Тайный агент - Грэм Грин

— Мы оба пострадали.

Трудно было поверить, что этот человек на секунду показался ему другом. Лучше вообще уничтожить цивилизацию, чем допустить, чтобы власть над людьми попала в руки вот таких «цивилизованных» господ. Мир в их руках превратился бы в кунсткамеру с табличками: «Руками не трогать». Вместо искренней веры — нескончаемые грегорианские псалмы и пышные церемонии. Чудотворные иконы, кровоточащие или покачивающие головами по определенным дням, были бы сохранены — предрассудки занимательны. Существовали бы великолепные библиотеки, но новых книг бы не выпускали. Нет, лучше недоверие, варварство, предательство, даже хаос. Уж он-то как специалист знает, что такое средневековье. Д. сказал:

— Действительно, проку от нашего разговора не будет. Нас ничто не объединяет. В том числе и рукописи.

Вероятно, Л. прилагал отчаянные усилия, чтобы спасти свою коллекцию рукописей, ради них воевал и убивал. Тонкий вкус, эрудиция — опасные вещи, они могут погубить в человеке душу.

— Вы послушайте... — пытался настаивать Л.

— Мы напрасно тратим время.

Л. подарил ему улыбку:

— По крайней мере, я рад, что вы успели завершить вашу работу о Бернской рукописи еще до начала этой мерзкой войны.

— По-моему, это не имеет большого значения.

— О, — протянул Л. — А это уже измена своим идеалам.

Он грустно улыбнулся. В нем война не убила эмоций, поскольку их и было-то в нем не больше, чем требуется для внешнего лоска в великосветском обществе. Его место было на свалке. Он проговорил высокопарно:

— Ну что ж, я вас отпускаю. Надеюсь, вы не будете винить меня?

— За что?

— За то, что сейчас произошло.

Высокий, тонкий, вежливый, он, не сумев убедить собеседника, теперь умывал руки. Он был похож на мецената, который покидает выставку художника, обманувшего его ожидания, — слегка опечаленный, но с затаенным раздражением.

Д. подождал с минуту и вернулся в гостиную. Сквозь двойные стеклянные двери ресторана ему была видна узкоплечая фигура, вновь склонившаяся над телятиной.

Девушки не оказалось на месте. Она пересела за другой столик к какой-то компании. Монокль поблескивал у ее уха: администратор что-то нашептывал ей по секрету. До Д. доносился их смех и резкий девичий голос, который он впервые услышал в баре для пассажиров третьего класса: «Я хочу еще одну. А я все равно буду». Да, она засела тут на всю ночь. Доброта ее не много стоила: угостила булочкой на холодном перроне, подвезла на машине, а после этого бросила на полпути. Взбалмошный характер, типичный для людей ее класса, — подадут нищему фунт и начисто забудут о несчастном, как только он скроется из виду. Впрочем, что удивительного: она принадлежит к тому же кругу, что и Л. Он вспомнил своих — сейчас они стоят в очередях за хлебом или пытаются согреться в нетопленых комнатах.

Он резко повернулся на каблуках. Неправда, что война уничтожает в людях все чувства, кроме страха: сейчас он испытывал разочарование и злость. Он вернулся во двор и распахнул дверцу машины. Сторож обогнул капот машины и поинтересовался:

— А разве леди не...

— Мисс Каллен остается ночевать, — сказал Д., — можете передать ей, что машину я завтра оставлю у лорда Бендича.

Он ехал осторожно, не слишком быстро. Не хватало еще, чтобы его остановили и арестовали за вождение машины без шоферских прав. Дорожный указатель сообщал: «Лондон — 45 миль». Если все будет благополучно, он поспеет на место задолго до полуночи. Он начал раздумывать, в чем могло заключаться задание, полученное Л. Записка ничего не поясняла: «Желаете ли вы принять две тысячи фунтов?» — и все. С другой стороны, шофер обыскивал его пиджак. Если они искали удостоверение и рекомендательные письма, значит, им было известно, ради чего он приехал в Англию. Без этих бумаг английские шахтовладельцы не рискнули бы подписать с ним контракт. Но только пять человек на родине знали о характере его задания — и все они были министрами. Да, вожди продают свой народ. Кто же из пяти его продал? Старый либерал, который однажды протестовал против казней? Или молодой и энергичный министр внутренних дел, который, возможно, мог рассчитывать на более широкие перспективы при диктатуре? Да любой из них мог. Там никому нельзя доверять. Но в то же время он твердо знал, что повсюду в мире есть люди вроде него, которых невозможно купить. Без них жизнь была бы просто немыслимой, так же как и без единого слова правды. Неподкупность для этих людей — даже не вопрос морали, это закон их бытия.

Дорожный указатель показывал 40 миль.

