Вариант "Ангола" - Игорь Борисенко

Видимо, видок у меня был соответствующий – Анищенко сидел и молчал, давая мне время подумать. Выждал несколько минут, полистал еще для вида бумаги и легонько хлопнул ладонями по столешнице.

– Ты ведь, Владимир Давидович, в университете своем языками занимался?

– Что? – брякнул я, очнувшись от воспоминаний и размышлений. Майор не обиделся: терпеливо повторил свой вопрос и в задумчивости вынул новую папиросу. Мне предлагать на этот раз не стал.

– Ну да, – промямлил я, согнувшись на стуле, как провинившийся школьник. К чему же дело идет? Что случилось? Ничего не понимаю. – Со специализацией на английском.

– Тут, в бумаге, сказано, что ты несколькими владеешь.

– Так точно. Немецким, немного французским, итальянским и испанским.

– А португальским?

– Акхм… Так, постольку поскольку. У меня, Сергей Гаврилович, отец на романских языках специализируется, вот он их все в совершенстве знает. И испанский, и итальянский, и португальский. Я от него, можно сказать, нахватался, хотя мне самому они не очень нравятся.

– Ладно, ладно, лекции не надо читать. Ходить вокруг да около не буду, потому что времени на это нет. Работать надо. Так что… Пришел мне приказ насчет тебя, товарищ Вейхштейн. Отбываешь в распоряжение наркомата, чтобы отправиться в длительную и секретную командировку.

– Что? – опять не выдержал я. – К-куда?

– Не знаю, мне не сообщили. Велено предоставить тебя с личными вещами, двумя комплектами летней формы, табельным оружием и недельным пайком на аэродром, к девяти утра пятнадцатого сентября. Подробности позже сообщат. Кто, когда – не спрашивай, сам не знаю.

Анищенко с жутким скрипом отодвинул назад свое массивное кресло с высокой спинкой и тяжело привстал. Я немедленно вскочил тоже: потрясение немного отпускало, и я вспомнил о субординации. Майор одернул гимнастерку, поправил ремень, сдвинув его вверх, насколько позволял живот.

– Так что, товарищ лейтенант, прямо сейчас сдавай дела, какие имеешь, старшине Гончарову, возвращай книги в библиотеку и получай дополнительный комплект обмундирования. Завтра свободен, можешь с семьей попрощаться, потому как хрен его знает, куда тебя пошлют и насколько. Погуляй последний разок, и послезавтра утром, так как это у нас и будет пятнадцатое сентября, явишься сюда к семи утра. Отправлю тебя на своей машине на аэродром.

Майор косолапо обошел угол стола и протянул руку.

– Спасибо, товарищ Вейхштейн, за твою работу. Не все получалось, но плохим работником я тебя назвать не могу. Жаль, что забирают, конечно. Взамен придется брать кого-то, опять учить сызнова… Эх!

Анищенко одной рукой тряс мою, а второй, свободной, в отчаянии взмахнул. Я смотрел на него невидящим взглядом. В голове в тот момент не было совершенно ни одной мысли.

Хотя мне всегда казалось, что дела мне доставались мелкие, различных бумажек в столе и маленькой тумбочке у окна накопилось, оказывается, будь здоров. Пока я выгреб все это да передал Гончарову, деревенскому увальню с простодушным лицом и ладонями размером с лопату каждая, времени прошло много. Старшина все-то делал неспешно, постоянно отвлекался – то чаю попить, то с зашедшим в гости сослуживцем побеседовать, то в сортир сбегать, так что передача дел затянулась до самого обеда. Тут уж старшина заспешил и принял остаток бумажек просто так, без проверки. После я сдал кабинет и заглянул в каптерку. Хозяин вещевого склада, старший сержант Кончелыго, поглядел на меня так, словно я был монгольским завоевателем, требующим у него дань за двадцать пять лет.

– Второй комплект ему… – стал он бурчать, когда я объяснил, зачем пришел. – Люди в одном ходют по пять лет, а ему только выдали – и новый надо!

– А я что – виноват? Из Москвы приказ! Разве тебе товарищ майор не говорил?

– Говорил, а что мне с этого, лыка вертеть? Нормы снабжения нам, товарищ лейтенант, не выполняют. Все для фронта, все для победы, а нам уж так, чего останется. Нету у меня второго комплекта. Вот, могу поношенную фуражку выдать пятьдесят шестого размера и гимнастерку пятидесятого. Ремень еще есть, только старый.

– Как так? Мне что, жаловаться идти? – вскипел я. Можно было быть уверенным, что на самом деле у прижимистого хохла есть все, только он давать не хочет. То ли бутылку с меня вымогает, то ли заначил, чтобы на рынке продать.

– Идите, жалуйтеся, – нехорошо оскалился Кончелыго. – Только смотрите, пока ходите, у меня последнее разойдется. А товарищу майору я сразу все сказал, как на духу. Вот, могу тебе валенки выдать. Хорошие, с кожаными подбойками. Шарф есть и шинель. Берешь?

Ругаться не было смысла. Завхоз в любом учреждении или организации, неважно какой – военной, полувоенной или гражданской – почти царь и бог. С ним начальники уважительно говорят, а уж простые люди чуть ли не кланяться при встрече должны. Плюнул я на споры и взял все, хотя фуражка была мала, а валенки велики. Все равно эти валенки я с собой брать не стану – оставлю своим, будет, в чем зиму ходить. В прошлую отец чуть ноги не отморозил в своих стареньких ботинках.

Потом сержант перешел из каптерки в оружейную и выдал мне тридцать патронов к моему древнему "нагану". Хорошо хоть тут не стал зажимать. С оружием все-таки шутки плохи, его на базар украдкой не утащишь.

– Вы потом, товарищ лейтенант, не забудьте после командировки излишки патронов обратно сдать. Если какие израсходуете, будете писать рапорт, куда и как.

– Какой же ты бюрократ! – в сердцах воскликнул я, расписываясь за патроны. От возмущения перо дернулось, и на полях ведомости образовалась здоровенная клякса.

– Не ругайтесь, товарищ лейтенант, – строго сказал Кончелыго. – Лучше пишите аккуратно – вон, чуть мне бланк строгой отчетности не испортили. Глядите, его вам из зарплаты вычтут.

Я быстро сложил полученное добро в шинель и кое-как связал ее в узел. Валенки перекинул через плечо, тюк подхватил обеими руками – и отправился в путь. Обычно я ездил на работу на трамвае, иногда на нашем автобусе, когда тот не был сломан и собирал сотрудников по городу, но сейчас пришлось идти пешком, потому что толкаться в толпе с узлом мне не хотелось. Интересно я сейчас, должно быть, выгляжу. Строгий молодой человек в фуражке с малиновым околышем, кобурой на ремне и валенками на плече! Впрочем, с тех пор, как началась война, много что из непривычного ранее прохожих уже не удивляло. Обилие военных разных сортов, мешочники, очереди в магазины, стрельба по ночам…

Дома меня, конечно, не ждали. Отец только что отправился обратно в университет с обеда; мать засуетилась, накрывая на стол. Она была женщиной крупной, в противоположность отцу, хрупкому и нескладному.