День святого Антония - Арнон Грюнберг

«В семь лет я впервые ощутила чужой голод, а в двенадцать научилась им управлять. А теперь тот же голод помогает выжить мне самой и дает возможность выжить вам. Чужой голод всегда был со мной, с юных лет я чувствовала, как он жжет мою кожу, — так разъедает ссадины морская соль».

— А твой собственный голод, — спросили мы, — куда он делся?

— Ах, я его давно похоронила, — ответила она. — Тот, кто замечает чужой голод и умеет им манипулировать, постепенно забывает про свой собственный.

— Мы должны достать твой голод из-под земли, — сказали мы.

Она ответила, что это невозможно, поскольку черви и насекомые уже как следует над ним поработали и найти удастся разве что скелет.

— Без поклонников мы бы не выжили, — сказала Рафаэлла на следующий день в метро. — Без поклонников вы не смогли бы ходить на курсы английского. Без поклонников у нас бы не было вешалки. — Но этой последней фразы Рафаэлла, конечно, не сказала. Это домыслили мы сами.

Рафаэлла знает все рассказы поклонников наизусть. Ни одному из них не надо повторять свою историю дважды, но они, если хотят, могут рассказывать ее хоть двадцать раз подряд — Рафаэлла готова слушать, как в первый раз.

Иногда они шепчутся между собой о Рафаэлле, когда думают, что она их не слышит. Они считают ее красивой, и только к ее ногам они иногда придираются.

«Икр у нее почти нет» — нам порой приходилось слышать подобные замечания. Когда мы слышим такое, мы смотрим пристально, и взгляд наш полон презрения.

Однажды (это было очень давно) Тито не выдержал и сказал: «Если вам не нравятся ее икры, шли бы вы лучше в другую кофейню!» Когда Рафаэлла это услышала, она влепила ему на улице при всех пощечину. «Если ты еще раз такое повторишь, ты сюда больше никогда, слышишь, никогда не придешь!»

Хозяина кофейни зовут Саймон. Он очень строгий и у него всегда плохое настроение. Некоторые люди словно родились с плохим настроением, плохое настроение проходит у них только после их смерти.

В наш выходной Эвальд Станислас Криг позвал нас в ресторан. Решил угостить нас устрицами. Рафаэлла настояла, чтобы мы тоже с ними пошли.

Она часто смеется, когда с нею рядом Криг. Мы не спорим, он и в самом деле часто говорит странные вещи, но мы почему-то не смеемся.

Он взял нас с собой в ресторан на Ист-Ривер. Ресторан был очень дорогой. С белыми скатертями, где официанты смахивают крошки со стола ножом.

Криг заказал для Рафаэллы целую тарелку устриц, и, когда она сказала, что ей понравилось, он заказал еще двенадцать штук в придачу.

Тито изрек:

— Я читал, что, если устриц не очень хорошо пережевывать, они живые попадут к человеку в желудок и поселятся у него в кишках.

А Поль на это:

— Смотри, Рафаэлла, скоро у тебя внутри будет обитать целая колония устриц!

Эвальд Станислас Криг, не слушая нас, сказал:

— Надо же, я впервые влюбился в женщину с детьми!

Рафаэлла не дала ему пощечину, не встала из-за стола, не плеснула ему в лицо водой из стакана и даже не сказала: «Ну и ну!» Она не запулила ему хлебом в лицо. Она просто смеялась. Стояла перед ним в своем красном платье в белый горошек и хихикала. Мы стали незаметно пинать ее ногами. Но на нее это не действовало.

Криг повторил:

— Да, что правда, то правда, я впервые влюбился в женщину с детьми. Мы должны это отпраздновать.

Он сделал знак официанту и отбросил со лба кудри.

— Влюбленность быстро проходит, — сказал Тито.

— Влюбленность, — сказал Криг, — перемещается со скоростью света. Это общеизвестно, только научно не доказано.

Он попросил принести розового шампанского и добавил:

— Когда впервые влюбляешься в женщину с детьми, то надо выпить розового шампанского.

— Перестаньте называть ее женщиной с детьми, пожалуйста, перестаньте называть ее женщиной с детьми! — взмолился Тито. — Ее зовут Рафаэлла.

Она сидела тут же, возле окна, иногда улыбалась и повторяла: «Ну какая разница? Рафаэлла, женщина с детьми — как только меня не называли!» И она окунула устрицу в кетчуп. Судя по всему, ей нравились устрицы, но только обильно смоченные кетчупом. Мы не стали есть устрицы. Такие вещи не для нас. Всему есть предел.

— Знаешь, что мне особенно приятно, — начала Рафаэлла. — Меня столько людей в этом городе водили в ресторан. Но ты первый, кто пригласил также Тито и Поля.

