. Из этого состояния его могли вывести только несколько сильных затрещин, которые любил отвешивать подопечным воспитатель Муха, либо ночь в карцере.

Тимуру хотелось поежиться — и от холода, и от страха, но показывать свой страх этой троице ни за что нельзя, и он просто молча смотрел на них. Плохо, что нет ни кастета, ни хотя бы палки. Да сейчас бы и кусок обычного плинтуса пригодился! Без оружия Тимур чувствовал себя голым.

— А не хочет малыш дубинкой по попке? — спросил Игорюля, внезапно посерьезнев, и тут же, как по взмаху волшебной палочки, в руках троицы появились короткие дубинки, которые в интернате мастерили из ножек детских табуреток, плотно обматывая их изолентой. — И по шее? И по спине?

— И по ребрам, по ребрам! — захихикал Чикатило, пустив изо рта пузырь. Тупое лицо его стало совсем даунским.

Взгляд Тимура метнулся из стороны в сторону. Голые стены, потертый вишневый линолеум на полу, потолок с лампочкой, окно…

Окно.

Рэмбо не выдержал — Игорюля с Чикатило только шагнули к Тимуру, а он уже бросился вперед, замахиваясь дубинкой.

Тимур прыгнул на подоконник. Не так-то это легко, когда тебе двенадцать лет, но страх придал прыти — и он сиганул, как заяц. Оказавшись сбоку от Рэмбо, который находился ближе всех к окну, скинул с себя расстегнутую рубашку и, вцепившись в концы рукавов, перебросил ему через голову. И рванул что было сил.

Рэмбо повернулся, задев дубинкой оконную раму. Тимур дернул его, и Рэмбо со всей дури вмазался лбом в стекло.

Оно треснуло. Толстая белая линия зигзагом взлетела вверх, нижнюю часть покрыла паутина трещин.

Потом стекло осыпалось, накрыв осколками затылок и шею повалившегося грудью на подоконник Рэмбо. Дубинка упала рядом, присевший Тимур схватил ее и огрел Рэмбо по башке, то есть по осколкам, которые хрустнули, вминаясь в кожу. Потекла кровь.

Закричал Чикатило, свистнула дубинка, и Тимур, выпустив свое оружие, кубарем полетел с подоконника, когда Игорюля ударил его по плечу.

Получилось очень сильно и очень больно. Правая рука онемела, перед глазами заплясали яркие огоньки, они жужжали и все норовили залететь внутрь его головы. Тимур встал, закусив губу, чтобы не кричать. По лицу текли слезы. Игорюля наступал на него, перепуганный Чикатило, наоборот, пятился, Рэмбо пытался подняться, держась за башку, и глухо рычал, как зверь.

Дубинка валялась далеко в стороне, тапочки слетели, когда прыгал на подоконник. Тимур лягнул Рэмбо пяткой в живот. Игорюля замахнулся. С лестницы донесся топот.

Тимур и сам не понял, как это произошло. Он сделал все без обдумывания — повернулся и схватил торчащий из оконной рамы длинный тонкий осколок. Выдрал его из щели, до костей порезав пальцы, и полоснул Игорюлю по щекастому лицу.

Потом жужжащих огоньков стало больше, они набились в голову Тимура и стали носиться там, истошно гудя, и он совсем перестал видеть, а когда огоньки немного схлынули, Рэмбо корчился под окном, Чикатило бежал прочь, а Игорюля с воем пятился, прижимая ладони к окровавленному лицу.

С лестницы выскочили Муха и директор интерната, которого все называли Стылым. То ли фамилия у него была такая, то ли кличка — Тимур не знал. Он выпустил осколок, удивленно поглядел на разрезанные пальцы и перевел взгляд на Стылого. Интересно, что директор делает здесь ночью?

— Он на нас напал!

Стылый схватил Тимура за плечи — правое от этого заболело так, что жужжащих огоньков снова стало больше, — и толкнул к стене. Все звуки были глухими, далекими, будто из-под земли.

— Он на нас напал!

Тимур вдруг понял, что это кричит присевший на корточки Игорюля, и постепенно до него стало доходить, что происходит.

— Мы в туалет шли, звон услышали и сюда повернули, а он как выскочит! На нас бросился!

Тут будто плотину прорвало — звуки стали очень громкими, хлынули лавиной вместе с возмущением и злостью. Тимур закричал:

— Врет! Они первые!..

