Дневник (Ее жизнь, миссия и героическая смерть) - Хана Сенеш

15.5.1937

На днях в литературном кружке обсуждался вопрос о выборах нового секретаря. Тетя Боришка сказала, что нужно принять во внимание разные обстоятельства, в числе которых и то, что кандидат должен быть протестантского вероисповедания. Это вполне понятно в протестантской школе; и все же это действует угнетающе. Правда, я не уверена, что достойна этой должности, но теперь я ведь вовсе исключена из числа кандидатов. Отныне я не знаю, какую занять позицию по отношению к кружку. Должна {40} ли я оставаться в кружке и содействовать его преуспеванию или, учитывая царящую в нем атмосферу, покинуть его?

В последнем случае я противопоставлю себя интересам класса.

Необычайно трудно найти верный путь, позволяющий избежать как унижения и безучастности, так и высокомерия и искушения выделиться. В любом случае нужно быть в высшей степени осторожной, так как неверный шаг отдельного человека немедленно вызывает необоснованные обобщения.

По-моему, бороться с антисемитизмом можно лишь путем личного самоусовершенствования (разумеется, нравственного), а это самая трудная борьба. Теперь только я начинаю понимать, что значит быть евреем в христианском обществе. Однако меня это не слишком смущает. Благодаря тому, что мы, евреи, вынуждены вести такую тяжелую борьбу за свои права и что достижение наших целей дается нам с таким трудом, - благодаря этому мы развиваемся и становимся совершеннее и лучше.

Родись я христианкой - все пути были бы открыты для меня. Я стала бы учительницей, в это разрешило бы все проблемы. Не то теперь. Но, в конце концов, я все равно найду и приобрету профессию, которая наиболее соответствует моим способностям.

Христианства я ни за что не приняла бы; не только из-за самой себя, но и из-за моих будущих детей. Я не была бы способна поставить их в унизительное положение, при котором они {41} должны были бы отрицать свое происхождение или стыдиться его. Я не смогла бы также лишить их подлинной веры, которую не в состоянии дать своим детям родители, отрекшиеся от своей религии.

Я считаю, что религия играет большую роль в жизни человека, и нахожу смехотворным распространенное в наше время мнение, что вера в Бога - всего лишь опора для слабых.

15.6.1937

Сегодня, был последний день занятий в школе. Отметки у меня все отличные. Но больше всего я рада тому, что получила премию за перевод и за мои стихи "Пляска мгновений".

Вечером я пошла на бал и много танцевала.

18.6.1937

Пишу в поезде. Мой план путешествия в Италию осуществился. В половине десятого утра мы отправились с Южного вокзала. Мама была очень взволнована и отдала меня под опеку сидевшей напротив дамы. Очень милая женщина. Большую часть времени мы проводили в беседе, поэтому я совсем не читала. Тем более было не до чтения, когда мы проезжали озеро Балатон, которое каждый раз открывает передо мной все новые красоты. Я вышла ненадолго в коридор, чтобы посмотреть на это огромное сверкающее внутреннее море.

Из соседнего купе вышел парень лет {42} семнадцати и с элегантной напускной небрежностью закурил сигарету, украдкой наблюдая, какое он произвел на меня впечатление. Я рассмеялась про себя.

Тем временем у нас завязалась приятная дружба с моей попутчицей.

Местности вдоль югославской границы очень красивы. Мы проезжаем живописные места, совершенно не похожие на венгерский ландшафт. Драва течет среди высоких гор, к склонам которых прижимаются маленькие хижины. Любляна. Большой и красивый город. Православная церковь и виллы.

В Триест мы прибыли только вечером. Тут я нарушила данное маме обещание не выходить из поезда и провела половину нашей двухчасовой стоянки в осмотре города.

В Венеции мы были в час ночи.

На миланском вокзале меня встретил наш родственник, и через несколько минут автомобиль доставил нас к нему на квартиру.

Милан, 20.6.1937

Утром мы поехали в Менаджио. Автомобиль был просторный, и места в нем хватило для всех - трех женщин сзади и трех мужчин, включая маленького Джори, спереди.

В начале поездки наше внимание привлекало множество расклеенных на стенах домов плакатов с призывами и "глубокими" изречениями Муссолини, а потом мы любовались озером Комо и его живописными окрестностями.

{43} Это поистине величественная картина: местами синяя, местами светло-зеленая гладь озера, окруженного высокими снеговыми горами,зрелище, которое навсегда останется в моей памяти.

