Король в Желтом - Роберт Уильям Чамберс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мистер Уайльд забрался в свое высокое кресло, а затем, пристально рассмотрев меня, достал гроссбух с загнутыми страницами и раскрыл его.
– Генри Б. Мэттьюс, – прочел он. – Бухгалтер в «Уисот, Уисот и Ко», продажа церковной утвари. Заходил третьего апреля. Репутация испорчена на скачках. Известен неуплатой долгов. Репутацию надо восстановить к первому августа. Гонорар пять долларов.
Он перевернул страницу и пробежал костяшками беспалой руки по исписанным мелким почерком колонкам.
– П. Грин Дьюзенбери, священник, Фэйрбич, Нью-Джерси. Репутация испорчена в Боуэри. Должна быть восстановлена как можно скорей. Гонорар сто долларов. – Он кашлянул и добавил: – Заходил шестого апреля.
– Значит, вы не нуждаетесь в деньгах, мистер Уайльд? – поинтересовался я.
– Слушайте… – Он закашлялся снова. – Миссис К. Гамильтон Честер, из Честер-парк, Нью-Йорк. Заходила седьмого апреля. Репутация испорчена в Дьеппе, Франция. Должна быть восстановлена к первому октября. Гонорар пятьсот долларов. Заметка: «К. Гамильтон Честер, капитан корабля „Лавина“, приказ вернуться домой из эскадры южных морей первого октября».
– Что ж, – сказал я, – реставрация репутаций оказалась прибыльным делом.
Его бесцветные глаза встретились с моими.
– Я всего лишь хотел доказать, что был прав. Вы говорили, преуспеть в качестве реставратора репутаций невозможно и, даже если я достигну успеха в некоторых делах, расходы превысят доходы. Сегодня в моем распоряжении пятьсот человек, я плачу им немного, но они работают с энтузиазмом, который способен породить лишь страх. Эти люди принадлежат ко всем слоям и классам общества, некоторые являются столпами наших самых тайных и привилегированных организаций, другие – опора и гордость финансового мира, прочие имеют непререкаемое влияние в мире талантов и моды. Я выбрал их на досуге из тех, кто откликнулся на мои объявления. Это легко, все они – трусы. Я мог бы утроить их число в двадцать дней, если бы пожелал. Теперь вы видите: те, кто хранит репутации наших сограждан, у меня в кармане.
– Они могут взбунтоваться, – заметил я.
Он потер большим пальцем обрубки ушей и поправил восковые протезы.
– Пожалуй, нет, – прошептал он задумчиво. – Я редко берусь за кнут, и лишь один раз. Кроме того, плата им по душе.
– Как же вы беретесь за кнут? – настаивал я.
На миг на реставратора стало страшно смотреть. Его глаза сузились до пары зеленых искр.
– Я приглашаю их к себе для маленькой беседы, – мягко проговорил он.
Стук в дверь прервал его, и на лице мистера Уайльда вновь появилось любезное выражение.
– Кто там? – спросил он.
– Мистер Стейлетт, – раздалось из-за двери.
– Приходите завтра, – бросил мистер Уайльд.
– Невозможно, – начал визитер, но смолк, услышав рычание мистера Уайльда.
– Приходите завтра, – повторил тот.
– Кто это был? – спросил я.
– Арнольд Стейлетт, владелец и главный редактор великого «Нью-Йоркского ежедневника». – Он побарабанил по гроссбуху костяшками беспалой руки и добавил: – Я плачу ему не особо щедро, но он думает – это хорошая сделка.
– Арнольд Стейлетт! – пораженно повторил я.
– Да, – сказал мистер Уайльд, самодовольно покашливая.
Кошка, вошедшая в комнату, пока он говорил, застыла на месте и, глядя на него, зашипела. Он спустился с кресла, взял животное на руки и приласкал. Она прекратила шипеть и начала громко мурлыкать. Звук становился все более утробным по мере того, как мистер Уайльд гладил ее.
– Где записи? – спросил я.
Он указал на стол, и в сотый раз я взял стопку рукописей, озаглавленных:
«Императорская династия Америки»
Одну за другой изучал я ветхие страницы, ставшие таковыми исключительно из-за моего регулярного к ним обращения – и, несмотря на то что знал весь текст наизусть, от «Когда из Каркозы, Гиад, Хастура и Альдебарана» до «Кастейн Луис да Кальвадос, рожденный 19 декабря 1877», читал их с жадным, неослабевающим вниманием, останавливаясь, чтобы повторить некоторые части вслух, и специально задерживаясь на «Хилдред де Кальвадос, единственный сын Хилдреда Кастейна и Эдит Лэндс Кастейн, первый в ряду наследников», и т. д., и т. п.
Когда я закончил, мистер Уайльд кивнул и кашлянул. – Говоря о ваших законных притязаниях… – сказал он. – Как поживают Луис и Констанция?
– Она любит его, – просто ответил я.
Кошка у него на коленях резко подскочила, пытаясь выцарапать ему глаза. Мистер Уайльд отшвырнул ее и забрался в кресло напротив меня.
– И доктор Арчер! Но это вы можете устроить, когда пожелаете, – добавил он.
– Да, – сказал я. – Доктор Арчер может подождать, но самое время увидеться с моим кузеном Луисом.
– Самое время, – повторил он.
Потом взял другой гроссбух со стола и быстро пролистал его.
– Сейчас на нашей стороне десять тысяч человек, – раздалось его бормотание. – Мы можем рассчитывать на сотню тысяч в течение первых двадцати восьми часов, а через сорок восемь поднимется весь штат. Страна последует за ним, а те земли, что откажутся, я имею в виду Калифорнию и Северо-Запад, лучше бы были необитаемы. Мне не стоит посылать им Желтый Знак.
Кровь ударила мне в голову, но я ответил лишь:
– Новая метла чисто метет.
– Амбиции Цезаря и Наполеона меркнут пред тем, кто не знал покоя, пока не захватил умы людей, овладев даже их нерожденными мыслями, – сказал мистер Уайльд.
– Вы говорите о Короле в Желтом, – простонал я, дрожа.
– Он – Король, которому служили императоры.
– Я готов служить ему, – ответил я.
Мистер Уайльд сидел, потирая уши искалеченной рукой.
– Возможно, Констанция не любит его, – предположил он.
Я хотел было ответить, но внезапный грохот военного оркестра, долетевший до нас с улицы, заглушил мои слова. Двадцатый драгунский полк, располагавшийся гарнизоном на горе Св. Винсента, возвращался с маневров в округе Уэстчестер в новые казармы на Ист-Вашингтон-сквер. Это был полк моего кузена – множество бравых парней в бледно-голубых тесных куртках, украшенных кружевом, фуражках и белых панталонах с желтыми двойными лампасами, в которых их ноги казались литыми. Прочие эскадроны имели копья, на их металлических наконечниках трепетали золотые и белые флажки. Они прогарцевали под звуки полкового марша, следом ехали полковник и штаб. Лошади сталкивались и не могли разойтись, их морды качались в унисон, флажки дрожали на копьях. Драгуны, отличавшиеся прекрасной английской посадкой, загорели на полях этой бескровной кампании и были похожи на переспелые ягоды. Звон их сабель, бьющих по стременам, позвякивание
