Коронованный странник - Сергей Карпущенко

- Мои егеря всецело преданы мне, ваше превосходительство, - ответил Норов, и отчего-то злоба вдруг вскипела в нем.

- Вам... преданы? - спросил Берг, точно заметил какую-то насторожившую его деталь в интонации капитана.

- Именно мне, ваше превосходительство, - не моргнув, сказал Василий Сергеевич.

- Ну, ну, - бросил Берг уже на ходу и буквально побежал в сторону зала, где готовили ужин.

Отужинал Александр быстро. Все видели, что его величество утомлен, рассеян. Обычно такой любезный, охотно шутивший с каждым, кто оказывался с ним за одним столом (в особенности с женщинами), Александр молчал, хоть и ел с аппетитом, и все отнесли молчаливость императора к желанию поскорее закончить ужин и отправиться в спальню. Правда, Берг, внимательно следивший за Александром и боявшийся того, что дурное настроение царя связано с усмотренными при въезде в крепость недостатками в строительстве новых укреплений, пожелал успокоить себя и спросил тихонько у сидевшего с ним рядом лейб-медика баронета Виллие:

- Их величество не болен?

- О, нет, - ответил иностранец, так и не выучивший в совершенстве русский язык. - Чуть-чуть ипохондрия, это должно пройти.

Но этот ответ совсем не успокоил коменданта - напротив, Берг встревожился ещё сильнее, решив, что ипохондрия царя вызвана именно неудовольствием.

Покончив с десертом, Александр поднялся, и все поднялись тоже. Не говоря ни слова, одним лишь кивком головы дал всем понять, что ужин окончен, и быстро удалился в свои покои, сопровождаемый лишь генерал-адъютантом Волконским. Присутствовавшие на императорской трапезе гости стали расходиться. Норов, стоявший у входа в столовую, видел, что все выходили в коридор в мрачном расположении духа. Некоторые обменивались короткими фразами, говорили, что государь сегодня был "не в ударе", каждый предчувствовал, что завтрашняя инспекция крепости и скорый смотр частей армии может обернуться для многих немалыми неприятностями. А скоро и в коридоре снова лишь одни лакеи, уносившие на кухню блюда с почти нетронутой едой, чтобы там вдоволь полакомиться кушаньями с царского стола да сдержанно посудачить о том о сем, пообсуждать поведение всех присутствовавших на ужине особ.

Спальня императора располагалась рядом, и от столовой её отделяла лишь стена, но каждый дворцовый слуга знал, что, если уж Александр удалился почивать, то заснет быстро и будет крепко спать, ни разу не повернувшись за ночь. Лакеи, как и многие в государстве, знали, что государь туг на ухо, а поэтому и не пытались даже вести себя потише. Они весело переговаривались, гремели посудой, топали ногами, и Норов понимал, что такое поведение доставляет им особое удовольствие - надо же, в тесной близости с властелином огромной державы его слуга становился как бы выше самого государя, наделенного, знали лакеи, кучей недостатков физического свойства, обладавшего слабостями обыкновенного человека.

"Холопы, скоты! - с ненавистью смотрел на лакеев Норов. - Истинно говорят: не существует для лакея героя, но ведь это происходит только потому, что они - лакеи, с холопскими душонками! Ах, был бы я на месте Александра, поплясали бы они у меня на конюшне, разложенные на лавке голыми задницами вверх!"

И он тотчас поймал себя на мысли: "Как, я мечтаю быть императором? Да нет, чушь какая! Я так и не думал, просто я лакеев ненавижу!"

И Норов, боясь сорваться и кинуться на слуг с кулаками, вновь пошел по коридорам дома, чтобы проверить караулы, заглянул в кордегардию, где отдыхали егеря, уже сменившиеся с постов, вновь пошел по комендантскому дому, скоро успокоившемуся, уснувшему. Теперь в столовой не было даже суетящихся лакеев, и стол был чист, накрыт дорогой парчовой скатертью, и лишь одна китайская ваза стояла на нем. Все было погружено в тишину, и лишь несколько свечей горели в бронзовых бра, выхватывая из темноты затейливый орнамент богатых рам, которые украшали картины, висевшие на стенах.

Вдруг Норову отчего-то захотелось посмотреть, что изображено на этих картинах, и он пошел вдоль стены. На него смотрели лица неведомых ему людей, перед ним открывались виды с руинами замков, столы, заваленные снедью - все оказалось не интересным ему, но какая-то сила все влекла и влекла его вперед, покуда он не остановился возле высокой филенчатой двери и сразу осознал - эта дверь вела в спальню Александра.

"А что, один ли спит император или с камердинами? - подумалось как бы невзначай Василию Сергеичу. - А что, если приоткрыть дверь да посмотреть?"