Менаджио, расположенное на берегу озера Комо, - небольшой прелестный городок. Отличный пляж, зеленые лужайки, качели, теннисные корты, но главное - солнце, вода и горы. Одним словом - чудесно!

Мы купались, принимали солнечные ванны, играли в теннис, а к шести часам вечера вернулись домой.

21.6.1937

Главное событие дня - посещение миланского Кафедрального собора. Я много о нем слышала, видела его изображения; знала также, что он возведен из белого мрамора, что маленькая башня на нем символизирует будний день, а большая башня - праздничный; знала я и то, что он украшен бесчисленным количеством скульптур. Я как будто видела его своим внутренним взором. Тем не менее, стоя теперь на широкой кафедральной площади, напротив собора, я смотрела на это великолепное, кажущееся плодом фантазии сооружение ошеломленная, затаив дыхание. Я направилась к собору и вошла внутрь через бронзовые, украшенные рельефами ворота. В полумраке помещения я различила вначале только очертания гигантских колонн и освещенные окна. Потом начали {44} постепенно вырисовываться готические своды и разукрашенные скульптурами капители колонн. Здесь, под этими грандиозными сводами, прошли бесчисленные человеческие судьбы, - и надежды, мечты и страдания людей запечатлелись в скульптурах, колоннах и орнаментах.

Я обошла весь собор. На алтарях горели свечи, и солнечный свет лился в помещение сквозь цветные стекла окон. Все было здесь величественным, многозначительным и прекрасным, но в то же время и гнетущим. И все же не это произвело на меня самое большое впечатление.

В моей памяти навсегда останутся часы, проведенные на самом верху собора.

Когда я вышла из лифта, поднявшего меня на сотни метров, у меня захватило дыхание. Я была ослеплена. Я расхаживала среди узорчатых, покрытых затейливыми кружевами орнамента готических арок, стройных колонн и башенок. Если бы весь мир можно было передать при помощи музыки, то это были бы скрипичные трели, исполняемые на самых высоких нотах. Белый мрамор сверкал на фоне синего неба, и вся эта картина воскрешала в моей памяти полузабытые причудливые видения детства. Так я представляла себе сказочную страну: синий небосвод, белый трон, белокрылые ангелы и маленькие окна, через которые можно бросить взгляд на землю. Каким далеким, казалось, был лихорадочно-суетливый город, наполненный шумом трамваев и автомобилей! Какими убогими и смешными выглядели огни городских витрин {45} в сравнении с волшебным сиянием этих величавых высот!

Я дошла до подножия башни и начала подниматься вверх по узкой винтовой лестнице, ведущей к вершине. Каждый поворот открывал передо мною что-то новое: скульптуры, кружевные растительные орнаменты или другие ажурные узоры. Я долго стояла на верхней ступеньке, и мне казалось, что я стою на лестнице библейского Иакова, - словно во сне.

Я взглянула на часы - пришло время возвращаться. Мысленно простившись с этим местом, я стала спускаться вниз. С каждым шагом мне становилось грустнее, что я должна расстаться с этим неповторимым светом, высотой и покоем. Из всего этого я; ничего не могла взять с собой. И все же, покидая это место, я внезапно почувствовала, что кое-что я уношу отсюда навечно тоску по лучезарным высям и их торжественному, безоблачному покою.

26.6.1937

Сегодня мы слушали концерт на открытом воздухе. Цена билета - 4 итальянских лиры, что довольно дешево. Фашизм в большом выигрыше от устройства таких дешевых парадных зрелищ. Зрителей собралось около пяти тысяч человек. Это были по большей части люди из низших слоев общества, однако они разбирались в музыке лучше, чем посетители самых дорогих концертов в Будапеште.

27.6.1937

После обеда мы совершили чудесную автомобильную прогулку по дороге на Чертозу и Павию. В Чертозе мы осматривали великолепную церковь и монастырь.

Гигантский монастырь выстроен всего лишь для 24 человек, и в нем постоянно живут 24 монаха. У каждого из них отдельная келья, украшенная художественными иконами, фресками и другим ценным убранством. В каждой келье - облицованный мрамором алтарь.

В квартирах монахов, помимо келий, имеются кабинет и столовая; на первом этаже и спальня на втором. Наконец, у каждого монаха маленький палисадник, который он сам обрабатывает. Их жизнь протекает тут в полном уединении. Они не встречаются и не разговаривают друг с другом, за исключением воскресенья, когда они вместе трапезничают и при этом беседуют.