— О чем я и говорю, — отозвался Криг, делая большой глоток шампанского из бокала, — я влюблен в женщину с детьми.

После чего он поднял свой бокал и произнес:

— За любовь и за самую восхитительную женщину с детьми из всех, кого я встречал до сих пор.

Чаша нашего терпения переполнилась. Тито схватил ложку и начал барабанить ею по столу. Через несколько секунд к нему присоединился Поль. Так мы и сидели, барабаня ложками по столу. Рафаэлла и мужичок смотрели на нас, не говоря ни слова. Мы продолжали барабанить, словно нас специально для этого пригласили. Словно мы тренировались не одну неделю — только и делали, что барабанили ложками по столу.

Один из официантов подошел к нашему столику. Люди стали оборачиваться. Мы все барабанили и барабанили, заглушая скрипача.

— Уймите ваших детей, — произнес официант, — столовые приборы совсем не для этого.

И, понизив голос, добавил:

— Они посеребренные.

И тогда Криг поступил совсем неожиданно. Он схватил ложку и тоже начал барабанить ею по столу. Точно в таком же ритме, как и мы. И Рафаэлла схватила ложку и начала стучать ею по столу.

Скрипач на сцене перестал играть, потому что его стало не слышно.

— Это в твою честь, Рафаэлла, — воскликнул Эвальд Криг, продолжая барабанить, — в честь самой привлекательной женщины с детьми в Америке.

— Какой подхалим! — прошептал Тито.

Посетители за соседними столиками начали вставать с мест, чтобы посмотреть на нас. Мы все барабанили. Мы стучали ложками по столу примерно так, как тот мужик дубасил эвкалиптовой дубинкой нашего отца по голове.

Какой-то мужчина в бежевом костюме, с гладко зачесанными назад черными волосами подошел к нам, все время повторяя:

— Вы нарушаете порядок. Вы немыслимо нарушаете порядок.

Эвальд Криг посмотрел на него взглядом победителя, продолжая стучать ложкой по столу. Мы барабанили все быстрее. И казалось, что мы взяли верх над жизнью, что жизнь — это уже не дикий зверь, который хочет нас растерзать. Теперь мы сами были зверем, способным разорвать жизнь в клочья.

И вот случилась странная вещь. Мужчина и женщина, которые сидели перед нами за соседним столиком, тоже схватили ложки и начали стучать ими по столу. Вначале они немного подлаживались под ритм, но потом застучали с нами в унисон. И при этом радовались, как дети. Мужик с длинной седой бородой издал протяжный вопль: «Yes-s-s-s!», после чего схватил ложку и начал стучать ею по столу. Все больше людей застучали ложками по столу. Мужчина с черными волосами хлопнул в ладоши, и, откуда ни возьмись, со всех сторон подскочили официанты в вечерних фраках. Мы слышали их ропот: «Вы нарушаете порядок. Будьте любезны, вы не могли бы прекратить?»

В тот вечер все, кто слышали, как мы стучим, схватили ложки и тоже начали стучать ими по столу — до того это было заразительно. В ресторане, конечно, оставалось несколько человек, которые продолжали разговаривать между собой и делали вид, что ничего не происходит, но они были в абсолютном меньшинстве.

Свет притушили. Несколько створок ракушек упало на пол. Мы продолжали барабанить. Те люди, которые не стучали приборами по столу, возмущались: «Что это за сервис, что за ресторан?!»

Посетителей ресторана охватило небывалое волнение. Возможно, из-за того, что вечер был поздний, или из-за напитков, или от воодушевления, с которым мы стучали ложками по столу, но Криг то и дело вздыхал и все повторял, что влюбился в женщину с детьми. Мы не знали, правда ли это, мы знали только одно: мы вспомнили о нашем отце и об эвкалиптовой дубинке, мы думали о Рафаэлле, мы решили не ждать, пока жизнь разорвет нас в клочья, а сами стали дикими зверями, готовыми разорвать жизнь в клочья. И тут в зал вошел мужчина с черными волосами и с мегафоном в руке. Он воскликнул, что, если барабанный бой сейчас же не прекратится, то нас скоро выведут. И тогда некоторые прекратили стучать. Те, что присоединились к бою последними, сдались первыми. А мы дольше всех все стучали и стучали, пока у нас не разболелись руки.

Мы покрылись потом, впрочем, не только мы одни — все остальные тоже покрылись потом. Лампы снова включили на полную мощность. Барабанная дробь ложками по столам объединила людей. Даже те, что пришли сюда порознь, теперь снимали пиджаки и пересаживались за столики друг к другу.

Вдруг Криг воскликнул:

— Принесите нам счет. Если нам запрещают стучать ложками по столу, то мы лучше пойдем домой.