Сверхдержава - Андрей Плеханов

– То-то же… – Жуков устремил неправдоподобно ласковый взгляд на Эдуарда. – А тебе чего? Тоже, небось, какие-нибудь забугорные напитки уважаешь?

– Знаешь… – замялся Эдик. – Мне бы это… чаю простого. Мне работать еще сегодня.

– Работать? Молодец. Уважаю, хотя и не понимаю. Веселая компания у меня тут собралась. Один на здоровье жалуется, другой на работу рвется… И над чем же ты в настоящее время работаешь?

– Ну… Это сложно объяснить. – Ступин неопределенно помахал в воздухе большой рукой. – Я же говорил тебе… Технологии всякие, прикладная генетика… Чего там говорить? Это для специалистов дело.

– А ты расскажи. Интересно, все-таки. – Тон Жукова становился все более жестким. – Интересно, на чем люди такие хорошие деньги делают?

– Какие деньги? – легкий румянец Эдика превратился в пятнистый пожар. – Так себе, на жизнь хватает. Ты что, Илья, тоже в мой карман заглянуть хочешь?

– Что значит «тоже»?

– Да все вокруг только и считают мои деньги. Я что, на богатого похож? – Эдик поднял руки, продемонстрировал потертые локти пиджака, лет пять назад бывшего относительно модным, а ныне изрядно потасканного. – Похож, да?

– Похож, – уверенно заявил Давила. – В жизни не видел человека, настолько похожего на подпольного миллионера!

– Я, между прочим, работаю, – Улыбка Эдика медленно превращалась в напряженный оскал – так улыбается дворовый пес, загнанный палкой в угол. – Работаю, заметь, а не ворую! Наш «Интерфаг», конечно, давно уже в коме. Что ж поделать, время сейчас такое – государство денег ни черта не дает. И поэтому я работаю сам по себе. Я же говорил тебе… Это сложно объяснить… Что я, виноват, что никто из этих тупиц не может изобрести ничего путного? Ты же знаешь…

– Все я знаю, мать твою! – взорвался Давила. – Знаю, что ты сидишь за десятью замками в своей личной лаборатории и отстегиваешь бабки директору своего НИИ, чтобы тебя никто не трогал! Знаю, что у тебя там куча самых крутых компьютеров, ввоз которых в Россию запрещен Соединенными Штатами по стратегическим причинам. Даже знаю, через какую страну ты эти компьютеры протащил, переплатив за каждый почти вдвое. А еще я в курсе, что кроме этих компьютеров стоит у тебя кое-какая аппаратура – не такая уж уникальная, смею заметить. Только вот не могу понять, милый мой Эдик, что эта аппаратура у тебя делает? Потому что предназначена она не для какой-нибудь там мирной вакцины, а для производства бактериологического оружия…

– Что ты за чушь несешь? – Ступин взволновался, попытался встать, но ему помешал стол, надвинутый на диван. Так и стоял Эдик в неуклюжей позе, балансировал на полусогнутых. Видно было, что испуган он не шутку. – Этого никто не знает! Ты все придумал. Да, ты все придумал. Ничего там у меня такого нет. Нет ничего…

Давила вскочил на ноги, протянул руку, ткнул Эдика пальцем в грудь, нарушил его шаткое равновесие и тот плюхнулся обратно на диван. Давила грозно навис над съежившимся Эдуардом.

– Знаешь, что ты делаешь? Думаешь, ты зарабатываешь деньги? Да ты просираешь их! Работаешь за копейки, мудак! Продаешь свои технологии за бугор по дешевке, в тысячу раз дешевле того, чего они стоят, и счастлив! Ну конечно, тебе-то хватает! Для России и эта подачка – целое состояние! А ты не думаешь о том, что продаешь достояние своей страны? Ты – страус, который зарыл башку свою в песок и думает, что вокруг ничего нет. Ты уверен, что всегда будешь сутками сидеть в своей лаборатории, которую любишь, как бабу. Сидеть в матке-лаборатории, оплодотворять, вынашивать и рожать свои гениальные технологии…

– А ты… А ты, между прочим, права морального не имеешь говорить такое! – Эдик, вроде бы совершенно втоптанный в грязь копытами Давилы, вдруг гордо вскинул голову. – Тоже мне, очередной патриот нашелся! Сам-то что, свою зарплату неимущим раздаешь? Ты чего хочешь? Чтобы я свои деньги отдал? Кому? Государству? Чиновникам нашим? Так на них лапу сразу наложат! И народу твоему разлюбезному, голозадому, шиш достанется! Шиш! Такой вот!

Эдик сунул в нос Давиле огромный кукиш и вертел им туда-сюда – очевидно, для большей достоверности.

Николай сидел молча, наблюдал за развитием баталии. Непонятно ему было, зачем он приглашен. Чтобы выступить в качестве третейского судьи в дружеских разборках? По виду разборки уже переросли ранг дружественных, но это не обманывало Краева. Видел он не раз, как работает Давила.

