Языки современной поэзии - Людмила Зубова

Этимологическая игра со словом жрать имеется и в строках из стихотворения «Классическое»:

Полыхает в камине полено,и тихонько туда и сюдаколыхаются два гобелена.И на левом — картина труда:

жнут жнецы и ваятель ваяет,жрут жрецы, Танька Ваньку валяет.

После этимологического повтора полыхает полено, тавтологических сочетаний — жнут жнецы, ваятель ваяет и слова жрут жрецы тоже по инерции сначала воспринимаются как тавтология, затем как каламбур, но на самом деле оказывается, что именно тавтологическим такое сочетание и является. Корень жр- с его вариантами жар-, жер- фонетически произволен от корня гор-, представленного в своем первоначальном виде словами гореть, горе. И, в соответствии с этимологией слова, жрец — ‘тот, кто сжигает жертву’ (у слова жертва тот же корень).

Лосев обращает внимание читателя на то, что забвение этимологии слов порождает языковые парадоксы:

В белом кафе на пляже идет гудьба.Мальчик громит марсиан в упоении грозном.Вилкой по водке писано: ЖИЗНЬ И СУДЬБА —пишет в углу подвыпивший мелкий Гроссман.

Сочетание вилкой по водке писано явно производно от выражения вилами по воде писано — ‘не зафиксировано документально: недостоверно, неизвестно’. Несмотря на фонетическую устойчивость корней в словах вода и водка, вилы и вилка, эти слова с уменьшительными суффиксами настолько лексикализовались (превратились в самостоятельные единицы языка), что естественная связь между производящими и производными словами кажется парадоксальной.

В цитированном фрагменте есть сигнал, указывающий на то, что вилкой по водке — слова с уменьшительными суффиксами, которые уже перестали восприниматься как уменьшительные. Это и слово мальчик, и сочетание мелкий Гроссман, представляющее собой противоречивое сочетание — оксюморон: фамилия Гроссман этимологически означает ‘большой человек’. Очень возможно, что как исходный фразеологизм вилами по воде писано, так и производный вилкой по водке писано соотносятся по смыслу с названиями произведений В. Гроссмана «Жизнь и судьба» и «Все течет» (тогда жизнь метафоризируется как вода —> водка, а судьба — как вилы —> вилка). Уподобление жизни и времени воде, восходящее к античной философии, нашло развернутое метафорическое выражение в поэзии Бродского. У Лосева же превращение слов вилы и вода в деминутивы иронически говорит об измельчании жизни.

Лосев превращает в художественный текст и указание на такую существенную закономерность языковых изменений: значение слова, находящегося на пути к обессмысливанию из-за фразеологизированного употребления (например, в качестве постоянного эпитета), нуждается в дополнительном подкреплении (ср. дублирование значения при заимствовании иноязычных слов: в анфас, передовой авангард, короткие шорты):

Незримый хранитель могучему дан.Олег усмехается веще.Он едет и едет, в руке чемодан[47],в нем череп и прочие вещи.Идет вдохновенный кудесник за ним.Незримый хранитель над ними незрим.

Следующий пример касается грамматики:

Их имена, Господи, Ты веси,сколько песчинок, нам ли их счесть, с размахумокрой рукой шлепнет прибой на весы.В белом кафе ударник рванет рубаху.

Лосев, иронически наблюдая забвение и смысловое опустошение формы веси со значением ‘знаешь’ (от глагола вѣдети), предлагает новую образную мотивацию слова, основанную на созвучии древнеславянского веси — ‘ведаешь’ и современного просторечного весить — ‘взвешивать’. Форма веси в значении ‘взвешиваешь, употребленная как псевдоархаизм, демонстрирует отчаянную попытку человека, утрачивающего культуру, все же понять значение слов — хотя бы и не так, как они представлены в исходных сакральных текстах, но все же, по существу, верно.

В стихотворении «ПВО» выражение гой ecu при сохранении лексического и грамматического значения глагола ecu (2-е лицо настоящего времени глагола быть) травестировано переосмыслением компонента гой. Бывший императив глагола гоити — ‘жить, здравствовать’ представлен существительным гой — ‘нееврей’.

Еще некрещеному небу Стожарот брани и похоти жарко.То гойку на койку завалит хазар,то взвоет под гоем хазарка:«Ой, батюшки-светы, ой, гой ты еси!»И так заплетаются судьбы Руси.

Тел переплетенье на десять вековзаписано дезоксирибо-нуклеиновой вязью в скрижали белков,и почерк мой бьется, как рыба:то вниз да по Волге, то противу прет,то слева направо, то наоборот[51].

Архаизмы и псевдоархаизмы — важнейший элемент в поэтике Лосева. Именно расхождение между исходным значением древней формы с ее современным восприятием часто становится смыслообразующим фактором:

Се возвращается блудливый сукин сынтуда, туда, в страну родных осин,где племена к востоку от Ильменявсе делят шкуру неубитого пельменя.

Он возвращается, стопы его болят,вся речь его чужой пропахла речью,он возвращается, встают ему навстречутьма — лес — топь блат.

В этом тексте слово лес совмещает в себе разные грамматические значения. Оно стоит одновременно в именительном падеже единственного числа и в архаическом родительном множественного числа — с нулевым окончанием.

Современным формам существительных в сочетаниях типа без плодов, от городов, из лесов соответствовали старославянские и древнерусские формы без плод, от город, из лес. Нулевое окончание в родительном падеже множественного числа сохранилось у некоторых слов: полк солдат, без сапог, мешок яблок. Конкуренция старых и новых окончаний привела к вариантности: килограмм помидоров и килограмм помидор, а также к противоречивости нормативных установок (не объяснимых никакой логикой): без носков, но без чулок.

У Лосева совмещенная грамматическая омонимия замаскирована двойной синтаксической отнесенностью: слово лес как именительный падеж читается в ряду тьма — лес — топь, а как родительный в параллелизме с конструкцией топь блат (перифраза строки Пушкина Из тьмы лесов, из топи блат из поэмы «Медный всадник»[53]). Грамматическая двойственность изобразительно моделирует не только непроходимость лесов и болот, но и затрудненность, с которой блудный сын может воспринять родной язык через чужую речь. Слово блат в таком тексте может быть воспринято и как слово в значении ‘привилегия знакомому’. Выражение в страну родных осин уже заранее настраивает на тему языка и заимствований (вся речь его чужой пропахла речью), отсылая к строке И. С. Тургенева (на язык родных осин в эпиграмме переводчику Шекспира Н. Х. Кетчеру)[54].

Грамматическую двусмысленность можно видеть и в таком фрагменте:

Я похмельем за виски оттаскан.Не поднять тяжелой головы.В грязноватом поезде татарскомподъезжаю к городу Москвы.

Форма Москвы в дательном падеже имитирует безграмотную речь в поезде (в диалектах и социальном просторечии формы дательного и родительного падежей часто зеркально противоположны литературным: к сестры поехал, у сестре был). Нарушение нормы в данном случае восстанавливает первичное значение слова город — ‘ограда’. Текст допускает и прочтение формы Москвы не топонимом, а, как в древнерусском языке, собирательным этнонимом (Москва как чудь, меря и т. д.; возможно, как братва, татарва).