Дурная кровь - Гэлбрейт Роберт

Настроение у Робин было хуже некуда: сказывались, как она понимала, и переутомление, и невозможность размяться, и потеря долгожданного выходного. Из-за вынужденного недельного отсутствия Страйка ей пришлось отработать двадцать дней подряд. Их лучший внештатный сотрудник Сэм Барклай с сегодняшнего дня должен был взять на себя слежку за Хохолком в Шотландии, но вопреки их ожиданиям Хохолок не вылетел в Глазго. Вместо этого он вдруг направился в Торки; Робин не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

Для ее подавленности были, конечно, и другие причины: одну она признавала, а мысли о другой яростно гнала прочь, но так и не смогла выбросить из головы, отчего сильно злилась на себя.

Первой, вполне объяснимой причиной стал затянувшийся развод, который с каждой неделей обрастал новыми проблемами. После того как Робин застукала мужа с поличным, они виделись только один раз; встреча – по удивительному совпадению в «Пицца-экспресс», рядом с местом работы Мэтью, – прошла холодно и жестко: они договорились о формулировке «развод по обоюдному согласию после двухлетнего срока раздельного проживания». В силу своей честности Робин не могла не признать, что на ней тоже лежит часть вины за их рухнувший брак. Да, Мэтью совершил супружескую измену, но сама Робин никогда полностью не отдавала себя семейной жизни: оказываясь перед выбором, она почти всегда ставила работу на первое место, а Мэтью отодвигала на второе и под конец уже принялась искать повод для расставания. Измена Мэтью стала для нее ударом, но вместе с тем и освобождением.

Однако за те двенадцать месяцев, что минули после встречи в пиццерии, Робин осознала, что муж не только отверг для себя идею развода по обоюдному согласию, но и всячески старался переложить вину на нее, да еще вознамерился ее покарать за нанесенные обиды. Совместный банковский счет, на котором хранились средства от продажи их старого дома, был заморожен, дабы адвокаты сторон смогли определить долю Робин, чьи заработки намного уступали доходам Мэтью и чье желание выйти за него замуж – на это указывали недвусмысленные намеки в последнем письме – было продиктовано исключительно жаждой материального обогащения, какого она нипочем не достигла бы самостоятельно.

Каждое письмо от адвоката Мэтью вызывало у нее дополнительные муки, стрессы и приступы ярости. Ей даже не требовались разъяснения собственного адвоката, чтобы понять: Мэтью совершенно очевидно стремится повесить на нее дополнительные судебные издержки, которые ей не по карману, и тянет время, чтобы обобрать ее до нитки.

– Впервые в жизни сталкиваюсь с таким сложным разводом бездетных супругов, – сказал ей адвокат, как будто это могло ее утешить.

Мэтью занимал в ее голове не меньше места, чем в период их совместного проживания. Ей уже стало казаться, что она читает его мысли сквозь мили и молчание, разделяющие их на нынешних жизненных путях. Мэтью никогда не умел достойно проигрывать. Но сейчас он поставил перед собой цель: выйти победителем из позорно короткого брака, прикарманить все деньги и выставить Робин единственной виновницей этой гнусной истории.

Так что ее подавленность возникла не на пустом месте; но была и другая причина, потаенная, прилипчивая, от которой Робин, к своей досаде, не могла отмахнуться.

Все произошло накануне в агентстве. Сол Моррис, с недавних пор трудившийся у них по договору, не получил причитающиеся ему выплаты за месяц, а потому Робин, проводив Хохолка до их с женой дома в Виндзоре, поехала на Денмарк-стрит, чтобы произвести расчеты с Солом.

Моррис сотрудничал с агентством полтора месяца. Бывший полицейский, голубоглазый брюнет, он, несомненно, отличался эффектной внешностью, однако некоторые его привычки раздражали Робин до зубовного скрежета. В разговорах с ней, даже на самые нейтральные темы, он понижал голос, пересыпал речь игривыми фразами и позволял себе комментарии недопустимо личного свойства; в присутствии Морриса ни одно мало-мальски двусмысленное слово не оставалось незамеченным. Робин проклинала тот день, когда Сол установил, что они с ним оба находятся в процессе развода: это, похоже, давало ему благодатную почву для интимных откровений.

