Лощина - Агата Кристи

Мамаша Крэбтри одна стоила их всех, вместе взятых. На прошлой неделе ей стало хуже. Он был очень ею доволен, все шло так хорошо, и вдруг — резкое ухудшение. Когда он подошел к кровати, она повернула к нему свое бледное лицо и посмотрела на него маленькими лукавыми глазами.

— Я ведь служу вам подопытным кроликом, правда, дорогуша доктор? Это ведь еще один эксперимент?

Он улыбнулся:

— Мы хотим вас вылечить!

Мамаша Крэбтри сделала гримасу.

— Вы прежде всего хотите увидеть, чего стоят ваши новые штучки. Ничего плохого со мной не случится, можете продолжать. Ведь надо, чтобы кто-то начал, верно? Когда я была еще совсем девчонкой, мне сделали завивку-перманент. В то время это было совсем не простым делом. Я могла бы запросто закосить под негра. По волосам было не провести гребешком! Но меня это не забавляло. Если вас забавляет это, то можете продолжать! Все выдержу!

Джон проверил ей пульс. Ему вдруг захотелось рассказать ей о своей жизни.

— Вы не очень хорошо себя чувствуете? — спросил он.

— Попали в точку, — ответила больная. — Все идет не совсем так, как вы думали, да? Пусть это вас не беспокоит! Я бывала и в худших передрягах!

Он снова улыбнулся.

— Какая вы замечательная! Если бы все мои пациенты были на вас похожи!

— Я просто хочу поправиться, — ответила она. — Моя мама прожила восемьдесят восемь лет, а бабушка девяносто. В нашей семье все живут до глубокой старости.

Джон ушел расстроенный и неуверенный. Где-то допущена ошибка. Он был слишком уверен в том, что все пойдет хорошо, но получилось совсем не так. И вот, когда он спускался по лестнице, его вдруг охватила огромная усталость. Он почувствовал отвращение к медицине, к своим клиническим исследованиям, и его мысли обратились к Генриетте, единственно потому, что она была красивой, свежей, потому что от нее веяло здоровьем и радостью жизни, потому что волосы ее пахли полевыми цветами.

Джон позвонил домой, сказал, что его вызвали на срочную консультацию за пределами Лондона, и отправился к Генриетте. Он обнял ее сразу же, как вошел в мастерскую, обнял и крепко прижал к себе. Это было что-то новое в их отношениях. Генриетта внимательно и удивленно посмотрела на него своими большими глазами и ловким движением освободилась.

Она стала готовить ему кофе и одновременно задавала вопросы, на которые он не стал отвечать. Какое для нее имело значение, пришел ли он прямо из больницы или нет. Если он был здесь, у нее, значит, не для того, чтобы беседовать о своей работе, а для того, чтобы ухаживать за ней и забыть все: и больницу, и мамашу Крэбтри, и болезнь Риджуэй, и свои исследования — все это, от чего он так страшно устал.

Однако, шагая по мастерской, он начал говорить именно о медицине. Джон читал настоящую лекцию, все больше увлекаясь. Иногда он прерывал ее, чтобы объяснить Генриетте непонятные выражения в более доступной форме.

— Вы понимаете, Генриетта, эта реакция должна была быть…

— Положительной, я знаю. Это реакция ДЛ. Продолжайте!

— Как вы узнали о существовании реакции ДЛ?

— В книге.

— В какой?

Генриетта принесла книгу.

Он бросил на нее короткий взгляд.

— Это ничего не стоит. Автор во всем ошибается. Если вы действительно хотите получить об этом представление, то лучше прочитать…

Она прервала:

— Я хотела получить только общее представление и узнать смысл некоторых слов, которые вы употребляете, чтобы не надоедать вопросами. Продолжайте, пожалуйста! Теперь я буду хорошо себя вести!

Джон продолжал свою речь и в течение двух часов провел анализ своей проблемы: он пересмотрел свои теории, выдвинул новые предположения. Он совсем забыл о присутствии Генриетты. Она несколько раз сказала вслух то, о чем он говорить боялся. Вернулась вера в себя, в свои силы. Он не ошибся. Надо бороться дальше! Можно попробовать еще один вид лечения.

Наконец, он почувствовал, что сказал все. Все ему было теперь ясно. Завтра же он попросит приготовить растворы нового состава и назначит новую схему лечения. Он — прав, он — победит!

Он сел на диван, через две минуты крепко уснул и проснулся только на следующее утро. Генриетта готовила чай. Они друг другу улыбнулись.

— Вот чего не было в программе, — сказал он.

— Все в порядке, — ответила она. Его взгляд упал на полки с книгами.

— Если этот вопрос вас интересует, я принесу вам книги об этом.