И его рука в нитяной перчатке, будто сама собой, потянулась к бронзовой ручке и осторожно надавали на нее. Без скрипа язычок запора освободил дверь и она бесшумно отворилась.

"Я - начальник караула и вправе следить за покоем во вверенном мне доме, - подумал, как бы утешая самого себя Норов, просовывая голову в проем между дверью и косяком. - Ничего не будет зазорного, если Александр Палыч увидит меня..."

В спальне царил полумрак. Только три свечи, вставленные в трехрогий шандал, стоящий на столике неподалеку от алькова с постелью императора, освещали комнату. Взгляд Норова приник к белой горке, возвышавшейся над неширокой кроватью. Зоркие глаза капитана видели, что "горка" то немного вырастает, то опадает вновь - понятно, что Александр крепко спал, дыша ровно, так что слышалось его довольно громкое сопение. Кроме него, в спальне никого не было, и Норов, отчего-то испугавших этого обстоятельства, осторожно прикрыл дверь.

Сердце стучали, а почему колотилось оно так бешено, Василий Сергеевич и сам бы не дал себе отчета.

"Вот, он там один, а если б с камердинером спал, все бы проще было. Спит, как самый обыкновенный человек. почти храпит - с презрением подумал он. - И, может быть, правы те холуи, что убирали со стола? Да, конечно, они правы, и я зря ругал их! Это для моих егерей, для всего российского народа, для всей Европы Александр - великий монарх, победитель Наполеона. Все трепещет перед ним, все покорно этому лысоватому человечку, волею судеб вознесенному на недосягаему высоту, а он - храпит, и под его кроватью ночной горшок. Ах, как правы слуги, смеявшиеся, когда этот властелин укладывался спать. Им-то виднее, потому что они ближе к нему. А разве я, к примеру, не мог бы стать императором? Я, прошедший от начала до конца всю страшную войну с Буонапарте? Не я ли заслужил ордена за храбрость? А с какой кстати этому бездарному царишке надели через плечо Андреевскую ленту? За что назвали Благословенным? Не благодаря ли мне? Да, конечно! Так, выходит, я не менее его заслуживаю, чтобы лежать в этой спальне, а завтра ездить по крепости, делать замечания, куда более дельные, чем сделал бы он, а потом смотреть на то, как маршируют передо мной полки! Да во всем этом я разбираюсь лучше, чем это ничтожество! Наполеон был во сто крат талантливее казненного Людовика, а я - этого тугоухого пустопляса, который был не способен даже оставить после себя наследника престола! Да, - я ношу в себе частицу Наполеона, и я должен стать диктатором, я, а не какой-нибудь там Пестель, тщеславный болтун, или Серж Муравьев. Кто решился на такое дело, тот и будет управлять страной, покуда народные представители не скажут, что делать дальше с делом управления Россией! Все, долгожданная минута наступает!

Он вновь решительно взялся за ручку двери и надавил её вниз, дверь отворилась, и, стараясь не скрипнуть сапогами, Норов, вытаскивая из кармана мундира пистолет, не отрывая взгляда от белой "горки", двинулся к алькову. А в голове, точно шестеренки хорошо отлаженных английских часов, крутились мысли, холодные и четкие: "Сейчас я разбужу его, велю одеться и под угрозой пистолета выведу из спальни. Мы пройдем мимо моих ребят, и они даже не заподозрят неладное. Потом я введу его в кордегардию, пошлю толкового унтера или сразу двух к Муравьеву-Апостолу и Бестужеву - пусть своих черниговцев и полтавцв поднимают, ведь они тут же все поймут, поймут, что я сотворил. Я же вначале запрусь в кордегардии, сделав Александра своим заложником. Если кто-то попытается взломать дверь, скажу, что убью императора. Потом мы переведем его в каземат и потребуем вначале подписать указ о введении конституции, а после и манифест об отречении. Вот так-то..."

Он пошел к алькову. Александр крепко спал с полуоткрытым ртом, и слюна стекла на подушку, расшитую кружевами. На голове царя был вязаный колпак, и Норову подумалось некстати: "Елизавета, должно быть, вязала мужу, чтобы головке, волос лишенной, нехолодно ночью было". Он ещё с полминуты смотрел на спящего, а потом, направляя пистолет прямо ему в лицо, потряс императора за плечо...

Александр проснулся мгновенно - Норов даже и не ожидал такого скорого пробуждения от крепко спящего человека. Оторвал от подушки голову, а когда увидел направленный на него пистолет, резко приподнялся, опираясь на локоть.

- Кто здесь?! - испуганно и довольно громко спросил император, а Норов, уже не боявшийся ничего, приложил к губам палец: