Рассказы и очерки - Карел Чапек

Конечно, не все в этой пьесе удовлетворяет нас. Идея общественного долга в первой части пьесы выступает как некая абстракция. Во имя долга погибают и Андрей, отдавший жизнь делу спасения туземцев от желтой лихорадки, и отец Андрея, убитый в стычке с туземцами. Несколько объективистски изображен в драме и Корнель. Но главное в ней — исторический оптимизм, который обрел теперь писатель.

В отличие от большинства произведений Чапека драма «Мать» проникнута высоким гражданским пафосом. Интересно, что, обращаясь к теме «жизни и смерти», Чапек хотел в «Средстве Макропулоса» уберечь читателя от наивной в условиях буржуазного общества мечты о бесконечности жизни. В пьесе «Мать» он призывает к самоотверженной борьбе, к самопожертвованию во имя жизни, во имя гуманистических идеалов. Причина оптимизма пьесы «Мать» кроется в том, что Чапек выступает в антифашистской борьбе вместе с народом.

Газета «Юманите» писала, что пьеса «Мать» является выражением дум чешского народа, его страданий, его отчаяния и в то же время призывом о помощи испанскому народу, героически отстаивающему свою свободу и независимость. Лун Арагон подчеркивал, что в своей последней пьесе Чапек, которого он знал как принципиального противника войны, долго, однако, уклонявшегося от участия в антифашистской борьбе, становится глашатаем свободы.

Последний период жизни Чапека ознаменован его активной борьбой против гитлеризма. Вступив в международную ассоциацию писателей в защиту культуры, Чапек стал видным деятелем антифашистского движения в Чехословакии.

Таким образом, от индивидуализма и проповеди «медленного прогресса» Чапек пришел к антифашистской борьбе. Характерно, что в своей идейной эволюции писатель разошелся с линией, занятой правящими кругами Чехословакии и его университетским учителем в области философии Эдуардом Бенешом. Официальные круги Чехословакии пошли на предательство национальных интересов, открыв Гитлеру дорогу в Чехословакию. Чапек призывал к борьбе с фашизмом.

Следующий этап в эволюции Чапека состоял бы, очевидно, в признании необходимости коренного общественного переустройства. Чапек вплотную подошел к этому выводу. Но сделать его он не успел.

Мюнхенский сговор отдал Чехословакию на растерзание фашистскому агрессору. Чапек очень тяжело переживал трагедию своей родины; эти переживания обострили его болезнь н были одной из причин его смерти. Смерть писателя была ускорена и той травлей, которой он подвергся со стороны фашистских и профашистских писак «второй республики». Один из профашистских «приживальщиков литературы» — Дюрих — выступил с публичным заявлением о том, что Чапек якобы вовсе не болен, а лишь выдает себя за больного, не желая высказать свое мнение о происходящем. Через несколько недель после этого заявления, в декабре 1938 года, писатель умер. Его брат, автор замечательных антифашистских карикатур, погиб в гитлеровском концлагере незадолго до окончания войны.

Смерть оборвала творческий путь Чапека, когда он находился в расцвете творческих сил, когда в его понимании общества и человека наметились новые благотворные тенденции.

В последний период жизни у Чапека пробудился живой интерес к доблестной попытке советского народа «проложить новые пути и дойти к новым целям». В 1937 году он писал, что с глубоким и напряженным вниманием следит за развитием Со ветского государства. С восхищением воспринял Чапек Советскую Конституцию. «Советский Союз, — писал он, — не только самая свободная страна, это страна, создающая новый тип демократии. Советский Союз поднимает высоко на щит принципы демократии, попираемые в некоторых странах. Не подлежит сомнению, что новый тип советской демократии оставит глубокие следы даже в тех странах, где существует фашистская диктатура. Сейчас, после опубликования проекта новой Конституции СССР, можно сказать, что в истории Европы начинается новая эра. Новая Советская Конституция означает прогресс для всего мира». Читая отзыв Чапека о Советской Конституции, одновременно поражаешься, как мало знал Чапек раньше о советской действительности. Остается впечатление, что только тут писатель впервые услышал о равенстве национальных языков в СССР, о личной собственности советских граждан и их праве на личные сбережения и т. д. Философия бессилия и скепсиса, влияние официальных кругов долго держали его в плену неведения, мешая узнать правду о стране социализма.

Во второй половине 30-х годов повысился интерес Чапека и к советской культуре, русской литературе. Статьей «Пример великого человека» он откликнулся на смерть Горького.