Ей хотелось вернуться из Виндзора до ухода Пат Шонси, работавшей у них в агентстве офис-менеджером, но когда Робин поднялась по лестнице, она увидела Морриса, ожидающего перед запертой дверью.

– Извините, – сказала Робин. – Пробки жуткие.

Достав из нового сейфа наличные, она расплатилась с Моррисом и резко заявила, что торопится домой, но он прилип к ней как репей и начал пересказывать содержание сообщений, которыми бывшая жена бомбардирует его по ночам. Робин старательно дозировала вежливость и холодность, пока на столе, за которым она работала в бытность свою секретаршей, не зазвонил телефон. В другой ситуации она бы дождалась, чтобы сообщение отправилось в голосовую почту, но сейчас объявила:

– Извините, я должна ответить. Всего доброго. – И подняла трубку. – Детективное агентство «Страйк», Робин слушает.

– Привет, Робин, – ответил хрипловатый женский голос. – Босс у себя?

Хотя с Шарлоттой Кэмпбелл они столкнулись только раз в жизни, три года назад, Робин, как ни странно, узнала ее сразу. После той встречи она с абсурдной дотошностью анализировала те несколько слов, что услышала от этой женщины. Сейчас Робин явственно различила смешливые нотки, как будто чем-то позабавила Шарлотту. Легкость, с которой та назвала ее по имени, и словечко «босс», произнесенное в адрес Страйка, тоже давали пищу для размышлений.

– К сожалению, его нет, – ответила Робин и с бьющимся сердцем потянулась за шариковой ручкой. – Что ему передать?

– Пусть он перезвонит Шарлотте Кэмпбелл. У меня появилось нечто такое, что будет ему полезно. Мой номер телефона он знает.

– Непременно, – пообещала Робин.

– Большое спасибо, – сказала Шарлотта все с теми же смешливыми нотками. – Ну все тогда, до свидания.

Робин старательно вывела: «Звонила Шарлотта Кэмпбелл, у нее для тебя что-то есть» – и отнесла записку к нему в кабинет.

Шарлотта в прошлом была невестой Страйка. Их помолвка завершилась четыре года назад, в тот самый день, когда Робин пришла в агентство на место временной секретарши. Хотя Страйк не любил распространяться на эту тему, Робин знала, что они были парой шестнадцать лет («с перерывами», как подчеркивал Страйк, потому что эти отношения рушились много раз, пока не разорвались окончательно), что Шарлотта обручилась со своим нынешним мужем через две недели после того, как Страйк ее бросил, и теперь воспитывала близнецов.

Но Робин знала и многое другое, так как после разрыва с мужем прожила месяц с лишним в доме Ника и Илсы Герберт, ближайших друзей Страйка. За тот срок она и сама подружилась с Илсой, а теперь они с ней вдвоем частенько захаживали в кафе. Илса не скрывала: она ждет не дождется, когда же Страйк и Робин поймут – уж поскорей бы, – что «созданы друг для друга». Хотя Робин не раз просила ее воздержаться от таких прозрачных намеков, утверждая, что они со Страйком вполне довольны своими дружескими и чисто рабочими отношениями, Илса не теряла оптимизма.

Робин искренне привязалась к новой подруге, но столь же искренни были ее мольбы о прекращении этого сватовства. Она боялась, как бы Страйк не заподозрил ее в соучастии, тем более что Илса постоянно организовывала какие-то вылазки для четверых, очень похожие на двойные свидания. Последние два приглашения Страйк отклонил: агентство было настолько перегружено работой, что им было не до светской жизни, но Робин, сгорая от стыда, подозревала, что он разгадал тайные намерения Илсы. Оглядываясь на свою супружескую жизнь, Робин убеждалась, что никогда не относилась к окружающим так, как сейчас относится к ней Илса, которая весело, без страха задеть чьи-нибудь чувства, порой шла напролом, лишь бы только устроить чужое счастье.

Чтобы раскрепостить Робин в отношении Страйка, Илса, например, сплетничала про Шарлотту, и здесь Робин ощущала за собой вину, потому что почти никогда не пресекала эти разговоры, которые втайне сравнивала с фастфудом: и поглощать стыдно, и удержаться невозможно.