— Ну ты совсем оборзел, Шульга! — с какой-то даже радостью воскликнул Муха, пытаясь отвести ладони Игорюли от его лица, чтобы увидеть рану. — Посмотрите, Лаврентий Степанович, недавно тарелкой по голове ударил, а теперь вообще до крови исполосовал мальчонку…

— Шульга, как ты мог? — спросил Стылый, наклоняясь к Тимуру. Серое, невыразительное, какое-то пустое лицо его пошло мелкими темными пятнами. — Ты же едва не убил человека. А что с Рамбовским? У него тоже кровь!

Более-менее он пришел в себя только в карцере. Муха так толкнул его в спину, что Тимур растянулся на холодном полу. Из коридора доносился неразборчивый бубнеж Стылого. Муха сзади сказал:

— Конец тебе, сопля. Мы тебя сгноим. Не мы — так отец Игоря закопает за городом.

Он бросил на пол порванную рубашку и пнул Тимура в бок. Дверь захлопнулась, скрежетнул замок. Некоторое время Тимур лежал неподвижно, потом перевернулся. Подтянул к себе рубашку, кое-как накинул на плечи, завязал рукава на груди, чтоб не спадала. Правое плечо вместе с рукой он просто не чувствовал. Сел, попытавшись сложить ноги по-турецки, но накатила такая слабость, что пришлось снова лечь. Его тошнило, он сглатывал и все пытался пошевелить правой рукой, но не получилось. Пахло краской и застоявшейся грязной водой, какой она становится, если после мытья пола несколько дней остается в ведре. Старый карцер в подвале ремонтировали, там потекли трубы, а в этой кладовке, где раньше хранили сломанные швабры с вениками и другую рухлядь, под потолком было пыльное окошко с решеткой. До него не добраться, но хотя бы видно небо.

Оно медленно светлело.

Донесся приглушенный звук мотора. Наверное, это приехал отец Игорюли и сейчас заберет Тимура, чтобы закопать за городом, как обещал Муха.

Он не то заснул, не то впал в забытье. Пришел в себя от возни снаружи. Что-то стукнуло, раздался приглушенный возглас, сквозь толстую дверь донеслось звяканье… Дверь распахнулась, и в кладовку вошел Стас.

Тимур поднялся на дрожащих ногах. В коридоре лежал, держась за голову, Муха, под стеной трясся Стылый, с разбитых губ его текла кровь. Он громко икал, содрогаясь всем телом, и каждый раз изо рта брызгали красные капельки.

Стас схватил Тимура за плечо, и мальчик вскрикнул.

— Извини. — Стас взял его за левую руку и потянул наружу. — Ты как? Сильно побили?

Стасу было семнадцать. Странно выглядел взрослый Стылый, со страхом глядевший на него и пытавшийся вжаться в стену.

Хотя плечо ужасно болело, с появлением брата Тимур повеселел. Замирая от ужаса и восторга, он ногой ткнул ненавистного Муху по ребрам.

— Ты его убил?

— Живой, хотя жаль, — брезгливо бросил Стас и повел брата по коридору мимо икающего директора.

Потом все было как во сне. Стас протащил его мимо старого охранника, который, провожая их диким взглядом, наяривал по телефону (в милицию звонит, решил Тимур, или сразу домой отцу Игорюли), быстро провел через интернатский двор — к грязной двухдверной «Ниве» с разбитым задним стеклом.

Брат что-то говорил, но Тимур почти ничего не понимал: ему опять стало плохо. Все плыло, кружилась голова, хотя боль в плече уменьшилась, но рука вообще не слушалась и болталась, будто резиновый шланг.

Стас помог ему устроиться на сиденье, закрыл дверцу, быстро обойдя машину, сел за баранку и врубил двигатель.

— Я за тобой приехал, — сказал он. — Зашел, они мне стали втирать что-то, я насторожился… Ладно, не важно уже. Едем в Зону.

Тимур молчал, слишком ошалевший, чтобы толком соображать. Стас потянулся захлопнуть дверцу, но передумал и зачем-то сунул руку под куртку.

Мальчик разинул рот, когда брат достал большой черный пистолет. Вернее, это тогда Тимуру оружие показалось очень большим и внушительным, потом-то он понял, что у Стаса был обычный старый ТТ.