Но зачем здесь оказался Л. — для того лишь, чтобы помешать сделке, или потому, что «те» так же остро нуждаются в угле? У них есть шахты в горах, но, быть может, верны слухи о том, что шахтеры отказываются спускаться в забой?

В кабине стало светлее от фар машины, идущей сзади. Он высунул руку и сделал знак, чтобы его обогнали. Они поравнялись. Это был «даймлер». Д. увидел водителя. Тот самый шофер, который пытался обокрасть его в уборной.

Д. нажал на акселератор. «Даймлер» отказался пропустить его вперед. Очертя голову мчались они бок о бок сквозь редкий туман. Неужели они хотят убить его? В Англии это казалось невероятным, но за два года он привык ко всему. Нельзя пробыть пятьдесят шесть часов погребенным под развалинами, а затем выбраться из-под обломков, продолжая считать насилие над личностью невозможным.

Гонка продолжалась лишь несколько минут, стрелка спидометра дошла до шестидесяти, потом он выжал из машины шестьдесят две, шестьдесят три, на какое-то мгновение даже шестьдесят пять, но старый «паккард» не мог тягаться с «даймлером». Тот чуть замедлил ход, давая «паккарду» выйти вперед, а затем, как борзая, прижавшая уши, рванулся со скоростью восемьдесят миль в час. Обойдя «паккард», «даймлер» почти скрылся в тумане, но внезапно развернулся и, заскользив по шоссе боком, стал поперек дороги. Д. резко затормозил. Возможно это или невозможно, но дело, кажется, все-таки шло к убийству. Сидя за рулем и ожидая, пока они подойдут, он напряженно размышлял, как сделать, чтобы они не ушли от ответственности — огласка обернулась бы для них плачевно. Его смерть могла бы принести больше пользы делу, чем вся его жизнь. Когда-то он опубликовал со своими комментариями одну старофранцузскую поэму. Теперь ценность ее наверняка возрастет.

Голос из тумана произнес: «Вот он, этот прощелыга». К удивлению Д., голос принадлежал не Л. и не его шоферу, который стоял у машины, а администратору. Но Л. там был тоже — Д. видел его тощую, как сельдерей, фигуру, колеблющуюся в тумане. Значит, и администратор с ними заодно? Ситуация не из веселых. Он сказал:

— Что вам нужно?

— Что мне нужно? Это машина мисс Каллен.

Нет, в конце концов, он в Англии — произвол здесь невозможен, он в безопасности. Просто предстоит неприятное объяснение. Чего Л. думает этим добиться? Не намереваются ли они сдать его в полицию? Девушка-то наверняка не заявит на него. Так что в худшем случае предстоит задержка на несколько часов. Он стал объяснять миролюбивым тоном:

— Я оставил записку для мисс Каллен, я написал, что она найдет машину у своего отца.

— Ах ты, мерзавец! — бросился к нему администратор. — Неужто ты действительно думаешь, что можешь вот так просто взять и укатить с багажом доверчивой девушки, да еще прихватив ее драгоценности?

— Я забыл о багаже.

— Но я бьюсь об заклад, что ты не забыл о драгоценностях. А ну, вылезай.

Делать было нечего. Он вышел из «паккарда». Две или три машины отчаянно сигналили где-то сзади. Администратор крикнул:

— Эй, старина, дай им дорогу. Мерзавец в моих руках. — Он схватил Д. за отворот пальто.

— Это излишне, — сказал Д. — Я готов дать объяснения мисс Каллен или полиции.

Машины проехали мимо них. За спиной управляющего возникла фигура шофера. Л. стоял рядом с «даймлером», разговаривая через окно с кем-то, кто был в машине.

— Думаешь, ты очень хитрый, — сказал администратор. — Ты рассчитывал на то, что мисс Каллен, при ее доброте, не станет подавать на тебя в суд.

Монокль бешено раскачивался на шнурке. Администратор приблизился к Д. и прохрипел ему в лицо:

— Не думай, что тебе удастся воспользоваться ее добротой.

Один его глаз был странно мертвенный, голубоватый, как глаз рыбы, в нем нельзя было прочесть никаких чувств. Он продолжал:

— Знаю я вашу породу. Втерся к ней в доверие еще на пароходе. Я тебя сразу заприметил.

Д. сказал:

— Я тороплюсь. Дайте мне возможность встретиться с мисс Каллен или доставьте меня в полицию.

— Ездят сюда всякие иностранцы, — не унимался администратор, — пристают к нашим девушкам. Пора вас проучить...

— Ваш приятель, который там стоит, по-моему, тоже иностранец...

— Он джентльмен.

— Не понимаю, — сказал Д., — что вы собираетесь делать?

— Будь моя воля, я бы засадил тебя в тюрьму. Но Роз — мисс Каллен — не хочет заявлять на тебя в полицию.