— Они меня совершенно не интересуют! Меня интересуете только вы, Джон!

— Только, пожалуйста, не читайте больше ту книгу, ее автор — шарлатан.

Она засмеялась. Он подумал, что нет ничего смешного в том, что он строго осудил своего коллегу. Вот это его всегда поражало: Генриетта могла над ним смеяться! Он к этому не привык. Вероника всегда думала только о себе. Герда относилась к нему чрезвычайно серьезно. А Генриетта отбрасывала голову назад и смотрела на него с Улыбкой, нежной и насмешливой, как будто бы говорила:

«Нужно изучить эту странную особу по имени Джон, какой он все-таки смешной!» — «Она смотрит на меня так же, как рассматривает свои произведения, — подумал он. — Она думает обо мне совершенно отвлеченно, без всякого чувства». Ему хотелось другого…

Снова появился маленький демон и стал нашептывать: «Ты от нее требуешь как раз того, что тебя так раздражает в Герде…»

Он понимал, что совершенно нелогичен, что не знает, чего хочет. Опять появилась эта нелепая фраза: «Я хочу домой!» Что это значит?

Через несколько часов он покинет Лондон, он забудет про всех больных, у них какой-то кисловатый противный запах. Он будет дышать чистым осенним воздухом, езда на машине на предельной скорости его успокоит. Хотя нет, все будет совсем не так! Ведь он вывихнул запястье, и машину поведет Герда. Она никогда не научится держать руль! Он заставлял себя молчать и сжимал зубы, по опыту хорошо зная, что его замечания ничего ни исправят, наоборот! Никто не смог научить Герду переключать скорость, даже Генриетта от этого отказалась.

У Генриетты было терпение, которого не было у него Она обожала автомобиль. О своей машине она говорила восторженно, даже лирично, как говорит поэт о весне или о первых снежинках.

— Это прекрасно, Джон! Она летит по дороге, как птица! На третьей скорости она забирается на этот крутой холм удивительно легко! Вы только прислушайтесь к ритму ее мотора!

Однажды эти разговоры вывели его из себя.

— Может быть, — воскликнул он, — вы чуть меньше будете думать о своей машине и чуть больше обо мне?

Он всегда жалел потом об этих вспышках гнева, стыдился их, но избежать не мог. Они появлялись тогда, когда он меньше всего этого ожидал. Как гром с ясного неба…

Одна ссора с Генриеттой произошла тоже неожиданно. Он согласен — у нее талант, даже большой талант. Но ее произведения он ненавидел, одновременно восхищаясь ими.

Однажды Герда сказала:

— Генриетта попросила меня позировать ей.

— Тебя? — тон его ничего хорошего не предвещал.

— Да, — ответила она. — Завтра я пойду к ней в мастерскую.

— Что хорошего она из тебя сможет сделать?

Да, он говорил с ней не слишком любезно, но она этого даже не заметила. Он подумал, что это в духе Генриетты — делать всем приятное. Герда, наверное, хотела, чтобы сделали ее бюст.

Действительно, этот бюст, маленькую гипсовую статуэтку, Герда принесла домой примерно через десять дней. Герда сияла. Вещица была хорошо выполнена и выглядела красиво, как все, что выходило из рук Генриетты. Это была идеализированная Герда, и модель осталась очень довольна.

— Это просто очаровательно! — восхищалась Герда.

— Неужели это сделала Генриетта? Даже не верится, — сказал Джон.

— Наверное, это очень отличается от других ее произведений, от того, что она делает обычно. Но это очень хорошо!

Он не стал спорить. Ему не хотелось портить радость Герде, но при первом удобном случае он высказал свое мнение Генриетте.

— Зачем вы сделали этот смешной бюст Герды? С вашей стороны это неблагородно. Ведь обычно вы делаете хорошие вещи.

— Та вещь не так уж плоха, и Герда ею довольна.

— Она в восторге. Но вы же прекрасно знаете, так же, как и я, что она не понимает разницы между цветной фотографией и акварелью.

— Это не такая уж плохая скульптура, Джон. Маленький бюст, без претензий…

— У вас нет привычки терять время на такие безделушки…

Он не закончил фразу, неожиданно увидев деревянную статуэтку, даже статую, высотой метра полтора.

— Это что такое?

— Это для международной выставки, грушевое дерево. «Обожающая».

Их взгляды встретились, и сразу же разразился его гнев.

— Значит, вот для чего вам была нужна Герда? Как вы посмели?!

— Я думала, вы не узнаете…

— Я не узнаю Герду? Да это же она, без всяких сомнений! — Он прикоснулся к развитым мускулам шеи «Обожающей».

— Мне были нужны плечи и шея, и эта манера наклоняться вперед… Покорность… И этот взгляд… Великолепно!