«Максим Горький останется для нас и для грядущего поколения неиссякаемым источником любви к человеку, вдохновителем борьбы за радость и солнце жизни, писателем, слившимся со своим народом и великой эпохой», — говорил Чапек о знаменитом советском писателе.

Интересно и другое. В 1937 году увидела свет новая повесть Чапека, посвященная жизни рабочих («Первая спасательная»). Самоотверженность простых людей, спасающих товарищей, замурованных в шахте, их братские взаимоотношения вызывают у Чапека искреннее волнение. Образы рабочих написаны им убедительно, с глубокой симпатией.

«Чапек умер в период внутреннего кризиса, из которого он мог бы выйти с новой, чистой силой художника», — сказал Юлиус Фучик, опубликовавший после смерти писателя две яркие статьи о нем. Не сглаживая противоречий во взглядах Чапека, Фучик отмечал, что фактически капиталистический мир и капиталистический строй были чужды Чапеку-художнику, хотя сам Чапек долго не решался признаться в этом.

«Чапек не мог не чувствовать этого на протяжении всего своего творческого пути, — пишет Фучик. — Но на собственном горьком опыте он убедился в этом только в последние недели своей жизни. Мало на кого обрушивалось столько грязной ненависти, как на Чапека. За то, что он не договорил, на пего нападали гораздо суровее, чем если бы он всю жизнь проповедовал. На него нападали за то, что в лучших его произведениях, в лучших местах его произведений… можно понять, что чувствовал Чапек-художник. А Чапек-художник чувствовал: «Нет, не все благополучно в этом мире, и это должно быть изменено».

Фучик отмечал, что и после своей смерти Чапек остается борцом-антифашистом. Похороны писателя носили характер антифашистской демонстрации.

Чапек-антифашист, Чапек-критик капиталистической системы дорог строителям социалистической Чехословакии, где воплощаются в жизнь идеалы Петра. Своими антифашистскими, антивоенными произведениями Чапек вместе с чехословацким народом участвует в борьбе всего прогрессивного человечества за мир и демократию во всем мире.

С. НИКОЛЬСКИЙ

МУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ[2]. Переводы Т. Аксель и Ю. Молочковского

В замке

— Ре, Мери, ре, — машинально повторяет Ольга.

Девочка нехотя разыгрывает на рояле легонький этюд, который они долбят уже две недели, но дело идет все хуже и хуже. Ольгу даже во сне преследует этот несносный детский мотивчик.

— Ре, Мери, слушайте же! До, ре, соль, ре, — напевает Ольга слабым голоском и наигрывает на рояле. — Будьте повнимательней: до, ре, соль, ре… Нет, Мери, ре, ре! Почему вы все время берете ми?

Мери не знает, почему она фальшивит, она помнит только одно: надо играть. В глазах у нее ненависть, она бьет ногой по стулу и вот-вот убежит к «папа».

Пока что девочка упорно берет «ми» вместо «ре».

Ольга, перестав следить за игрой, устало глядит в окно. В парке светит солнце, громадные деревья раскачиваются под горячим ветром; однако и в парке нет свободы, как нет ее в полях ржи за парком. Ах, когда же конец уроку? И опять «ми», «ми», «ми»!

— Ре, Мери, ре! — в отчаянии повторяет Ольга и вдруг взрывается: — Вы никогда не научитесь играть!

Девочка выпрямляется и окидывает гувернантку высокомерным взглядом.

— Почему вы не скажете этого при папа, мадемуазель?

Ольга закусывает губу.

— Играйте же! — восклицает она с ненужной резкостью, ловит враждебный взгляд девочки и начинает нервно считать вслух:

— Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. До, ре, соль, ре… Плохо! Раз, два, три, четыре…

Дверь гостиной чуть приоткрылась. Это, конечно, старый граф — стоит и подслушивает. Ольга понижает голос.

— Раз, два, три, четыре. До, ре, соль, ре. Вот теперь правильно… (Положим, неправильно, но ведь под дверью стоит старый граф!) Раз, два, три, четыре. Теперь хорошо. Ведь не так уж это трудно, не правда ли? Раз, два…

Дверь распахнулась, хромой граф вошел, постукивая тростью.

— Кхм, Mary, wie gehts? Hast du schin gespielt![3] А, мадемуазель?

— О да, ваше сиятельство, — поспешно подтвердила Ольга, вставая из-за рояля.

— Mary, du hast Talent![4] — воскликнул хромой старик и вдруг — это было почти отталкивающее зрелище — тяжело опустился на колени, так что заскрипел пол, и с каким-то умиленным завыванием принялся осыпать поцелуями свое чадо.