Давила внезапно справился с приступом горячности, едва не перешедшим в бешенство. Посмотрел на эдиков кукиш спокойно, даже с некоторым удовлетворением, и отодвинул его ладонью в сторону.

– А на твои денежки и так скоро лапу наложат, – произнес он дружелюбно.

– Кто наложит?

– А не все ли равно, кто. Найдется кому. Возьмут тебя, милый, за шкирку и заставят работать на дядю. Как вол будешь пахать, а относиться к тебе будут, как дойной корове. И это будет лучшим вариантом развития событий. А в худшем… – Давила провел рукой по горлу. – Сделают тебе харакири по-русски – ржавым топором без анестезии.

– Да ладно пугать-то… С чего ты так решил?

– Потому что ты – размазня! Ты беззащитен, как мальчик в песочнице. Делаешь деньги, сотни тысяч баксов, и думаешь, что это останется незамеченным? Да тебя уже засекли, пентюх! Думаешь, почему я тебя на разговор сюда вытащил? Кто заступаться-то за тебя будет?

– Есть кому…

– Некому! Нет у тебя никакой «крыши»! Ни черта у тебя нет, кроме непомерного гонора и надежды на то, что, авось, обойдется!

– А ты откуда знаешь?

– Знаю, – заявил Давила. – Все я знаю про твои художества! И не только я. Весь твой НИИ давно уже кипит гневом народным, революционная ситуация там назрела. В курилках обсуждают каждый твой неправедно заработанный доллар. Сотни голодных инженеров готовы идти штурмом на твою хренову лабораторию, чтоб разнести ее на кусочки…

– Кретины! – заорал Эдуард. – Бездельники! Им не в институте, им в колхозе работать! Ничего они не мне сделают! Никто меня не тронет! Да я им башки… Кто тебе это сказал?

– Чеботарев. Василий Леонидович. Знаешь такого?

Эти слова произвели магическое действие. Пыл Эдика резко угас – очевидно, источник информации заслуживал уважения.

– Сволочи… – Эдик опустил голову. Сжатые кулаки его, лежащие на столе, мелко тряслись. – Какие сволочи… Быдло… Быдло…

– Быдло, говоришь? – Глаза Давилы сжались в узкие щелки. – Это кто быдло? Марков, который бескорыстно подарил тебе четыре собственных формулы, из которых ты сварганил кандидатскую? Протасов Виктор Иванович, который двигал тебя, молодого и талантливого, нянчился с тобой, помогал прошибать дубовые советские инстанции, чтобы утвердили твои изобретения? Душевнейший Курякин собственной персоной, членкор, гранд отечественной науки, который не поехал на симпозиум в Риме, чтобы послать туда тебя? Это они – быдло? Или Яшка Гительсон, без которого был бы из тебя программист – как из меня балерина? Яшка до сих пор отлаживает тебе программы, а ты даешь ему копейки, пользуясь тем, что он полный пентюх…

– У меня все деньги уходят на аппаратуру, – заявил Эдуард.

– Аппаратура, значит? – Жуков упер руки в боки. – Аппаратура! – произнес он патетически. – Дело хорошее. А то, что Марков лежит в больнице с гангреной ноги, это несущественно. И никакой надежды на улучшение, потому что у него запущенный диабет, а денег на лекарства нет. Одну ногу ему уже отрезали, теперь вторую резать собираются. Какой пустяк! Или вот Протасов, бывший твой начальник отдела, ныне пенсионер. Два инфаркта, пенсия с гулькин нос, ныне большой специалист по собиранию пивных бутылок. По сравнению с твоей аппаратурой – сущая ерунда! Сам виноват, нечего было коммунизм строить. А Яшку-то ты за что так? Его же обижать грех – вроде, как ребенка. Башка у него светлая, но вот к нашей жизни он совершенно не приспособлен. Даже в Израиль свой свалить не может, потому что документы не в состоянии оформить.

– Водки… – хрипло произнес Эдуард. – Налей-ка мне водки. Ты предлагал, вроде? Налей. Пусть мне плохо будет. А… Полстакана сразу. И так уже хуже некуда. После твоих-то слов.

Тут только обнаружилось, что из-за стремительного развития разговора немотивированно упущен главный элемент душевного общения, называемый «по стопарику». И хозяин переменил выражение лица на относительно несвирепое, и водочка появилась, и минимум закуски, как бы предвещающий последующее обильное горячее. И сели уже все трое, и подняли стаканы, в коих содержалось драгоценное успокоительное. Рука Эдуарда дрожала. Николай сохранял молчаливую холодность.

– Ну, за вас, – произнес Илья Жуков. До прежней радушной улыбки дело еще не дошло, но тон его стал душевнее. – За вас, друзей моих. Рад, что мы собрались здесь. Рад, ей-богу…

– За себя пить не буду, – сдавленно произнес Эдуард. – Раз сволочь я такая…

– Да ладно… Пей, Эдик. Не такой уж ты и плохой, бывают и хуже.